Владимир Коваленко. Ток-ток

Тема смерти — одна из самых популярных в мировой литературе. Со времен написанного в XVIII веке до нашей эры «Эпоса о Гильгамеше» человечество пытается отыскать цветок, дарующий бессмертие, а составленные «Книги мертвых» были призваны помочь умершему обрести благополучие в загробном мире. Исследование потустороннего неразрывно связано с зарождением первых культов и последующим развитием религий, которое впоследствии определило облик всей мировой цивилизации и культуры. Во все времена человек задавался вопросом: какой красоты райский сад после смерти он увидит? Достанется ли место за столом рядом с павшими соратниками, или о нем позаботится богиня Фрейя? Что его ждет на полях Иалу?

Танатос как явление рассматривается и в романе «Ток-ток» петербуржского автора Владимира Коваленко. Казалось, что нового можно отыскать в котловане, перерытом бесчисленное количество раз огромной бригадой других авторов? Однако выбор Коваленко не рассмотреть экзистенциальную проблему столкновения человека с конечностью жизни, о которой к сегодняшнему дню уже и так написано неисчислимое количество работ и текстов, а более конкретно изучить индивидуальный феномен умирания.

Перед исследованием встречи со смертью необходимо поговорить о жизни. Завязка проста, отчего погружение в роман осуществляется моментально: четверо незнакомых людей находят себя погребенными заживо глубоко под землей. Постепенно они пытаются разобраться, где оказались и что их между собой связывает, каждый делится своей историей. Собственно роман завязан на этих четырех рассказах. По структуре композиция минималистична, но внимание читателя в первую очередь привлекает форма, через которую осуществляется повествование. Игра со шрифтами, расположение текста на странице, разрыв одной сюжетной линии и склейка другой, выделенные слова, //IZObRETENIY QZIK// — читатель оказывается заперт в тексте, где перестают работать привычные ему «евклидовы» законы, что усиливает атмосферу нагнетаемого безумия. Стоит отметить, что авангард формы не отвлекает от содержания (как может показаться сначала), но скорее его структурирует, не позволяя размыться действию на сотни утомительных страниц (объем романа едва превышает сто тысяч знаков, тем не менее его художественная лаконичность обуславливает легкость и простоту чтения). К слову, это не первый труд автора, предыдущие книги «Ахкуй» и «Из-под ногтей» написаны в еще более постмодернистской манере.

Если отходить от формы и говорить про содержание, то, как было отмечено выше, повествование романа можно характеризовать как «плотно сбитое» — от недостатка действия и перебарщивания описаний страдать читателю точно не придется. Здесь проектируются огромные пирамиды, служащие усыпальницами известным медиаличностям (в том числе порнозвездам), употребляется наркотик, который вызывает глубокую галлюцинацию смерти (именно это переживание проходит через весь роман тонкой красной нитью), по высокому снегу Новой Москвы ступает киберконь, а в российских школах «рассказывают про новую культуру, рэп и хип-хоп, литературу черных женщин и трансгендерных персон». Автор чутко ощущает дух времени, о котором пишет, и вылавливать из текста отсылки к другим произведениям культуры и искусства — увлечение отдельного рода (чего стоит один культ Данко или нечто, запечатанное во льдах, привет лавкрафтовским «Хребтам безумия»). Повторю, все это умещается на чуть менее чем трех авторских листах. Представляете, в какую бешеную поездку вас вовлекает автор?

«Ток-ток» — яркое и необычное событие в российской литературе. Это не просто написанный роман — это эксперимент со словесностью, подрывающий привычный классический нарратив, и предлагающий взамен сыграть со словом и смыслом. Выход романа «Ток-ток» — наглядная иллюстрация того, что литературный процесс не стоит на месте, а пускает множество побегов, которые пробивают устоявшиеся представления о том, как должен писаться и читаться роман, тянутся в сторону других популярных в наше время медиапродуктов, составляя им конкуренцию: видеоконтента и компьютерных игр.

Роман «Ток-ток» и другие книги писателя Владимира Коваленко можно приобрести в «Фаланстере», в книжной лавке «Ходасевич» и в «Циолковском» (Москва), а также в магазинах «КнигиПодарки», в сети «Буквоед», в магазине «Даль», в книжной лавке галереи «Борей» и в «Фаренгейте» (Санкт-Петербург).

Пока четверо незнакомых людей пытаются выбраться из запечатанной комнаты, на окраинах Новой Москвы ходят голодные каннибалы, а лиловая стена льда сдерживает беснующуюся черную тень, по земле стучат редкие капли дождя: ток-ток. Ток-ток.

Юрий Никитин

Харуки Мураками. