Время — мгновение, которое хочется запомнить и остановить.
М.Волошин

Джоконда

Со мною часто происходит что-нибудь чудесное.

Еду пригородным поездом на дачу. И вдруг вижу, сидит рядов через пять от меня по правую руку... Джоконда! Я стал часто поглядывать на нее. Видно, эта женщина нередко ощущала на себе любопытные взгляды, поэтому довольно спокойно и, я бы сказал, с пониманием иногда смотрела на меня, не выказывая ни удовольствия, ни раздражения. Сходство с Джокондой было поразительное, и, очевидно, моя спутница знала об этом, потому что волосы ее были убраны так же, как у Джоконды, и декольте темного платья в точности совпадало у них по форме и по глубине выреза. Долгое время я, останавливая на ней свой взгляд, затем, отводя, запоминал ее черты и сравнивал их с леонардовской Джокондой.

Образ Моны Лизы всегда четко вырисовывается пред моим мысленным взором, потому что очень часто освежается в памяти. Дело в том, что репродукция знаменитой картины много лет висит в моей комнате на даче, и я имею привычку смотреть на нее всякий раз по приезде. Надо сказать, эта загадочная женщина сменила в моем поклонении другую не менее загадочную, с которой я не расставался в молодые годы, захватывая с собою ее портрет в многочисленные экспедиции и командировки, — знаменитую «Незнакомку». Мне нравится улавливать или угадывать мысли этих женщин и читать их лица. Они, кажется, знают о мужчинах больше нас самих. Глядя на них, я как бы познаю свою сущность.

Живая Джоконда сидела передо мной в ракурсе, совпадающем с поворотом головы той, на полотне. Специально ли она так делала, видя, что я за ней наблюдаю? Мне хотелось, чтобы так было, но на ее лице не было проявлений каких-либо чувств, оно было просто усталым или скорее скорбным, иконным. Это была не Джоконда с затаенной улыбкой, а Джоконда с затаенной скорбью. Это была российская Джоконда.

Иногда она поворачивала голову к окну, и тогда мне казалось, что ее нос был с удлинением не вниз, а скорее вперед, не так, как у леонардовской, хотя я ту не видел в профиль. Я долго любовался линией контура ее головы, особенно нижней части, там, где щеки переходят в подбородок. Эта линия была даже более изящная, чем у Джоконды на картине. И очень красивая, стройная шея, совершенно ровная и гладкая. Интересно, что после нескольких остановок люди довольно тесно заполнили пространство между нами, однако ее лицо постоянно оставалось открытым для меня!

На последней остановке в пределах города наша Джоконда вышла. Я смотрел вслед уходящей к дверям вагона. Она была невысока, стройна. Ее черное платье оказалось длиной до земли, точнее, до ее туфель, которые выглядели не очень модными и не очень новыми. Мне почему-то пришло в голову, что эта женщина как-то связана со служением Богу.

Я хотел бы подарить тебе песню

Однажды в конце лета ехал я на электричке в город, покинув дачу в разгоравшийся день ради друга, которого нужно было поздравить с днем рождения. Сначала я уселся так, чтобы следить глазами за восходящим солнцем, которое бросало свое золото вдогонку поезда. Я это делаю не только чтобы полюбоваться красотой светила, но и с намерением потренировать хрусталик и очистить глазное дно от всяческого мусора, скапливающегося от утомления глаз экраном компьютера, на который мне приходится смотреть большую часть дня.

Очистив глаза, я пересел так, чтобы наблюдать набегающую на поезд природу, вбиравшую в себя радость восхода, но очень быстро был отвлечен от этого полезного занятия видом двух симпатичных девушек, сидящих друг против друга в соседнем, слева от меня отсеке вагона. Девушки как девушки, но не совсем обычные. Они сидели очень красиво — с распрямленными спинами, а при этом талия, возвышаясь над бедрами, напоминала стебель цветка, реющего над вазой. Впечатление цветка не уменьшалось от одной из них из-за того, что она держала спину не вертикально, как ее подруга, а с наклоном назад, опираясь плечами о спинку сиденья. Первая, блондинка, в короткой красной юбочке и черной вязаной кофточке, сидела, положив ногу на ногу, вторая, брюнетка, в серых шароварах и кофточке светло-серых тонов, держала ноги вольно. Обе читали книжки небольшого формата — блондинка не отрываясь, а брюнетка с перерывами, в которых она пыталась вовлечь подругу в беседу, но не добивалась успеха. Снова принимаясь читать, она часто окидывала рассеянным взглядом пространство вагона.

