Лунный свет

Днем-то мне ни холодно ни жарко,
Жизнь жужжит, заботами полна,
И горит нестрашно и неярко
В синем небе бледная луна.

Ночью же такое вдруг приснится,
Что не пожелаешь никому, —
Запоют, застонут половицы,
Заскрипят в пустом моем дому.

Но не встану ни за что на свете,
Чтоб взглянуть на белый свет с крыльца,
Потому что в бледном лунном свете
Белый свет похож на — мертвеца.

Буду я лежать и слушать звуки,
Что живут в пустом моем дому, —
Прошлое, костлявое, как руки,
Так и рвется к горлу моему.


Свобода

Сады пьяны свободою и волей,
Ворвался в мир мятежный дух борьбы —
И яблони рванули через поле,
Сломав забор и повалив столбы.

В лесу им было весело вначале,
В бору им было радостно сперва,
Но их цветы редели и мельчали,
Но их плоды горчили и дичали...

А после их срубили — на дрова.


Дева Света

Дева Света! Где ты...
А.Блок

Никакого нету здесь секрета.
Как-то ночью, в номер постучась,
Мне она представилась как Света...
— Дева Света?
— Девушка на час.

Я ведь жил грешно и нерадиво,
Был в духовной брани не силен,
Потому без страха эту диву
Обглядел со всех ее сторон.

Почему я вдруг припомнил это?
Потому что в предрассветной мгле
Без следа пропала дева Света,
Сгинула, как ведьма на метле.

Все прошло, угасли страсти в теле,
Но порой я слышу в час ночной,
Как звенят позёмки и метели
За ее веселою метлой.

Радости не много у поэта,
Я с печалью думаю сейчас:
Приходила жизнь — как Дева Света,
А уйдет — как «девушка на час».


Океан и я

Ты мне откажешь холодно и резко,
И я очнусь в глубокой тишине.
Никто не слышит скрежета и треска
Опор и стен, что рушатся во мне.

Я дошатаюсь кое-как до дому,
Открою дверь трясущейся рукой...

Вот океан устроен по-другому:
Снаружи буря, а внутри — покой.


Бездна

Если ты долго смотришь в бездну,
то бездна тоже смотрит в тебя.
Ницше

Соловьи поют и петухи,
Комары и те поют ночами,
У меня ж — не пишутся стихи,
От печали рифмы замолчали.

Всю-то ночь у речки просидел,
Все чего-то ждал, но бесполезно.
Сколько бы я в бездну ни глядел,
На меня глядеть не хочет бездна.


Монстры

Дни сверкают весело и пестро,
Ну а ночью грустно сироте —
Оживает тьма, и дышат монстры
Под моей кроваткой в темноте.

Все прошло, промчалось, отсверкало,
Но когда мне больно и темно —
Завернусь в себя, как в одеяло,
И не страшно. То-то и оно...


Всякое такое...

Как покойно вам живется, братцы,
В городах за каменной стеною.
Ветры в ваши двери не стучатся,
Грозы не идут на вас войною.

А в деревне, посудите сами,
Страшно жить, когда в осеннем мраке
Тучи стаей бродят над лесами
И грызутся в небе, как собаки.

А зимой языческие боги,
Наши злые, лютые соседи,
Выбравшись спросонья из берлоги,
Бьются на поляне, как медведи.

По глазам снежок ударит колкий,
Ветер взвоет, как вдова над гробом,
И потемки, серые, как волки,
Подкрадутся к дому по сугробам.

Тут плохая связь и чистый воздух,
Тут душой светлеешь и дичаешь,
Я бы рассказал еще о звездах...
Только ты молчишь, не отвечаешь.

Ты живешь за каменной стеною,
Объяснившись внятно и толково,
Что тебе тревожно быть со мною,
Ты боишься — «всякого такого»...


Последняя женщина

Кто про что, а я опять — про счастье,
Про печаль пустых моих полей,
Вот и мне пришла пора прощаться
С женщиной последнею моей.

То святой казалась мне, то стервой...
Выпить, что ли... Стоя и до дна, —
Сколько их бывает после первой,
Женщина последняя — одна!

Догорает пламенно и нежно
Мой закат за пеленой дождя.
Уходи, последняя надежда!
Но чуть-чуть помедли, уходя...


Сказка о доме

Купил себе я дивный дом:
Сирень-черемуха по саду,
Малина прямо под окном,
Резные птицы по фасаду.

Но непонятно было мне,
Зачем так странно усмехалась
И уступала мне в цене
Старуха, чокнутая малость.

Поднялся раненько, чуть свет,
Едва успел надеть рубашку...
Гляжу — а дома-то и нет,
Стоят ворота нараспашку.

Народ горланит у ворот,
Орет и машет кулаками:
«Да он то в рощу забредет,
А то пасется за холмами...»

Жизнь замелькала день за днем,
За годом год, за летом лето, —
По всей земле ищу свой дом.
Кого ни спросишь, нет ответа.

Дорога кружится, пыля,
Бездомно в мире человеку.
То снег летит через поля,
То дождь шагает через реку.

Приходит осень в свой черед,
Цвета меняются в природе,
Пустеет грустный огород,
Шуршит крапива в огороде.

Я все аукал, звал, кричал,
Об камни пятки искровавил,
Зарос до глаз и одичал,
Лицо мое — коры корявей.

Встаю ли я средь бела дня
Осиной старой над болотом,
Садятся птицы на меня,
Чтоб отдохнуть перед отлетом.

То по февральской сизой мгле,
А то цветущим майским лугом
Хожу, скитаюсь по земле,
Все нарезаю круг за кругом.

Быть может, вон за тем холмом
Придет к концу мой долгий поиск.
Я догоню сбежавший дом.
И лягу в нем.
И успокоюсь.


Враг

Он скатился к реке, и вздохнул, и затих...
Он был, в общем, исправным солдатом,
Но за них воевал — за врагов, за чужих,
Значит, был мне врагом, а не братом.

Завершая привычные наши дела,
Закатав рукава камуфляжа,
Мыл я руки в реке, отмывал добела
Эту кровь, эту копоть и сажу.

Ну а тело его омывала река,
Костенело оно, остывая,
И в прозрачной воде неживая рука
Шевелилась, совсем как живая.


Ворожея
 
Помолясь за дальних и за ближних,
Шел, ни зги не видя впереди.
Боль моя, простая, как булыжник,
Тяжело ворочалась в груди.

Шел я ночью по кривой дороге,
На глаза надвинув капюшон.
Вот он, дом... Споткнулся на пороге,
Постоял... И все-таки вошел.
Робко, словно битая собака,
Я стоял в колеблющейся мгле,
Чьи-то рожи скалились из мрака,
И свеча горела на столе.
 
Тьма давила, тяжко нависала,
Шевелясь, сгущалась на печи,
Тень моя горбатая плясала
И кривлялась в пламени свечи.

Тьма сверкнула черными очами,
Молча поднялась из-за стола,
Как бы раскаленными лучами
Дрогнувшую душу обожгла.
 
Я вздохнул, снимая крестик с шеи,
Весь как есть раздавлен и распят,
И спросил у темной ворожеи,
Старой ведьмы с древних гор Карпат:

«Ты ответь мне, демонская сила,
Видишь ли, смертельно ранен я,
Чем меня так больно присушила
Женщина любимая моя?
Отчего как волк ночами вою,
Выгораю и схожу с ума,
Тьма сплошная за моей спиною,
Впереди еще плотнее тьма?
 
Жизнь моя ущербна и убога,
Сам же я не смею, не прерву...
Легкой смерти я просил у Бога,
Бог сказал: “Живи!” И я живу...
Это тело годы не согнули,
Погляди, я крепок, зол и крут,
Я хотел бы умереть от пули,
Но на фронт сгоревших не берут...»
 
Покривилась, помолчала малость,
Отпустила ворона с руки,
Медленно и зло расхохоталась,
Выставляя желтые клыки:

«Сокол мой, да ты почти железный,
В этой силе — вся твоя беда,
Потому тебя и манит бездна,
По-простому звать ее — Звезда.
Ты силен, но если ты мужчина,
То не устоять тебе, герой,
Перед этой темною пучиной,
Перед этой черною дырой.
 
Попроси — и колдовскою силой
Я порушу все в ее судьбе,
Все ей станет тошно, все немило,
Будет сохнуть только по тебе.
Ты же наконец задышишь вольно
И на жизнь посмотришь веселей,
От любви несчастной станет больно
Не тебе, а женщине твоей...»
 
Молча я глядел на ворожею...
Темень расступалась... А затем —
Я надел тяжелый крест на шею,
Поклонился и ушел ни с чем.


Серая моль

Друг сказал: «Да ты свихнулся, что ли?
Видно, хмель кипит в твоей крови,
Что нашел ты в этой серой моли?
Как ты смел признаться ей в любви?»

Вот не знаю, друг, и врать не буду,
Это ж сердце, как мне сладить с ним?
Я ее, конечно, позабуду...
Если повезет уйти живым.


Может быть...

Дождик, листья шевеля, шелестит над нами.
Не тоскуй, душа моя. Не боли, родная.

В палисаднике цветы сникли и намокли,
Птицы спрятались в кусты, стихли и замолкли.

Ветер свистнул по верхам, закачались кроны,
Дождь струится по щекам, теплый и соленый.

Осыпается сирень всеми лепестками.
Проходи же поскорей, грусть моя, тоска ли...

Улетай, моя печаль, и души не мучай,
Хоть в какую хочешь даль, вслед за черной тучей.

А весною, через год... Через год, весною...
Может быть, мне повезет — встретиться с другою.

Может быть, сумею я заново влюбиться...
И утихнет боль моя, как утихли птицы.


Крест

Долго ль, коротко длился путь,
Но дошел я до этих мест,
На минуту присел отдохнуть
И в сторонку отставил крест.

То ли вмерз он, а может, врос,
Вот и рвусь я, по пояс в снегу,
Я бы крест свой и дальше нес,
Только сдвинуть его не могу.


Касанья

Облетел придорожный шиповник,
Журавли пролетели, трубя.
Ты запомни, что лучший любовник —
Это тот, кто не тронул тебя.

Да, мы всякое в жизни видали,
Я не раз по себе замечал,
Что тяжелые держишь удары,
А касанья — разят наповал!


Крушение

Не поможет никакая сила,
Жалости не знает слабый пол.
Если вдруг взяла и разлюбила,
Не цепляйся. Поезд твой ушел.

Заживают шрамы от разрыва
Дольше, чем от раны ножевой.
Но срастется, пусть оно и криво,
И опять ты с виду как живой.

Позабуду все и успокоюсь,
Но во сне я вижу всякий раз —
Как попал под уходящий поезд.
И погиб. И никого не спас.


Круговорот

Не миновать мне рокового дня —
Сад зашумит, и заскрипят ворота,
Когда из дому вынесут меня,
А не — кого-то.

Скажу тебе, печалясь и любя,
Хотя об этом помнить неохота,
Что точно так же вынесут тебя,
А не — кого-то.


Предзимье

Да я бы ни в жизнь не заметил,
Что срок расставанья настал,
Но снегом наполненный ветер
Сухую листву долистал.

Вороны, чернее, чем черти,
Огнями мне машут из тьмы,
Душа улетает от смерти,
Как птицы летят от зимы.


Рысь

И день и ночь я думаю о ней.
Я эти мысли прочь гоню, но тщетно.
Нет ничего обидней и больней,
Чем в женщину влюбиться безответно.

Я выгорал и думал — ну и пусть,
Страданья не даются нам напрасно.
Я дотерпел, и — выровнялся пульс,
Моя любовь как будто бы угасла.

Забуду все, забуду ад земной,
Освоюсь в мире суетном и пошлом,
Тоску свою оставлю за спиной,
Пусть все больное остается в прошлом.

Но я не знал ей подлинной цены,
Любовь была жестока и капризна —
Подобралась коварно со спины,
Набросилась и горло перегрызла…


Две бабы

Как ни считай, а жизнь всего одна —
Что у бродяги, что у полководца.
Я молча наблюдаю из окна,
Как ссорятся две бабы у колодца.

А я опять с похмелья, на мели,
Небритые почесываю щеки, —
Не обо мне ль, голубушки мои,
Заспорили, уткнувши руки в боки?

Мне любопытно слушать и смотреть,
Не знаю, кто упрямей, кто капризней,
Но я уверен в том, что баба-смерть
Вовек не переспорит бабы-жизни.

Я с бабой-жизнью жил бы лет до ста,
Ведь так удобно мять ее и тискать,
Она ряба, смешлива и толста...
А баба-смерть — красива, как артистка!

Необъяснимы тайны бытия,
Все как один. Не верите? Проверьте!
Примерные и верные мужья
В конце концов уходят к бабе-смерти.

Соблазн силен, и, как тут ни держись,
Слепая страсть подхватит и завертит.
И схватится за сердце баба-жизнь,
Застукав нас в объятьях бабы-смерти.