Жил и работал в Благовещенске-на-Амуре. Китай был самым ближним зарубежьем. От телецентра на набережной до берега Поднебесной семьсот метров: были слышны голоса, музыка и треск петард. Мои заметки о Китае — уже история, он не будет таким, как увидел когда-то, и людей многих нет, кого там знал. Я хочу поделиться своими наблюдениями и сугубо субъективными рассказами былых историй, иной раз курьезных.

«В Китае люди много!»

Как-то сидели за столом вчетвером: я и трое китайцев. «Друзья, — говорю, — знаете, что в мире каждый четвертый китаец? — оглядел присутствовавших. — Сегодня китаец — я!» Шутка понравилась. Закивали головами: «В Китае люди много!»

По мнению многих моих соотечественников — китайцы теснятся на небольшой территории и рвутся заселять наши Дальний Восток и Сибирь. На самом деле площадь Китая лишь немногим уступает Европе: от Португалии до Урала. Да, население почти в два раза больше европейского, но и незаселенных тундры и приполярных островов там нет. Жители северных провинций мечтали бы перебраться в южные, в субтропики, а не в морозную Россию. На красочных иллюстрациях ада в буддийских храмах самое страшное истязание для грешников — лютый холод, у бедолаг сосульки с носов свисают. Одно утешение — что муки ада у них не вечные.

Как везде в мире, территории заселены неравномерно. Правительство вкладывает миллиарды юаней в развитие северных провинций, соседствующих с нами. Но даже жители российского Дальнего Востока порой заявляют, что китайские приграничные города развиваются за счет «ограбления» России. От металлолома и леса-кругляка, что мы сами азартно вывозили за Амур? Наивные заблуждения.

Хотя по образованию я историк, всегда что-то новое открывал для себя, приезжая в Китай. Что народ национальности хань разных провинций с трудом понимает диалект соседей. Официально в Китае пятьдесят шесть национальностей, ханьцами себя считают девяносто два процента, но при этом они даже для переводчиков кажутся разноязычными. Письменность — единая, иероглифы у всех обозначают одни и те же понятия и объекты. А знаете ли вы, что в Китае во всех провинциях единое пекинское время? Географически должно быть четыре часовых пояса. Но государственные учреждения начинают работу одновременно, как и школьники учебу, — так было и при императорах.

Подводная лодка по-китайски

Китайцы выпить тоже не дураки. Убеждены, что умеют пить много, в отличие от варваров. Ведь все не подданные Поднебесной только внешне люди, — никогда вам этого не скажут, но я знаю. Когда мои сограждане с конца восьмидесятых зачастили в Китай, рассматривали нас, как мы бы папуасов. Для них мы были на одно лицо, будь хоть блондином, брюнетом или лысым. Но некоторых выделяли. Трогательная картинка с китайской улицы: 1993 год, на моего друга здоровяка-белоруса Васю Деревлёва две симпатичные девчушки уставились раскосенькими глазками, перешептываются, видят добродушную физиономию, осмелели — подошли, тонкими пальчиками трогают завитки рыжих волос на могучих Васиных руках, смеются, как если бы тот был орангутанг.

Так вот, на рубеже восьмидесятых-девяностых бросились мы укреплять дружбу и добрососедство, вспомнили, что русский с китайцем — братья навек. Официальные делегации сверху донизу. Переговоры, протоколы намерений, банкеты. Мы угощаем хлебосольно, как можем. Китайцы еще щедрее: столы заваливают губажоу (кисло-сладкой жирной свининой в кляре), томленой рулькой и обжаренными в воке карпами, кузнечиками, куколками шелкопряда, а к финишу — лапшой и пельменями (длинную лапшу подавали при приездах — «чтобы встреча длилась дольше», а пельмени при расставаниях — «они короткие», — такие китайские церемонии). И — байцзю, китайская водка, с непривычки шибко ароматная, но мягкая. А пить водку надо из меленьких, с наперсток, рюмочек. Каждый раз китайцы пытались наших напоить до упаду, показать — они-де сильнее. Не получалось. Перешли к коварству. Выбрав русского размерами покрупнее — для наглядности желаемого эффекта, — начинали провозглашать в честь него затейливые здравицы. Самым большим в моих делегациях всегда случался я. Выглядело так: с одной стороны стола мы, с другой — десяток китайцев. Встает старший и заявляет: «Очень вас, господин, уважаю, хочу в знак вечной дружбы выпить иго-иго, что значит один на один». Он и я выпиваем, остальные хлопают в ладоши, но не пьют. Тут же встает следующий по рангу и тоже предлагает «иго-иго», аплодисменты, следом еще «иго-иго»... В результате у меня десять выпитых рюмочек, у китайцев по одной. Но упоить допьяна не удавалось, это их огорчало. А я только посмеивался над наивным вероломством. И вот на очередном прощальном обеде увидел невесть откуда взявшегося за столом огромного китайца, ростом под два метра, а весом килограммов сто пятьдесят. Про себя я его прозвал маньчжуром, на китайца он был не похож, скорее на монголо-бурятского батыра. Цветистые общие тосты, традиционные «иго-иго». Доходит очередь до маньчжура. «Я, — говорит, — счастлив познакомиться с таким сильным, великим человеком, давай посоревнуемся, предлагаю со мной выпить три раза иго-иго, не закусывая». Стоя выпили по три рюмашки, аплодисменты. «Еще?» — спрашиваю. Повторили. За столом стало тихо. Догадался, что-то будет, не зря парня пригласили. «А сейчас, — говорит маньчжур, — подводная лодка!» К столу подскакивает официант: на подносе пинтовые кружки пива и две рюмки байцзю. Человек-гора рюмку водки утапливает в своей кружке, насмешливо, как показалось, смотрит на меня. И я булькаю рюмку в кружку. Замечаю, в ресторане смолкли голоса даже с дальних столиков, все смотрят на меня. Цирк. Смертельный номер! Барабанной дроби не хватает. Спокойно выпиваю, переворачиваю кружку, вынимаю из нее стеклянную рюмочку, показываю, что ни капли не осталось. Маньчжур пьет следом. Гром аплодисментов. Весь ресторан поднимает тосты «за сильных людей». Через двадцать минут расходимся: я бодрым шагом, напевая; обмякшего батыра четверо китайцев выводят под руки. Русским ершом хотели свалить. Да мы всю жизнь водку пивом запиваем. Ха, напугали ежа голой ж...!

