Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Легенды Арбата: ресторан «Прага». Часть 2

Александр Анатольевич Васькин родился в 1975 году в Москве. Российский писатель, журналист, исто­рик. Окончил МГУП им. И.Федорова. Кандидат экономических наук.
Автор книг, статей, теле- и ра­диопередач по истории Москвы. Пуб­ликуется в различных изданиях.
Активно выступает в защиту культурного и исторического наследия Москвы на телевидении и радио. Ведет просветительскую работу, чи­тает лекции в Политехническом музее, Музее архитектуры им. А.В. Щусева, в Ясной Поляне в рамках проектов «Книги в парках», «Библионочь», «Бульвар читателей» и др. Ве­дущий радиопрограммы «Музыкальные маршруты» на радио «Орфей».
Финалист премии «Просвети­тель-2013». Лауреат Горьковской ли­тературной премии, конкурса «Лучшие книги года», премий «Сорок сороков», «Москва Медиа» и др.
Член Союза писателей Москвы. Член Союза журналистов Москвы.

Сегодня на противоположной от «Праги» стороне Арбатской площади стоит знаменитый дом, раскрашенный, как и в те далекие времена, аршинными буквами, составляющими слово «Моссельпром». К рекламе этой советской организации имеют прямое отношение Владимир Маяковский и Александр Родченко, собственно, по этой причине оно нам сегодня и интересно. А расшифровывается слово «Моссельпром» довольно скучно — Московское губернское объединение предприятий по переработке продуктов сельскохозяйственной промышленности. Существовал Моссельпром в 1922–1937 годах, а в бывшей «Праге» была столовая для его сотрудников. Маяковский в 1924 году воспел столовую в стихах, где упомянуты многие его собратья по перу:

В других столовых
                                     люди — тени.
Лишь в Моссельпроме
                                            сытен кус.
Там —
            и на кухне
                                и на сцене
здоровый обнаружен вкус.
Там пиво светло,
                                 блюда полны,
там —
            лишь пробьет обеда час —
вскипают вдохновенья волны,
по площади Арбатской мчась.
Там —
             на неведомых дорожках
следы невиданных зверей,
там все писатели
                                на ножках
стоят,
           дежуря у дверей.
Там чудеса,
                      там Родов
                                          бродит,
Есенин на заре сидит,
и сообща они находят
приют, и ужин, и кредит.
Там пылом выспренним охвачен,
грозясь Лелевичу-врагу,
пред представителем рабфачьим
Пильняк внедряется
                                        в рагу...
Поэт, художник или трагик,
забудь о днях тяжелых бед.
У Моссельпрома,
                                  в бывшей «Праге»,
тебе готовится обед.
 

А вот еще один образец его социальной рекламы:

Где провести сегодня вечер?
Где назначить с приятелем встречу?
Решенья вопросов
                                    не может быть проще:
«Все дороги ведут...»
                                         на Арбатскую площадь.
Здоровье и радость —
                                          высшие блага —
в столовой Моссельпрома
                                                   (бывшая «Прага»).
Там весело, чисто,
                                   светло, уютно,
обеды вкусны,
                            пиво не мутно.
Там люди
                   различных фронтов искусств
вдруг обнаруживают
                                        общий вкус.
Враги
            друг на друга смотрят ласково —
от Мейерхольда
                                до Станиславского.
Там,
          если придется рядом сесть,
Маяковский Толстого
                                            не станет есть.
А оба
           заказывают бефстроганов
(не тронув Петра Семеныча Когана).
Глядя на это с усмешкой, —
                                                     и ты там
весь проникаешься аппетитом.
А видя,
              как мал поразительно счет,
требуешь пищи
                              еще и еще.
Все, кто здоров,
                              весел
                                        и ловок,
не посещают других столовок.
Черта ли с пищей
                                  возиться дома,
если дешевле
                          у Моссельпрома...
 

Неудивительно, что Илья Ильф и Евгений Петров, также обедавшие в этой столовой, отправили сюда же своих героев — Ипполита Матвеевича и Лизу из романа «Двенадцать стульев». Для Воробьянинова тот романтический ужин закончился печально. Но могло быть и еще хуже, ибо обстановка в «Праге» изменилась в новые времена радикально. Работавший в Историческом музее нумизмат Алексей Васильевич Орешников обедал здесь. «Проехали в ресторан “Прага”, где съели два обеда по 90 копеек. Приготовлено вкусно, но сам ресторан скромнее прежнего, скатертей нет, за некоторыми столами “товарищи” сидят в шапках или картузах», — читаем в дневнике от 19 ноября 1925 года. Отсутствие скатертей на столах — деталь чрезвычайно интересная. Надо думать, что и посуда была попроще, чтобы не раздражать новый контингент. Попадись под горячую руку обедающим «товарищам» отец русской демократии с его неуместными призывами поехать «в номера» — неизвестно куда бы его после этого отправили.

