Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Варенье из слез

Дания Рафаэлевна Прасолова ро­дилась в Саратове. Окончила Саратовский областной социально-педа­гогический колледж (учитель начальных классов) и Саратовский госуниверситет имени Н.Г. Чернышевского (учитель английского языка, переводчик). Выпускница киностудии «Лендок». Сценарист, автор интерактивных текстовых квестов.
Публиковалась в журналах «Мо­лодежная волна», «Пашня», в сборнике рассказов «Неодиночество в Сети». Финалист сценарных конкурсов («Open Call» киностудии имени Горького, конкурса мультфильмов «Мы родом из детства», конкурса сериалов от kinoteatr.lab), победитель Московского питчинга дебютантов. Участ­ница Всероссийского литфестиваля имени М.Анищенко, Международного форума молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья в Липках. Живет в Реутове.

Я снимаю тесные кеды и, будто ожидая подвоха, касаюсь травы кончиками пальцев. Влажная от утренней росы, податливая, она приглашает мои стопы в свои объятия. Ее шелест, будто шепот, рассказывает мне о том, что действительно важно. О том, что я забыла из-за жизни в воздухе. Да, когда у тебя квартира на двадцатом этаже, то до земли, до контакта с ее мудрой силой, тебе далеко. Чувствуешь себя подвешенным, как марионетка: дом — работа — дом, пешком по асфальту, который покрывает землю коркой, мешает ей дышать. Здесь, в лесу, земле ничто не мешает. Я поднимаю глаза и понимаю — я в зеленом. Подо мной трава, надо мной смыкаются кроны: сосны, тополя, ели — в лесу они растут как хотят, не спрашивая разрешения, с кем им встать рядом. Ощущаю себя в заботливом изумрудном коконе и от этого благодать. А может, благодать от чистого воздуха, за десять лет в городе я точно от него отвыкла. Кажется, я дышу всем телом. Кислород, как родниковая вода, проникает через поры. Всего полчаса здесь, а уже чувствую себя моложе, здоровее, счастливее, прозрачнее. Куда-то делись все мысли: заработать, купить, продать — целый ворох глаголов, побуждающих к спешке, растворился как дым. Остался один — созерцать.

Десять лет — столько мне потребовалось, чтобы прийти сюда, в свое место силы. И почему я не делала этого раньше? Потому что бы-
ла вовлечена в круговерть, как хомячок, крутила колесо. Потому что далеко. Надо ехать, выделить день, а где его взять, лишний день? Я иду все дальше в манящую чащу леса, чтобы найти его. То самое дерево, которое мы посадили вместе с папой, когда мне было восемь.

— В этом семечке, дочка, больше, чем просто росток. В нем целая Вселенная со своими законами. Семечко знает, когда прорастать, какие соки впитать в себя из земли, каким деревом стать.

Так любил говорить мой папа. Сегодня ему было бы восемьдесят, но год назад его не стало.

Голова совсем не помнит дороги. Попроси меня нарисовать ее на карте, ничего бы хорошего из этого не вышло. Но я доверяюсь мудрости тела, оно помнит, оно ведет. Каждое лето, когда мы приезжали на дачу, папа показывал мне лес, рассказывал про всех его обитателей, смешил ботаническими названиями.

— Вот бересклет бородавчатый, а это береза повислая. — Я и сейчас слышу его голос и вижу лучики морщин вокруг глаз.

Он рассказывал мне про ягоды, которые лучше не трогать, про грибы, которые могут обмануть своим внешним видом. Прямо как сейчас все вокруг обманывают друг друга, прячась за масками и натянутыми улыбками, за фотографиями успешной жизни в социальных сетях. Я не сильно отличаюсь от этой толпы лицемеров, у меня такие же фото, кричащие про мою яркую, интересную жизнь. Кажется, чем громче они кричат, тем меньше шансов, что кто-то услышит мой внутренний крик.

Вот оно, деревце. Выросло, возмужало.

— Прости, что совсем тебя не навещала, — глажу я шершавую кору кедра.

А вдалеке виднеется она, наша старая дача. У нее давно уже новые хозяева, я даже не помню причину, по которой родители ее продали. Вернее, папа, мамы тогда уже не стало. Мне было тридцать и хватало своих забот, а он и не просил о помощи. Интересно, что с ней сейчас, что с огородом.

Я стою у калитки, подглядываю через ее металлические прутья. Что я скажу, когда меня здесь застукают? Слышу детский смех. На улицу, открыв скрипучую деревянную дверь с сеткой, выбегает хрупкая девочка лет пяти. Эту дверь когда-то, смеясь, открывала и я. Папа шутил, что она так здоровается каждый раз, когда ее открываешь.

— Здравствуйте, госпожа дверь, — хихикала я, делая реверанс, и выбегала в огород — проверять, не поспела ли клубника, ведь уже прошла целая ночь.

Дверь такая же скрипучая, только теперь покрашена в синий.

— Здравствуйте, — услышала я чье-то хихиканье у калитки. Девочка бы-
ла такой же любопытной, как и я. Незваная гостья интересовала ее больше, чем клубника.