Перед отъездом с Амура ездил в Китай попрощаться со старыми друзьями. За завтраком в ресторане гостиницы видел опохмелявшихся пивом китайцев. Раньше такого не примечал. Наши научили!

Какими они нас себе представляют

Это же китайская пословица: «Близкий сосед лучше дальнего родственника». Конечно, в своем восприятии иностранцев-соседей не только мы заблуждаемся. Но в целом мнение китайцев о нас, русских, уважительное и доброжелательное. Для них русский — большой, сильный человек, не очень уравновешенный, часто непредсказуемый, но — добрый, храбрый, способный на самопожертвование.

Любимая русская книга современного китайца — «А зори здесь тихие». Ее изучают школьники на уроках литературы. Лет двадцать назад в Благовещенске и соседнем через Амур городе Хэйхэ снимали эпизоды многосерийного китайского телефильма по этому роману Бориса Васильева. Я тогда был председателем областной телерадиокомпании, предоставлял коллегам мобильный электрогенератор, транспорт, загородную турбазу для натурных съемок. «Русская деревня», отстроенная для фильма на китайском берегу Амура, потом стала местом постоянных экскурсий. Сериал популярен, время от времени до сих пор транслируется по китайским телеканалам.

Китайцы хорошо знают советский кинематограф 50–60-х годов, особенно наши фильмы о войне. Всем известен разведчик Штирлиц в исполнении Вячеслава Тихонова. Рискну утверждать, что образованные китайцы моего поколения знают классиков советской литературы лучше многих наших студентов.

Нашу музыку вы услышите в кафе-караоке, просто на улицах. Многие старые русские песни считают китайскими народными (слова в них — вовсе не перевод наших с другими смыслами), под «Катюшу» маршируют на парадах полки и дивизии Национальной освободительной армии Китая (НОАК). Не раз наблюдал, как в ресторанчиках, желая сделать приятное гостям из России, хозяева начинали петь русские песни.

Лопаньё

Переехал в Калининград, в Китае не был уже десять лет. Разговариваю по телефону с Юй Баоганом. По-китайски я, как он по-русски. Примерно так: «Баоган, лопаньё! Нихао! Хао!» (Баоган, старый друг! Здравствуй! Хорошо!) Он мне в ответ: «Геласимов! Блата! Очень лад! Баоган Хэйхэ я скучай. Лубли-юани не нада. Ничего! Я, ты — блата! Баоган я лусский музей искусства Хэйхэ». (Герасимов! Брат! Очень рад! Приезжай ко мне в Хэйхэ! Не переживай, если денег нет. Мы же братья. У меня сейчас в Хэйхэ свой музей русского искусства.) С Юй Баоганом мы дружим больше двадцати лет, переводчик не нужен.

Оказывается, мой китайский брат открыл на берегу Амура новый музей русского искусства. Я написал «новый», подобный уже был, его в 90-х создал другой наш брат-лопаньё — Лю Минсю. Тот музей так понравился правительству провинции Хэйлунцзян, что ему предоставили отдельное здание в Харбине, на Солнечном острове реки Сунгари, в популярном у китайцев и русских центре развлечений. Кстати, в постоянной экспозиции того музея были выставлены пять моих работ. (О том, как я стал членом Союза художников Китая, напишу отдельно.) «Элосы лопаньё» — русский старый друг, так меня китайцы зовут.

О живописи и художниках

Увлечение китайцев русской культурой огромно. Интересна им и наша, европейской школы, живопись. В Китае свои традиции, главным видом изобразительного искусства является начертание иероглифов, мастерство каллиграфии ценится даже выше гохуа — пейзажной живописи. При мне в парках и на городских площадях можно было увидеть, как художники-каллиграфы кистями рисуют иероглифы водой на асфальте, а публика восхищается изяществом недолговечных творений. Китайские художники могут с легкостью скопировать любую манеру живописи. Их художник, копируя какого-либо западного авангардиста, без тени сомнения назовет себя авангардистом, хотя ничего нового не создаст. А создавать новые живописные школы китайцы не будут. В искусстве приветствуется повторяемость, они кропотливо осваивают элементы старинной живописи, из уважения к традициям воспроизводят одни и те же образы.

Мне доводилось быть организатором выставок наших художников в Китае. Рисовал и сам портреты китайских друзей. Одна из моих работ даже вошла в академический альманах «Современная русская живопись», изданный в 2004 году в Харбине. Я член Союза художников Китая, есть даже удостоверение с фотографией и огромной красной печатью — китайские художники вручили на одной из обменных выставок. История забавная. Автор этих строк не профессиональный живописец, любитель. Когда-то, в 80–90-х, частенько бывал в компаниях амурских художников, рисовал застольных друзей, тут же дарил портреты. Какие-то работы задерживались на пыльных стенах художественных мастерских. А в конце прошлого века к нашим художникам зачастили в гости китайские коллеги. Приезжали и знаменитые в Поднебесной мастера. Ходили рассматривали, приценивались, что-то покупали, чаще — хотели получить понравившееся в подарок. Отдавать свои работы бесплатно нашим художникам было жалко, но мои раздаривали, даже карандашные эскизы. И осели мои холсты и картонки по частным и галерейным коллекциям. Могу представить, как седенькие, жидкобородые китайские академики живописи рассматривают их на выставочных стендах, удивляются диковатому колору, задумываются над тайнами загадочной русской души: отчего эти русские изображают не горы и воды, а нетрезвые физиономии своих соплеменников?..

«Не такие, как мы»

Как-то в Китае пошли мы с доченькой в буддийский храм. Дорога была для меня нелегкая. Жарко, солнце печет, храм на горе, подниматься пришлось по крутым гранитным ступеням, а их полторы тысячи.

Взошли мы. Ворота красные лаковыми красками расписаны, постройки-пагоды с изогнутыми в небо краями изразцовых крыш, галереи с деревянными колоннами, а вдоль них — картинки грешников в буддийском аду (жуть, как их там черти распиливают, мучают страшными морозами, огнем и раскаленным железом). Впрочем, не совсем корректно говорить о грешниках в буддизме, там нет грехов, а есть плохая карма, которую человек сам создает. Да и адские мучения не вечны, в отличие от христианства. В свое время Китай с радостью перенял учение о карме (только воспринял его по-своему). Китайцы прагматики и хотят жить вечно. Идея вечной жизни увлекала их с самых ранних времен, практиками физического долголетия занимались даосы начиная с V века до н.э. И тут с запада, из Индии, на рубеже нашей эры в Китай стал проникать буддизм, пришло учение о сансаре — круговороте жизни и смерти в мирах, ограниченных кармой. Какое счастье, подумали китайцы, вот она вечная жизнь. Индусы стремятся освободиться от сансары, но не китайцы (тонкости не для сегодняшнего рассказа).

Так вот, ходим мы по монастырю, в темных залах благодать и прохлада, запахи тлеющих ароматических палочек, в каждом из многих этих залов — Будда в разных своих проявлениях. Мы уже возвращались к воротам, как увидел я старого монаха в окружении юных учеников. Буддийские монастыри одновременно и школы, куда попадают дети из бедных семей и оставшиеся без родителей. Монах для детей не только наставник, но и учитель. А надо сказать, что моя доченька знает китайский. Я ее спрашиваю: «О чем так глубокомысленно китайский наставник ученикам рассказывает?» А Юля отвечает: «Он о нас говорит. (Дальше переводит синхронно.) Это русские. Эти русские не такие, как мы. Они молятся так». И показывает: сложил пальцы щепотью и осенил себя крестным знамением! Сделал это размашисто, по-православному. Следом и стриженые ученики перекрестились.

О буддизме, даосизме и родителях-покровителях

В представлении многих моих соотечественников китайцы сплошь буддисты. Некоторые вспомнят о где-то слышанном даосизме, кто-то — о конфуцианстве.