Реклама столовой Моссельпрома

В 20-е годы не раз видели в «Праге» Сергея Есенина, и частенько с пустыми карманами. «При мне однажды в “Праге” у Есенина не хватило пятидесяти рублей на уплату по счету. И сейчас же из-за соседнего столика поднялся совершенно незнакомый нам гражданин и вручил эту сумму Есенину. Стоило ему при каких-нибудь затруднительных обстоятельствах назвать себя: “Я — Есенин”, — как сейчас же кем-нибудь из публики оказывалась ему необходимая помощь», — рассказывал журналист Лев Повицкий, которого поэт именовал старинным другом.

Не очень приятным вышел обед в «Праге» для Михаила Булгакова. «Как-то мы с Михаилом Афанасьевичем, — рассказывала Екатерина Шереметьева, — долго бродили по Москве, подошли к Арбатской площади, и он предложил пообедать в ресторане “Прага” на углу Арбата... К концу обеда мы поспорили о заметке в газете, смысл которой поняли по-разному. Чтобы разрешить спор, Михаил Афанасьевич пошел купить газету в киоске внизу. Официант, видимо встревоженный исчезновением моего спутника, топтался вблизи нашего столика. Я попросила его получить за обед и заплатила. Я ожидала, что Михаил Афанасьевич обидится, но не так... Он показался в дверях, я пошла ему навстречу, официант уже собирал посуду на столе. Булгаков понял, что за обед заплачено. Лицо его мгновенно осунулось, во взгляде было возмущение и отстраняющий холод. Он спросил только: “Зачем?” Я совершенно растерялась, не помню, что говорила, не знала, как исправить, загладить свою бестактность, Булгаков не сразу простил мне ее». Случай этот относится к самому началу 30-х годов. В романе «Мастер и Маргарита» упоминается «ресторан на Арбате» — это, несомненно, «Прага».

А поэт Павел Николаевич Васильев в 1934 году однажды пришел в «Прагу» покушать на веранде ресторана. Вероятно, что не обошлось без возлияний, ибо заказанную яичницу он не съел, а, даже не попробовав, вывалил из сковородки на голову своего коллеги и однофамильца Сергея Александровича Васильева, которого, мягко говоря, недолюбливал. Как свидетельствовали очевидцы, яичница была немаленькая — на нее ушел десяток желтков. Но для однофамильца, которого Павел Васильев не раз просил, чтобы тот взял псевдоним, ничего не жалко. При этом Павел Васильев изрек: «Не позорь фамилию Васильевых!» Дальше все развивалось по следующему сценарию. «Сергей скатертью обтирает лицо и голову, соображает, в чем дело, и набрасывается, как тигр, на Павла. Начинается драка. Столики летят в разные стороны, бьется посуда, посетители убегают к дверям, появляется милиция» — так вспоминала вдова Павла Васильева. Почему вдова? Потому что замечательного поэта расстреляли в 1937 году... И «проблема» решилась сама собой: Васильев остался только один. А конфликт в «Праге» закончился в отделении милиции.

Если бы Иван Бунин или Борис Зайцев заглянули в «Прагу» в 20-е годы, то были бы немало поражены увиденным. Словно в русской народной сказке про теремок, в бывшем ресторане нашлось место самым разным «жильцам». Чего только не было в этом здании, благо что площадь и планировка его позволяли разместить под крышей «Праги» все, что угодно.

Например, аукцион, где можно было приобрести бывший гарнитур тещи Воробьянинова. А в середине 20-х годов здесь нашлось место даже медицинской библиотеке. Пища материальная удачно сочеталась с пищей духовной. Открылись на первом этаже и различные магазины, в том числе букинистические. В одном из залов собирались бывшие политкаторжане. Но все большая часть здания использовалась по назначению — столовые работали и для простых людей, и для чекистов. Потому можно сказать, что бывший ресторан пребывал под своеобразным колпаком, поскольку долгое время выполнял роль правительственной столовой: еще в начале 30-х годов среди бела дня сюда наезжало Политбюро в полном составе, чтобы пообедать. Обедали вожди в отдельном зале, охрана ресторана в эти часы была усилена. Один из поваров, готовивших для Сталина и его приближенных, уже весьма пожилой человек (но с хорошей памятью), рассказывал мне в начале 90-х годов, как ему однажды удалось одним глазком посмотреть на небожителей. Знакомый чекист разрешил на секунду отодвинуть штору, разделявшую фойе ресторана от обеденного зала, и повар увидел важно шествующего на трапезу Лазаря Кагановича, что возглавлял московскую партийную организацию в 1931–1934 годах. Обеденное меню кремлевской кухни в те годы было составлено, в частности, из щей, борща и рассольника, на второе — отбивные или рыба с гарниром (гречкой или картошкой). На третье — компот...

Во второй половине 30-х годов скатерти в «Прагу» постепенно вернулись, как и чудом уцелевшая в кровавой мельнице репрессий дореволюционная публика. О встрече Нового, 1938 года рассказывает историк и будущий академик Николай Дружинин: «Билет в кино и заказ столика в “Праге”. С Наташей — на фильме “Ленин в Октябре”. Встреча Нового года в ресторане “Прага”; эстрада, оживление. Недомогание» (запись в дневнике от 31 декабря 1937 года). Надеемся, что недомогание у профессора не было связано с посещением ресторана.

В 1939 году Новый год в «Праге» уже не встречали — ресторан был закрыт «по просьбе НКВД из оперативных соображений, как расположенный на правительственной магистрали», о чем читаем в сохранившихся архивных документах. Ресторан был «переведен» на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. В этот период работа ряда московских ресторанов была прекращена с целью организации в них «закрытых» столовых для чиновников горкома партии и сотрудников НКВД, среди них — «Аврора» на Петровских линиях и «Ливорно» на Рождественке.

Лишь после смерти Сталина, когда охранять «отца народов» надобность отпала и для советских людей наступила более либеральная эпоха, часть прежде «режимных объектов» была открыта для простых трудящихся. Например, Кремль, куда ранее попасть было невозможно. Теперь его можно было посетить с утра до вечера (и бесплатно!). Так и «Прагу» решено было открыть для советских граждан. Провели серьезную реконструкцию ресторана по проекту известного архитектора Вячеслава Олтаржевского (ранее репрессированного одного из авторов проекта высотного здания гостиницы «Украина»). «Прага» подросла на один этаж, а крыша здания украсилась заметным издалека куполом с зеленой шапочкой.

Фасад с крышей здания и куполом с зеленой шапочкой, заметной издалека

Ресторан довольно быстро вернул себе былую славу — «Прага» стала излюбленным местом проведения юбилеев советской творческой и научной интеллигенции. А мест для банкетов стало еще больше: Зеркальный зал, а также Китайский, Бирюзовый, Ореховый и прочие. А еще буфет, кафе и кулинария. Несмотря на вроде бы дореволюционную историю, в то время это был один из самых современных ресторанов советской Москвы. Открытие его в 1955 году после долгого перерыва было подано как историческое событие, и старое название как-то очень кстати пригодилось — теперь уже подразумевалась Злата Прага, столица «братской» Чехословацкой Социалистической Республики. Уже и страны такой нет — мирно соседствуют на глобусе Чехия и Словакия, и слово «братский» по отношению к ним не употребляют, а «Прага» осталась. И что-то в этом есть символичное. А приурочили открытие к десятилетию освобождения Праги от немецко-фашистской оккупации, которое широко праздновалось в том числе и в Москве — 9 мая 1955 года.

А кто из известных всей стране людей одним из первых отметил здесь свой юбилей? Это Михаил Шолохов, роман которого «Тихий Дон» разошелся по миру огромными тиражами. Неслучайно, что на Нобелевскую премию за этот роман его выдвигали тринадцать раз (!). В том числе и в 1955 году. В итоге он получил ее через десять лет,  в 1965 году, — «за художественную силу и цельность эпоса о донском казачестве в переломное для России время» — такова была формулировка Нобелевского комитета. Важно другое: Михаил Александрович оказался первым советским писателем, лично получившим эту премию, ибо Бориса Пастернака ранее вынудили от нее отказаться. Таким образом, за весь период существования советской литературы (крупнейшей в мире по числу своих представителей) лишь три писателя — вспомним еще и Александра Солженицына — удостоились высшей, всемирно признанной награды.