— Привет. — Я присела на корточки. Мне не хотелось разговаривать с ней свысока. Хотелось, чтобы она считала меня ровней. Не знаю, было ли это связано с днем памяти папы, но мне показалось, на ней то же самое платьице, что было когда-то у меня: голубое с желтыми лимонами.

— Ты наша новая соседка?

— Нет, я...

— Тогда ты, наверное, заблудилась?

— Вообще-то...

— Подожди, подожди, дай угадаю!

Девочка захлопала в ладоши, и мне не хотелось лишать ее радости. Как же я могла забыть, что игры можно придумывать вот так, на ходу. И начинать диалог на короткой дистанции — сразу с «ты».

— О! — Девочка деловито топнула. — Ты — фея.

— Я? — Улыбка расползалась по моему лицу, и спрятать ее было невозможно. Да и не хотелось.

— Точно, у тебя же вон и палочка есть волшебная.

Я огляделась по сторонам и на всякий случай проверила карманы.

— Волшебная палочка? Как же ты смогла ее разглядеть?

— А вон она. — Девочка показала на карандаш, которым я закрепила пучок волос на затылке. — Ты думала, спрячешь ее в волосы и никто не заметит? А я заметила.

Девочка теребила подол, и мне все больше казалось, что это то самое платье. Даже пятно от вишневой вечеринки на месте.

Вишневыми вечеринками мы называли вечера, когда вся семья собиралась, чтобы удалить из вишен косточки. Мама заботливо застилала всю кухню старыми клеенками, папа завязывал на мне красный фартук, который сползал с меня уже через пять минут. Я танцевала с вишнями, красила вишневым соком коленки и клеенки, подбрасывала сразу горсть вишен и ловила их ртом — безуспешно. Родители смеялись и не ругали меня за хулиганство. Только мама иногда переживала, что вишнями подавлюсь. Как-то раз я услышала от соседки, что мне все дозволено, потому что я поздний ребенок.

«Поздний... — подумала я тогда. — Наверное, значит счастливый».

Я и правда была счастлива. Как эта пятилетняя девочка, которая стояла сейчас передо мной.

— Я Тома.

— Правда? И я!

Эти совпадения — то с платьем, то теперь с именем — удивляли и пугали меня одновременно.

— Ах вот ты где, болтушка-хохотушка! — Тому подхватил высокий, темноволосый мужчина, и вся улица залилась звонким смехом.

— Папа, пусти, ты напугаешь фею! — потребовала Тома.

Мужчина посмотрел на меня с улыбкой. Наверное, ждал, чтобы я рассказала, кто, откуда и что я здесь забыла. Признаваться в том, что я подглядывала, было неловко.

— Давай позовем фею на завтрак! — прыгала Тома.

— Я просто, знаете... В общем, когда-то это была наша дача, мой папа...

— Так это вы Тома!

Кажется, перебивать — это у них семейное.

— Откуда вы знаете мое имя?

— А папа ваш, Павел, нет, Петр Михалыч! Точно!

— Точно.

— Я помню вашего папу, мне тогда дача эта не очень понравилась, но он говорил о ней с такой любовью. Говорил о вас, я тогда еще подумал: «Тома... Какое теплое имя, назову так свою будущую дочку». И через несколько лет и вправду назвал.

На минуту мне показалось, что это сон. Странные совпадения, родные места, которые снятся чаще, чем навещаешь их наяву.

— А у феи Томы волшебная палочка, — не унималась девочка.

— Пойдемте, пойдемте, расскажете нам про свое волшебство. У нас, кстати, и варенье волшебное есть, да, Тома?

— Да, из роз! — гордо отчеканила Тома, стараясь выговорить звук «р» безупречно.

И вот я сижу и смотрю на Свету, которая разливает чай в новые чашки на старой кухне. Смотрю на Максима, открывающего банку варенья из роз. На их славную, непоседливую Тому. Смотрю, как она подбрасывает горсть мармеладок и ловит их ртом, а Света переживает: вдруг подавится?

«Ты всегда дарил мне подарки в свой день рождения, — шепчу я мысленно папе, — вот и сегодня подарил мне машину времени».

— Света, а можно вопрос? Правда, глупый.

— Для мамы пятилетки не бывает глупых вопросов, — улыбается она в ответ.

— Это платье, не хочу казаться сумасшедшей, но...

— Мы нашли на чердаке, — врывается в наш диалог Максим. — Нашли с коробкой всяких игрушек. Я думал их выкинуть, но Тома вцепилась в это платье и еще в странное мохнатое существо.

— Хуха, — прошептала я.

Света посмотрела на меня вопросительно.

— Эту игрушку сделал мой папа. Хуха — это хранитель лесных тайн, добрый пушистик, который показывается только тем, кого выбрал сам. Помню, как нашла игрушку в кустах малины, а папа тогда сказал, что это Хуха нашел меня, потому что всем подряд он не показывается.

— Вот он. — Максим показал на детский уголок, где за сиреневым пластмассовым столом сидела Тома и угощала Хуху вареньем из роз.

Я подошла и села рядом.

— А когда ты покажешь мне свою волшебную палочку? — спросила Тома.

