Андрей Платонов и современный театр: «Сокровенная любовь»

Ретт уже ушел, а Скарлетт только завтра об этом подумает.

Машинист Мальцев ослеп из-за попадания в него молнии, но в своем воображении видит привычную дорогу и ведет поезд с людьми на красный свет. Потом он опять видит «как мы с вами», и виноват ли он в этом или в чем-то другом, решают уже другие. «Зрячие»...

Кинохроника с самого начала вводит нас в общую атмосферу 30-х годов с ее строительством нового мира, энтузиазмом, балетом, парадами... Люди живут мечтой о светлом будущем — и, казалось бы, что в этом может быть не так? В наше время за такую мечту многое можно было бы отдать, разве не правда?

И да, и нет. Если мы забываем о душе, никакого будущего у нас быть не может. А душа — это про «здесь и сейчас», а не про «где-то» и «когда-то». Душа живет любовью. И завт­ра думать о ней будет уже поздно. Завтра — всех унесет ветром. И это основная мысль спектакля, премьерой которого открылся новый сезон в Тульском драматическом театре имени Горького.

«Сокровенная любовь» — это спек­такль-мистерия известного петербурж­ского режиссера Геннадия Тростянецкого по мотивам произведений Анд­рея Платонова.

Само по себе обращение к творчеству Платонова легкого и светлого колорита не обещает. Однако в спектакле много юмора, гротеска, тонких шуток, которые всегда особенно остро воспринимаются в контексте трагического... И много света.

Основной образ спектакля — отсылка к картине Питера Брейгеля Старшего «Слепые». Песчаная буря, люди держатся друг за друга, пытаются укрыться зонтами и плащами, куда-то идут. А впереди что? Кот-ло-ван. «Правильно? Правильно!» Сюжет библейский. Тема — по ее фундаментальности — тоже библейская. Светлое будущее — рай. Котлован — ад. Между ними — человек с его сердцем, за которое идет какая-то невидимая брань. И вот эта борьба разыгрывается на наших глазах, на разных уровнях бытия (сон, явь, воображение, воспоминание, мечта, ангел)... Причем часто одновременно в разных уголках сценического пространства.

* * *

Действие очень динамично, охватывает сразу несколько чьих-то реальностей, настроиться нам дают только в первой сцене, где мы знакомимся (по сюжету) сначала с актрисой (Фросю блистательно играет Ольга Баурина), потом (незаметно) с ее героиней. Дальше нас схватят за шиворот и уже не отпустят до конца спектакля — смотреть надо в оба...

* * *

В центре повествования судьба девушки по имени Евфросинья («по мужу» — просто Фро). Ее отец — железнодорожник. Ее муж Федор только что уехал на Дальний Восток на не­определенное время, пообещав ее вызвать, как только устроится. Она его любит и тоскует. У Фро есть подруги — Ляля и Наташа.

В первой части спектакля Фро несчастна от разлуки с мужем на фоне счастья своих подруг. Те пытаются ее где-то утешить, а где-то поддразнивают, в душе с удовлетворением чувствуя свое превосходство: у одной муж умеет целоваться «с плетением», а у другой появился чудо-лю­бовник: «Красную Москву» дарит, дорогие ткани, и вообще — «с ним бы я высоко-о-о полетела». А Фрося она Фрося и есть: муж после этого — к стенке и фырчит себе. А теперь и вовсе — уехал...

Быт Фроси тоже невеселый. Она живет с отцом, мамы давно нет в живых. Нефёд Степанович человек хороший, добрый, но... масло давно засорилось, а чистую тряпочку подать, чтобы его профильтровать, некому. Он настолько прирос к своей работе, что сам себя воспринимает только как функцию. «Винтик», «шестеренка»... и кто-то ему сказал, что это почетно, поэтому он очень горд собой: «без меня народ не полный». Наверно, он любил свою жену, которая ему все время снится. Но добрые слова о ней — тоже как о функции («понятливая!»), как о полезном существе. С этой же позиции дочка воспринимается Нефёдом как не очень успешное продолжение жены. «Недосолено», «непрожарено». Непонятливая, в общем. Кроме себя и своей работы да снов, где его супруга неотступно за ним наблюдает, увы, папа главной героини никого не видит.

Подружки Фроси ослеплены своей удачей. Ляля только что вышла замуж. Ее мужа жалует начальство, ему дарят роскошную квартиру с двумя лоджиями, перед ним открываются невероятные перспективы. Ляля — актриса, и от радости она захлебывается и путается в своих ролях. То ли она чайка, то ли бесприданница, то ли Джульетта. В голове полная чехарда.

Наташа на самом деле любит своего увечного мужа, трогательно крестит его украдкой, провожая на работу... Но в нее тоже попадает какая-то молния, и она решает, что вполне может ему изменять (ради общего благополучия?). Чтобы как-то себя оправдать перед совестью, она носит мужу на работу еду и «гречишные котлетки» из деликатесной муки, за которую «дорого заплочено» (да ладно!). Впрочем, кормить людей ей искренне нравится. Как и встречаться с сексапильным прохиндеем. В общем, все счастливы.

Фрося пытается как-то приладиться к новой действительности. Вот она, как Ксения Петербургская (привет из Питера), примеряет на себя костюм мужа и говорит: «Я — Федор», — только не идет с этим на улицу (ну правильно, она ведь не вдова и вполне может сыграть в «диалог» с отсутствующим супругом). А когда добрые люди объясняют Фросе, что ее попросту бросили («а адреса-то не оставил»), она «примеряет» на себя другой «кос­тюм» — Анны Карениной. Но и это искушение ей удается преодолеть. Видя несчастье своего отца-пенсионера, она решает его поддержать («ни от чего не надо умирать») и уводит со станции домой.

Чувствуя, что потихонечку сходит с ума, Фрося решает «пуститься во все тяжкие». И тут вступает в силу еще один закон судьбы: человеку с чистым сердцем она не позволяет упасть, даже если человек этого захотел. Подушкой безопасности в случае с Евфросиньей сработала подруга нового ухажера, которая выскочила откуда ни возьмись и закатила уморительную сцену ревности.

В такой критический момент Фросю приободрила телеграмма от мужа. И она решила жить, «держаться за руки с другими людьми», стала работать почтальоном. В мыслях о муже она ведет с ним бесконечные беседы в жанре «писем вслух», рассказывает ему о погоде, воробьях, своих чувст­вах. Только вот почему-то эти «пись­ма» все больше походят на песенку юродивого, у которого «отняли копеечку». Как будто где-то далеко нет больше царевича...

* * *

Тем временем (а мы уже глубоко во второй части спектакля) у Фросиных подруг наступает болезненная встреча с реальностью.

В семье Ляли вдруг выяснили, что покровитель мужа — майор НКВД — не Дед Мороз «с мешком подарков за плечами», а «заплечных дел мастер», который таким способом «покупал» себе женщину, а именно — саму Лялю. И, взгрустнув, Ляля решилась. Мужественно отодвинув в сторону ярящегося супруга, она взошла на предложенное ей ложе, как жертвенный агнец на алтарь. Правда, это был алтарь (пока что) семейного благополучия, которое нужно было спасать во что бы то ни стало. И — ту-ту! — этого симпатичного нам персонажа унесло ветром...

* * *

Надо сказать, что в спектакле тоненько проведены еще несколько тем — например, тема (психологии?) власти или вот национального характера.

Когда поклонник спрашивает Фро­сю, почему у нее такое имя (Фро), она что, нерусская? — она отвечает: «Я рус­ская. Еще какая — русская!»

Подруга Фроси Наталья тоже отмечена «русскостью» — на это намекает танец, с которым она врывается в красном платье, с частушками в толпу чинно веселящихся «товарищей» (сразу вспоминается сцена с Наташей Ростовой).

Почему-то именно эти две героини представлены таким образом. Почему?

С одной стороны, русские, они, да, без любви задыхаются и умирают. С другой — если мы посмотрим на судьбу Натальи, то с ней происходит следующее. Любовник цинично подставляет женщину, и она оказывается в тюрьме. Она берет ружье своего мужа-охранника и убивает бывшего возлюбленного. Но почему она это делает? Она стреляет в него не за то, что он ее погубил, а за оскорб­ление ее мужа. Русская женщина многое может стерпеть, но когда кощунствуют и попирают душу, она становится страшна...

У кого жива душа, физически не выдерживают атмосферы фальшивой и искусственной. Не всегда (и не у всех) хватает сил...

* * *

Явление мужа Фроси Федора в белом костюме («нынешние люди — только расходный материал, почва для будущих людей для лучшего удовлетворения их потребностей») сначала героиню обескураживает. Затем она, окрыленная, пытается соскрести с него все это... В его мире он сам себе представляется, конечно, тем самым человеком будущего, ради удовлетворения потребностей которого все и существует... На деле — с ним делай что хочешь, он не заметит. Реагирует только на уровне щекотки. На том же уровне «любит» жену. Хорошо знает, какие правильные фразы нужно говорить. «Потому что я соскучился. Я тебя люблю». Зомби.

Героиня живет любовью, пусть и без обратной связи. Но когда стало понятно, что человека, которого она любит, нет, и его нет нигде — ни с ней, ни на Дальнем Востоке, ни в этом мире, ни в каком-то другом, — ее сердце не выдерживает.

Так заканчивается спектакль. Нефёд Степанович разводит руками: про железнодорожные пути он знает все. А про дыхательные...

* * *

Вроде бы конец беспросветный, но в спектакле есть персонаж, который тоже по-своему можно назвать ключевым. Он появляется где-то в точке золотого сечения. Назовем его Счастливый человек. Он счастлив потому, что к нему едет его возлюбленная — Афродита. Он рассказывает историю о том, как он любил ее, несмотря на то что она ему изменила с его же другом, о том, как он учился прощать. Единственный живой человек, ослепленный настоящей, а не выдуманной любовью. Он тоже мечтает о будущем — о том, как у них родится дочка, — и эти мечты, скорее всего, сбудутся, потому что на мечту имеет право только живое сердце.

* * *

Если мы соглашаемся быть слепцами, мы можем быть добрыми, нравственными, хорошими, но... обязательно найдется кто-то, кто видит чуть больше и использует нас в своих интересах. И в конце концов мы вдруг окажемся у края котлована и будем вопрошать: кто виноват? Власть? Жена? Господь Бог? Люди другой национальности? Бездушные машины? Цифровые технологии? Безжалостный ход времени? Ветер?..