Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Памятные места

Ника Железникова родилась в 2000 году в Москве. С 2018 года — студентка Литературного института имени А.М. Горького (семинар М.М. Попова). Публиковалась в сетевых журналах «Флаги», «Прочтение», «Лиterraтура», «Форма­слов», на порталах «Полутона», «Год литературы», Soloneba, в литературных журналах «Москва», «Воздух». Попала в шорт-лист молодежной поэтической премии «Цикада» (2021). Участвует в благотворительной инициативе «Стихи на заказ». Живет в Москве.

Здесь

студеный сон длиною в тропинку,
           и мы гуляем.

   — кажется: еще шаг, и ты исчезнешь.
   — не бойся, я обещаю быть здесь.

статуи львов по обе стороны вздыбились,
        у них алебастровые спины,
    они научились вылезать
        из своих железных костей
   и в гортанях носят скомканные бумажки,
     исписанные буквой «р», —
            начертание-речь.
           
маленькая я не умела говорить по-львиному
и только лакала слова.

взрослая я выучила их рёв наизусть.

         но вот
       припухлые веки зимы
       размежевала тревога,
     и львы выворачиваются речью наружу,
     и тропинка обрывается на полуслове.

пространство сна разбужено,
и кто утешит его теперь, кто расскажет
     сказку о козе прозрачной, знающей
      названия всех снежинок?..

   «здесь» в глаза пустоте вмерзает.
   «здесь» вызванивает темноту.

«здесь» мое любимое слово, оно
всегда рядом.

стихотворение — это сон,
в нем возможно всё    и всё — несбыточно.

  бесконечный человек сказал:
    — «здесь я люблю тебя»[1], —
         и его слова не остывают
           даже среди этого холода.

я же люблю тебя всюду,
но только здесь       ты отвечаешь.


Все еще здесь

сон давно растаял, но вода
         застоялась в глазах.

в мыслях я снова прохожу тут,
 но теперь все иначе.
мерзлое и скользкое сделалось зеленым и лохматым,
и только рыцари рыка стерегут всклокоченный парк,
            нюхают сиреневый воздух.
   они ли это?

сторожившие безответную зиму,
 они восставали против тишины.

теперь же свечение тишины исходит
      из их белоснежных тел.

 осунувшиеся сугробы, чьи души
   не растопило тепло весны,

 в их онемелых лицах я прочитываю
      скорбь
  по тем временам, когда их
только выдумали и наделили речью.

собранные в алебастровое воинство, они хотели
   завоевать право
  не осыпаться и не зарастать мхом.
 
 генералы мостов, фасадов и ворот,
    они славились тем,
     что не умеют отступать,
 но именно поэтому

    проиграли эту войну.

теперь у них ничего не осталось,
  кроме форм, к которым
их приговорила действительность.

действительность загнала их обратно
          в железные кости.

я знаю, что, придя сейчас во всклокоченный парк,
  парк, который я всегда пробегала быстро,
торопясь припомнить любовь (и надеясь так ее узнать),
    обнаружу их
охраняющими мою память   о придуманном.

— хорошо, что хотя бы вы
     все еще здесь, — скажу я им.

но они не поймут моих слов.
они были тут сколько себя знают.
где бы еще им быть.

  ведь фотография не расскажет
  о том, чего не случалось.

  но я видела,
видела собственными глазами
     
       свою любовь.

так кто из нас лжет?


Невысказанная

           а
            
Геннадий Айги.
            «Спокойствие гласного»

если ее представить, она застынет
        оленицей воды.
ветер уснул в кресле-качалке ее рогов,
и в воздухе мерзлом
белое стадо беззвучно бредет, удаляясь.

горбатые елки с мозолистыми ногами
вслед ему смотрят
и трухлявыми языками елозят.

сами они только призраки сухостоя,
и я вместе с ними.

    но ее одну
  мне не окликнуть,
не различить вдалеке — дрожащую в сумраке тугоухом,
        разметавшую прохладу копытцем,
             хрупкую, веткозаветную, —

          в ворохе таких же,
              но других.

беженки в долгом просторе ночи,
все они знаки своих потерь.

я вглядываюсь в них
     во имя ее одной,
  но вижу...

 так они отвергают
  мой хромоногий язык.

  елки не знают,
каково это — медленно двигаться в тишине,
            не оборачиваясь.
  сердца их скрипят.

но скоро
и на их плечи ляжет
обеспокоенное молчание.


Экфрасис: портрет часовни в парке

с синей дверцей и вьющейся решеткой.
всегда закрыта.

ее обнимают сирень и акация,
за ней туи по стойке смирно замерли полукругом,
коническое войско, что они охраняют?
какие растения там, в их тени,
 цветут для самих себя?

в завитушки решетки вдет пластиковый подсолнух,
в пасмурную погоду он опускает вислоухую голову.

в прошлый раз на пороге подставка для книги
    пустовала, а сейчас
вместо слов на нее возложили
ромашку и шиповник (дотронувшись до которого,
               я поранилась —
когда касаешься мертвых цветов, будь готова:
они потребуют свою кровь назад).

что в этой книге неприсутствия написали бы
   о чуде знакомства?

рукотворная синева под защитой
      зеленогривых великанш,
графин тишины с лицом бога,
   встреться мы раньше — я бы не возвратилась
                узнать тебя.

 

[1] Пабло Неруда. «Я люблю тебя здесь...» (пер. с исп. Мориса Ваксмахера).





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0