Я вытащила карандаш из пучка волос и почувствовала облегчение. Мне казалось, в лесу волосы лучше собрать, будто это помогло бы мне самой стать собранной. Но сейчас, сидя на том же полу, на котором много лет назад сидела пятилетняя я, распущенные волосы напоминали мне про забытое чувство свободы.

— Смотри, — сказала я Томе, взяв лежавший на полу лист бумаги и свой карандаш. — Это и правда волшебная палочка, ею можно сотворить что угодно.

— Правда? — Тома крепко прижала пушистика Хуху и затаила дыхание.

— Да! — уверенно ответила я. — Вот что ты хочешь?

— Хочу-у-у-у, — протянула Тома, — увидеть розу, из которой это варенье.

— Легко!

Я быстро набросала розу на листе бумаги.

— А теперь преврати эту розу в единорога!

К такому вызову я не была готова.

— А давай вместе?

— Ты что это, дашь мне свою волшебную палочку подержать?

— Без твоей помощи роза не превратится в единорога.

— Это ты откуда знаешь?

— Это мне палочка только что сказала.

— Вот это да!

Тома бережно взяла карандаш и начала рисовать.

— Вот этот розий шип будет рогом, а лепестки — мохнатостью единорожки.

— Гривой?

Тома кивнула. Я вернулась к Максиму и Свете. Мне хотелось послушать про то, как они купили дачу. Про папу.

— Я тогда жутко устал от городской мясорубки, — задумчиво начал Максим, — и еще всегда мечтал о доме, а жил в квартире. Дача казалась золотой серединой. Нашел объявление, созвонились, приехал. Сперва и дача мне не понравилась, и первой мыслью была: «Вот буду я как этот дед, старый сыч, один на даче». Но слово за слово — и Петр Михайлович меня расколдовал. Рассказал мне, что жены не стало, дочь выросла. Звучит грустно, а столько света и тепла было в его рассказах. Столько благодарности за прожитую жизнь. Как-то расположил меня этими историями, сердечными, настоящими. Тогда я и запомнил ваше имя, Тома. И дачу купил, потому что подумал, раз тут жила счастливая семья, может, и у меня такая однажды будет.

— У нас здесь было второе свидание. — Света застенчиво опустила глаза. — А на первом он мне все уши прожужжал про дачу. Страшно было ехать в лес с незнакомцем...

— И поэтому она притащила с собой маму, — рассмеялся Максим.

— Я подумала, раз дача для него — это святое, то мужчина серьезно настроен. Так что же тогда откладывать знакомство с родителями?

Кухню залил наш дружный хохот, на который прибежала Тома.

— Смотрите, я теперь тоже фея!

На рисунке роза и единорог слились в сказочное облако.

— Как здорово! Только не забудь вернуть волшебную палочку. — Света старалась быть строже, чем ей хотелось.

— Я тебе ее дарю, — сказала я Томе. — Только, чтобы она не потеряла свое волшебство, ею нужно пользоваться каждый день. Обещаешь?

— Да. — Тома серьезно закивала.

Уходить совсем не хотелось, и я напросилась на экскурсию. Света с Максимом показали мне, как изменился огород. Может быть, для них он и правда изменился. Я же видела те же вишни, яблони, кусты малины. Я видела руки родителей и наши вишневые вечеринки. Ах да, у меня же машина времени, возможно, поэтому каждый из нас видел разную картину.

Уже у калитки ко мне подбежала Тома:

— Папа сказал, что пушистик — это твоя игрушка?

— Была моя, теперь твоя.

— Раз моя, значит, я могу делать с ней все, что хочу?

— Ага.

— Тогда, — Тома протянула Хуху, — я дарю его тебе.

Я обняла ее и надеялась, что она не почувствует мои слезы.

— Ты плачешь?

Прятать слезы от ребенка плохая затея.

— Немножко. Понарошку.

— Ты по-настоящему плачь. Мама говорит, не надо удерживать слезы. Если нареветься когда хочется, то потом легко. — Тома гладила меня по спине. — И знаешь, почему легко?

— Нет. — Я уже не могла остановить поток, который весь день просился из меня наружу. — Почему? — спросила я, всхлипывая.

— Потому что, — Тома перешла на шепот, — прилетают феи и делают варенье из слез.

— А ты его пробовала? — Плакать уже не хотелось, и я смотрела на Тому с улыбкой.

— Так ты только что целую банку съела! А то бы не улыбалась!

Я подняла ее на руки и закружила. Пусть наша встреча закончится ее звонким смехом посреди леса, на даче, где когда-то жила одна счастливая семья и теперь, переняв эстафету, живет другая. Семья, которая напомнила мне сегодня, что счастья не становится меньше, когда им делишься.





Сообщение (*):

Людмила

12.01.2023

Восхитительно! Полное погружение. Читаю рассказ во второй раз, но от этого эмоций не меньше! Хочу продолжения или что-то из этой серии, но в других рассказах автора. Спасибо!

Эльза

20.01.2023

Очень понравилось. Такое чистое светлое повествование! Замечательный автор.

Комментарии 1 - 2 из 2