Китайцы в своем большинстве люди в нашем понимании не религиозные, в бога не верят. Там иное — сила традиций, где философия Конфуция (моральное самосовершенствование, почитание старших, семьи, государства как большой семьи) и каноны его современника Дао Цзы (учение «дао» — путь: в мире нет абсолютного добра и абсолютного зла, абсолютных истины и лжи, все ценности относительны) переплетены и оформлены в устойчивую схему поведения человека. Даосизм — национальная религия, конфуцианство — учение о ритуале. У них почитание духов вместо бога — умершие родители становятся покровителями. А чем больше у человека родителей, тем больше защитников. Поэтому друзья-китайцы с радостью назовут вас «братом», чтобы «присвоить» и ваших родителей и обрести для себя дополнительных покровителей. При всех императорских династиях, войнах, переворотах, реформах, коммунистах, государственном капитализме эти тысячелетние традиции поведения, представления о мироустройстве фактически не менялись. Один человек, как правило, исповедует и даосизм, и конфуцианство, и буддизм, связывая их в единый клубок. Если вам доведется побывать в гостях у китайцев, увидите, что курительные палочки зажигают в домашних алтарях и Будде, и Мао Цзэдуну, и Нерожденной Матери — Богине Запада, и своим предкам. Удивительно, но это так.

Китай по отношению к религиям толерантное общество. Вы можете быть мусульманином, католиком, православным, иудеем — преследовать за это и посмеиваться над вами никто не будет. И не об иностранцах речь. Когда посетите Китай, обратите внимание: над входами в рестораны висят шары шелковых фонарей. В основном — красные, но очень много — синих, в этих свинину не подают, это «мусылин», мусульманская кухня. При мне в харбинском православном храме венчалась пара: жених и невеста этнические китайцы, не говорящие по-русски.

Русский след

В четырехмиллионном Харбине самый красивый магазин называется «Цюлин». Бывший магазин торгового дома купца Ивана Чурина («эр» китайцы не выговаривают). Интересно, что это половинка проекта здания: его правая часть построена на берегу Амура в Благовещенске (два этажа, бронзовые античные боги на крыше сохранились до сегодняшнего дня), левая — в Харбине. Правда, китайцы свое здание надстроили и сделали несколько подземных этажей.

А официальным архитектурным символом Харбина является «София» — православный Софийский собор, крупнейший на Дальнем Востоке. Изображения Софии на миллионах открыток, буклетов, значков, сувенирных тарелок... Собор недействующий, государственная собственность, сейчас в нем музей истории и архитектуры города — очень подробно рассказывает о его русских строителях (основан во время строительства КВЖД, до Второй мировой войны проживало сто тысяч наших соотечественников). Формально собор принадлежит и Маньчжурской епархии Китайской Православной Церкви. И вот еще что замечательно, точно такое же здание — близнец Софийского собора — было построено в Благовещенске! Оно отличалось только более богатым декором. Храм называли Шадринским — по имени купца-мецената Семена Шадрина. Этот архитектурный шедевр (собор Святой Живоначальной Троицы) при советской власти взорвали.

В Китае много «русского», общество довольно бережно относится к исторической памяти, уж поверьте.

Всегда ухожены и памятники на братских могилах наших воинов, освобождавших Китай от японских интервентов в 1945 году. Будете в Поднебесной, найдите время возложить к ним цветы, китайцы этого не забывают делать.

Можно ли верить китайцам?

В 1998-м Михаил Михайлович Мятов, оставшись как-то наедине со мной, тихо-доверительно сказал: «Никогда не верьте китайцам». Я удивился словам человека, любящего Китай, почти всю жизнь прожившего в Харбине. Позже много раз убеждался в правоте его совета. На уровне личного общения китайцы — верные друзья. Они всегда будут помнить доброе, что вы для них сделали, ответят радушием, не раз проявят благодарность.

Но не надо обольщаться, когда на каждом шагу, даже от вовсе незнакомых, вы услышите заверения в вечной дружбе. Не надо умиляться, что с вами все соглашаются, часто называют братом. Помните, уже писал, — китайцы, когда вы с ними дружите, «присваивают» ваших родителей, чтобы обрести для себя дополнительную защиту, а не потому, что вы им так дороги. Многословные заверения в дружбе — речевые штампы, ритуальные действия, которые, возможно, вам уже будут казаться бесконечно скучными, для китайца — обязательны. Они никогда ничего не говорят прямо. Соглашаются, чтобы проявить уважение, но часто потом обещания их не исполняются. Основная черта китайцев — прагматизм, отсюда толерантность. Они не будут лезть ни в какие конфликты, потому что не видят практического смысла. И Америка, и Россия в одни и те же периоды думали, что Китай их союзник (примерно как мы сейчас), на самом деле — источник выгоды. Разве это плохо для мудрого народа древнейшей цивилизации?

Люблю Китай таким, каким узнал его и запомнил...

Калининград