Интерьер одного из залов ресторана «Прага». Фото 1956 года

А 24 мая 1955 года Шолохову стукнуло пятьдесят. Праздник провели широко, с государственным размахом. Днем ранее был подписан указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении юбиляра вторым орденом Ленина (всего он получил шесть таких орденов). День рождения ознаменовался торжественным вечером в Зале имени Чайковского, собравшем почти всю культурную Москву. А на следующий день писатель позвал родных и друзей в «Прагу». Был там и украинский прозаик Олесь Гончар:

«На второй день вечером [Шолохов] пригласил нас в новооткрывшийся ресторан “Прага”. В отдельном банкетном зале собралось немного людей — самые близкие ему, как он потом сказал, — Марья Петровна, дочь Светлана с Камчатки, сын с женой-болгаркой. Антон Югов с женой, Софронов, Поповкин, С.Васильев, мы с Минко и почему-то критик Шкерин, Пермитин, хромой друг Шолохова еще с Гражданской войны, казак-продотрядовец, еще тогда раненный в ногу. Со своим хромым другом Михаил Александрович пел старинные казачьи песни. А обращаясь к жене с тостом, сказал с грустью: “Знаю, трудно возле нас жить, но что поделаешь... Надо!” Под конец вечера юбиляр признался: “Я пригласил друзей, тех, кого люблю”. Вечер вышел душевным и запомнился всем его участникам.

Фрагмент интерьера Московского зала ресторана «Прага» с панно, изображающим панораму столицы

“Прага” считалась не только новым рестораном, но и одним из лучших по уровню обслуживания и, так сказать, вкусовым качествам. К услугам посетителей было несколько залов, декорированных под разные стили и эпохи, — например, зал Московский с занимавшим всю стену панно, изображающим панораму столицы. С началом работы “Праги” по Москве быстро разнеслась весть о том, что в этом ресторане чуть ли не единственном в городе можно заказать устрицы. Изголодавшиеся по экзотическому рыбопродукту знающие люди стали потихоньку стекаться в красивый дом на Арбате. Среди них оказался и академик-физик Петр Капица, вкусивший устриц еще в Лондоне, откуда его так цинично вернули на родину. И вот приходит как-то Капица в “Прагу” и заказывает устрицы. Молодой официант смотрит на него как баран на новые ворота, ничего не говорит и уходит. Через какое-то время приносит-таки устрицы, при этом почему-то пытаясь не смотреть на блюдо. Капица интересуется:

— Скажите, молодой человек, а каким вином их лучше запивать?

— А мне-то почем знать, чем их запивать! Глаза б мои на эту гадость не смотрели!

Поведение молодого, обученного вроде бы официанта иллюстрирует явную потерю интереса к своей работе. А все, видимо, от отсутствия необходимой практики и самого главного — опыта, который и перенять-то было уже не у кого».

Однако присутствие в меню устриц выглядело не совсем обычно, ибо «Прага» открылась как ресторан чешской национальной кухни. В социалистической Москве вообще была очень развита специализация «обжорных» заведений, исходя из национальных особенностей. Например, грузинской кухней угощали в «Арагви» на улице Горького. Ну а те, кто не попадал в этот популярный ресторан, могли поужинать в других предприятиях общественного питания с национальным колоритом. Например, в «Узбекистане» на Неглинной, где потчевали пловом, самсой, лепешками из тандыра — в общем, всем, что нынче продается в Москве на каждом углу. Не любите узбекскую кухню — пожалуйте в «Арарат», тут же, на Неглинке. Если эта горная вершина для вас слишком высока, милости просим в «Баку» на улице Горького, где частенько обедала артистическая богема. Ну а тех, кому шашлыки уже вставали поперек горла, ждали рестораны с кухней стран «народной демократии»: «Белград» на Смоленской, «Будапешт» на Петровских линиях, «Варшава» на Октябрьской площади, «София» на улице Горького. А для гурманов — «Бомбей» на Рублевском шоссе, «Гавана» на Ленинском проспекте, где под кубинский ром хорошо шли креветки с лангустами. И везде вас накормят лучшими национальными блюдами.