При въезде в город в вагон вошел парень с гитарой, и тут же послышались четкие, полнозвучные аккорды, извлекаемые из струн энергичной рукой. Затем он запел, и его голос, мужественный и в то же время нежный, добавлял свою энергию гитарным аккордам, подчиняя и порабощая мою душу, которая стала со вниманием следить за представлением, наслаждаясь гармонией музыки, пения и видом певца — парня с мужественной красотой, которого крушила любовь. Форма стиха была четкой и ясной и держалась на повторении в первых строках куплетов желания влюбленного подарить любимой то песню или танец и далее небо и сердце... Впечатление от заключительного куплета было сказочным: герой оказывается с любимой в темном лесу, но — где любимая? Ау! Ее нет! Но если она отзовется, он ее разыщет и в темном лесу! Ау!

Внимая певцу, я наблюдал, как воспринимали его мои спутницы. Лучше сказать, как не воспринимали, потому что, занятые чтением (блондинка) и своими беспорядочными мыслями (брюнетка), они не изменили своего поведения, как и выражения лиц. Они вели себя так, как будто певца вовсе и не было, и, только когда он проходил мимо них, блондинка, обращенная к нему лицом, бросила на гитариста короткий взгляд, каким обычно взглядывают на случайного прохожего, и снова уткнулась в книгу.

Стараясь понять их отношение к происходящему, я подумал, что мои спутницы — дети XXI века, забывшие выражение любви в слове и музыке.

Немного погодя, когда поезд летел уже по городу, я решил, что это мое заявление слишком поспешное, и, продолжая размышлять о поведении моих спутниц в этой златоутренней, поэтической по воле случайного певца поездке, придумал два других взгляда на происшедшее.

Рассудочный взгляд. Блондинку так заинтересовала ее книга, в которой она находила ответы на свои почти отроческие почему, а брюнетка так была занята разрешением какого-то чрезвычайно важного сердечного движения, что они не способны были воспринимать что бы то ни было из внешнего мира.

Мистический взгляд. Мухаммед (пророк) говорил, что из трех человек только один от рождения наделен способностью понимать и воспринимать любовь. Второй потенциально обладает этим качеством, он может быть разбужен для любви, а может и не познать это чувство никогда. Третий обречен жить, не зная, что такое любовь, живет не по любви. Мне не хотелось утверждаться в мысли, что мои спутницы схожи с последним. Мне казалось, что их не отнесешь и к наделенным любовью от рождения. Но если они относятся к людям с глубоко спрятанными запасами любви, то востребовать эти запасы может воспоминание о Боге (Который и есть любовь). Разбудить нашу любовь к цветку, к музыке и словам, прославляющим любовь, может мысль о том, что цветок знает о Боге и цветет в Его славу, что музыка и слова любви звучат не случайно и возникли не по воле человека, а по воле Бога, чтобы мы восприняли их как божественное послание нам, как весть о том, что и в нас присутствует Бог, присутствует любовь.

Но кто сейчас помышляет о Боге?

Темный лес. Любимая! Ау!

Я хотел бы подарить тебе песню!

Рецидивист

В майские праздники ехал я из Новосибирска в Анжеро-Судженск проведать родных. Билет был взят за три дня до отъезда, однако мне досталось одно из худших мест — верхнее в последнем отсеке плацкартного вагона. Когда я прошел к своему месту, там сидели уже парень и девушка, незнакомые между собой, как я позже заметил. И вот перед самым отходом поезда в проходе вагона появился мужчина, при виде которого меня охватило некоторое беспокойство. Уже по тому, как он шагал и держал себя, как смотрел, было видно: нормальная, размеренная дорожная обстановка будет нарушена, как нарушается спокойная повседневность стихийным бедствием — буйным вихрем или гремящим потоком, обещающим наводнение или потоп. Он был выше среднего роста, широк в кости, мускулист. Его тело увенчивалось большой лысой головой. На темени четко вырисовывался свежий неровный шрам длиной несколько сантиметров, из которого сочилась кровь. Я заметил эту голову со шрамом еще при посадке — в конце группы пассажиров, толпящихся у входа. Я тогда пожелал себе не попасть с этим рецидивистом, как я про себя окрестил его, в один отсек вагона.

— Тридцать шестое уже! А где же тридцать восьмое? О, мама мия, рядом с туалетом! — начал он еще на подходе.

Да, он начал говорить, чтобы уже не смолкнуть ни на минуту. В руке он держал открытую бутылку пива. Бросив свою небольшую сумку возле лавки, он уселся напротив меня, рядом с девушкой. Его грубоватое лицо украшали большие серые глаза, взгляд был открытый и прямой, но не навязчивый.

— Будем знакомиться. Владимир. Наталья? Не люблю это имя! У меня от Наташ одни неприятности! Вот видишь шрам у меня на голове? Позавчера я был в гостях у одной Натальи. Когда выходил, меня встретили трое. Я испугался и с испугу — да-да, с испугу, так бывает! — головой выбил одному все зубы, другого свалил кулаком и, совсем испугавшись, убежал от них. Куда ты едешь? В Мариинск? О, Мариинск я хорошо знаю! Я там был. Как же! Знаменитая Мариинская тюрьма. Два года. Тоже из-за Наташки. Другой Наташки. Пришлось из-за нее одному ухарю челюсть сломать. У меня было много Наташек! Мама мия, ох и накуролесил я в своей жизни! — И проговорил-пропел, понизив голос:

Господи, поми-и-илуй! Прости меня, грешного!
За дурь потешную, за злость поспешную,
За любовь страстную, за жизнь несуразную,
За веру трудную, за молитву нудную!
 

— Какая пташка пролетела! — О проходившей мимо девушке, направлявшейся в туалет. — Какая упругая грудь! А у тебя, Наталья, какая грудь? (Пытается отстранить ее руки, сложенные на груди.) Неприлично? Вижу, вижу, у тебя тоже хорошая грудь. Вот приедешь к маме, вырядишься — и все парни будут у твоих ног. Надень юбку покороче: ножки-то у тебя, вижу, стройненькие! Ты вообще, Наталья, девушка гарная. — Далее речитативом:

Я приду к тебе однажды,
Я уже к тебе лечу!
От огня любовной жажды
Сам, сгорая, излечу!
 

Дай я на ушко что тебе скажу. — Говорит ей что-то на ухо, прикрывшись от нас широкой ладонью. Девушка, хохотнув, улыбается. — Никому не говори, что я тебе сказал!

— Там купе, как выйдешь — налево, стало свободное? — Это он девушке, вышедшей из туалета.

— Сколько лет тебе, Наталья? Девятнадцать? Студентка? Едешь к маме поесть картошки и попить молочка! Да? Угадал? Я тоже отъедался у мамы, когда учился. Прекрасное время — учеба! Я занимался тогда спортом. Слышали, как подставили нас на Олимпийских играх? Мой друг биатлонист был там, рассказывал...

Так он, отпивая из бутылки, будоражил нас, делая перерыв только тогда, когда выходил в тамбур покурить. Когда я, устав от него, полез на верхнюю полку и сказал что-то по этому поводу, он не преминул и здесь сделать свое замечание:

— Какой у вас приятный, бархатный голос!

В середине моего пути он, заметив, что сидящую на боковом месте за столиком девушку (Галя, тоже студентка) клонит ко сну, предложил ей полку, на которой он сидел с Наташей.

— Наталья, пусть она отдохнет, она такая уставшая! А мы с тобой пересядем на ее место.

Все так и произошло. Всю дальнейшую дорогу он сидел на боковой полке — или напротив Наташи, или примостившись ненадолго рядом с ней. Он продолжал обсуждать ее красоту и ее возможных женихов или пускался в описание своих приключений. При этом он украшал речь нецензурными словами-одиночками, которые как-то лишь мелькали, не выпячиваясь, так, что вроде бы и не было повода обрывать его за это. Крепкие выражения очень удачно вписывались в общий рисунок рассказа и быстро заслонялись образами последующей речи, текущей неотвратимо, как бурный поток. Девушка, кажется, не обращала внимания на его «словечки», которые странным образом только обостряли, подперчивали его речь. Она порой отвечала ему короткими фразами, сопровождавшимися веселым, иногда даже счастливым смехом.

После одной остановки, на которой наш герой выходил купить бутылку пива, к нему подошла проводница и энергично бросила:

— Я тебе шлепну! Так шлепну! — И добавила, удаляясь: — Сейчас вызову милиционера!

— Это я, дурак, задел ее по попе, когда поднимался в вагон. Но — пойду извинюсь.

Возвратившись, проговорил:

— Надо же! Я ей: «Извиняюсь!» А она: «Хочешь, я дам тебе свой красноярский адрес?» Ну что ты будешь делать с этими бабами!

Мы с ним выходили на одной станции. Прощаясь, он после некоторого колебания поцеловал спящую Галю, проговорив: «Пусть она увидит во сне, что я к ней пришел», — и Наташу, которой раньше этого дал свой новосибирский телефон «на случай, если тебе нужна будет какая-либо помощь».

Я шел на выход вслед за ним. Еще на ступеньках вагона он, глядя на перрон, сказал негромко:

— А вот и Орловские! Уже меня встречают!

Сойдя, он медленно направился к двум дюжим мужчинам, стоящим поодаль, которые, однако, увидев его, не сдвинулись с места, в чем я усмотрел злой смысл. Дальнейшим моим наблюдениям помешала густая толпа пассажиров, покидающих вагон и спешащих в него на короткой остановке поезда у станции Анжерская.