А 26 мая 1961 года ресторан «Прага» был закрыт на спецобслуживание — по очень существенному и торжественному поводу (спецобслуживание — советское слово, означавшее временный запрет для всех остальных советских граждан на посещение предприятия общественного питания). В тот день чествовали заслуженных и всенародно известных людей, новоиспеченных лауреатов Ленинской премии. Премия эта, возрожденная в 1956 году, вручалась художникам, артистам, писателям, архитекторам, ученым за выдающиеся достижения в области науки и культуры. Лауреаты премии получали диплом и золотой почетный знак с профилем Ильича, а также солидную денежную сумму. В 1961 году лауреатами стали достойные люди — поэты Александр Твардовский и Александр Прокофьев, украинский прозаик Михаил Стельмах и эстонский писатель Юхан Смуул, создатели фильма «Баллада о солдате» кинорежиссер Григорий Чухрай и сценарист Валентин Ежов, актриса Малого театра Вера Пашенная, дирижер Евгений Мравинский, пианист Святослав Рихтер, художники Борис Пророков и Мартирос Сарьян и другие замечательные люди.

После вручения премии в Кремле, по русскому обычаю, следовало ее «обмыть», и награжденных позвали на банкет, и не куда-нибудь, а в «Прагу». Главным представителем власти на сем праздничном обеде должна была стать министр культуры СССР (с 1960 года) Екатерина Фурцева. Она немного запоздала, ее черный кабриолет подкатил к подъезду ресторана минут на двадцать позже назначенного часа, чему никто не удивился: государственные дела! Без министра банкет не начинался. Впрочем, радостные и возбужденные лауреаты со значками на лацканах пиджаков не скучали — творческим людям всегда есть о чем поговорить, даже если они и творят в разных областях искусства. Наконец Екатерина Алексеевна вошла в зал. Заняв свое место за столом, она немедля провозгласила тост. За кого же? За Твардовского? Нет. За Сарьяна? Нет. Дадим слово непосредственному участнику событий, сценаристу Валентину Ежову:

«Ленинскую премию мне, среди прочих, вручала Екатерина Алексеевна Фурцева, тогдашний наш министр культуры. После кремлевской церемонии она же пригласила всех на банкет в спецзал ресторана “Прага”. Первый тост, как и положено министру культуры, Фурцева произнесла за своего начальника — Никиту Хрущева, который, по ее словам, за всех нас все время думает. Потом пошли тосты за нас, лауреатов. Я оказался в компании Твардовского, Рихтера, Сарьяна, Пашенной... Тост за тостом, рюмка за рюмкой — незаметно все расслабились, за столами стало шумно... Вдруг Екатерина Алексеевна со всей прямотой простой женщины, которая управляет государством, говорит: “Товарищи, давайте споем!” Я, грешным делом, подумал, что петь мы сейчас будем не иначе как “Интернационал”. Но ошибся. Аджубей (зять Никиты Хрущева. — А.В.) тут же подхватил идею министра. “Товарищи, — предложил он, — давайте споем «Бублики»”! Как я потом узнал — это была любимая песня Екатерины Алексеевны. Фурцева запела:

Купите бублики,
Горячи бублики...

Все, кто знал слова, подхватили:

Гоните рублики,
Сюда скорей...

Я видел, как шокирован был Рихтер этой бесхитростной песенкой времен НЭПа. Фурцева остановилась и предложила перейти в соседний небольшой зал. Там стоял круглый стол, вокруг него пуфики. Все расположились. Здесь же стояло черное, обшарпанное пианино. И вот на этом инструменте Фурцева просит Рихтера подыграть. Тот, надо отдать ему должное, отнесся к просьбе-поручению с юмором. Весело подошел к инструменту, весело сел, весело начал играть тему. Но, очевидно, оттого, что пальцы Рихтера были не приспособлены к столь примитивному наигрышу, ему никак не удавалось попасть в такт аккомпанемента. Рихтер, наверное, бессознательно стремился разукрасить эту примитивную мелодию вариациями. Фурцева сбивалась, несколько раз останавливалась и начинала петь сначала, потом не выдержала и говорит: “За что только тебе, Рихтер, дали Ленинскую премию?! Ты даже аккомпанировать толком не можешь!”» Комментарии, как говорится, излишни.

Можно себе представить, что испытывал Святослав Теофилович Рихтер, услышав в свой адрес совершенно некультурные «откровения» министра культуры. Здесь почему-то вспоминается эпизод из фильма Станислава Говорухина «Место встречи изменить нельзя», когда играющего на пианино Шарапова один из представителей воровской малины упрекает: «Это и я так могу!» И лишь исполнение популярной среди бандитов «Мурки» вызывает у них интерес и признание музыкальных способностей Шарапова, мол, «аккомпанировать толком» он может. Так что Рихтеру еще повезло: ему пришлось исполнять «Бублики», а не «Мурку». Примечательно, что в дневнике Александра Твардовского этот случай не нашел отражения. «Вчерашней церемонией вручения закончился, кажется, еще один период славы со всеми ее накладными расходами», — отметил поэт в дневнике 27 мая 1961 года.

Ленинскую премию Твардовский получил за поэму «За далью — даль». А «Новый мир» благодаря Александру Трифоновичу превратился в центр притяжения всех прогрессивных сил советского общества (хотя, казалось бы, это был всего лишь один из многих литературных журналов). Уже за одно это Твардовскому следовало поставить памятник, даже если бы он не писал стихов. По словам философа и историка Михаила Гефтера, Твардовский стал «центральной фигурой духовного обновления». Авторитет его как главного редактора «Нового мира» и в обществе, и среди писателей был огромен. «Дома ждал меня “Новый мир” с рассказом моим. То-то радость мне! Рассказ при редактуре обхерили здорово, и без меня... И все равно радуюсь... В журнале уверяли, будто публикация в “Новом мире” — это своего рода пропуск в цензуре. Мечты сбываются! <...> Среди моих писателей-однокашников вроде бы в неполноценных ходишь, если не публиковался в “Новом мире”, — и это осуществилось», — признавался Виктор Астафьев 28 августа 1967 года.

Александр Трифонович любил «Прагу» и отмечал в его стенах свой золотой юбилей. 21 июня 1960 года автору «Василия Тёркина» исполнилось пятьдесят лет. Круглую дату поэт захотел справить в кругу сотрудников журнала «Новый мир», главным редактором которого он стал во второй раз в 1958 году (первая его «новомирская» сессия продлилась четыре года, с 1950 по 1954 год). Твардовский созвал на свой праздник абсолютно всех, включая машинисток и курьеров. Критик Владимир Лакшин подробно записал все, что происходило в «Праге» 24 июня 1960 года: «В качестве “личных гостей” юбиляра присутствовали на этом торжестве И.А. Сац, Андрей Турков, Ираклий Андроников и я. Было весело, пьяно, хорошо. Александр Трифонович взял слово вторым (кажется, после Дементьева, сказавшего вступительную речь) и просил, чтобы чествование не получило юбилейного (“я даже не хочу произносить этого слова”) оттенка. “Не возбраняются личные темы, воспоминания, критика и самокритика. А чтобы покончить с первой частью, давайте еще раз выпьем за меня и больше к этому возвращаться не будем”. Все рассмеялись и стали чокаться с Александром Трифоновичем. Далее старейший член редколлегии “Нового мира” исторический романист Сергей Николаевич Голубов, бородатый, крепкий старик, говорил тост “как историк”. Он сказал, что надеется, что через 100 лет будут вспоминать и изучать журнал “Новый мир” и деятельность Твардовского как редактора. Андроников взял слово для забавного рассказа о встречах с Твардовским во время войны. Вспоминал, как Твардовский сказал ему, прочтя какой-то его рассказ: “Как ты меня огорчил! Я думал, что ты напишешь по крайней мере «Дон Кихота», а теперь я вижу, что Сервантес из тебя не получился”».

А что пели на юбилее смоленского уроженца Твардовского? Уж конечно не нэпмановскую «классику», а все больше народные песни. «Потом за столом пели, с Александром Трифоновичем во главе хора, “Летят утки”, “Калинушку”, “Метелки вязали”. Разошлись поздно, веселые и хмельные. Я долго блуждал арбатскими переулками, потом по пустым предутренним улицам вернулся домой», — отмечает Владимир Лакшин.

К сожалению, в наши дни от «Праги» остались лишь воспоминания — но тем они и ценны, что относят нас в один из самых ярких периодов развития отечественной культуры и литературы.





Сообщение (*):

Александр

16.01.2023

Спасибо автору за рассказ о" Праге ".Когда то, наш курс отмечал в ней окончание института .Торт "Прага" , изготовленный именно в Праге бы самым лучшим из тортов и за ним приезжали со всей Москвы.

Комментарии 1 - 1 из 1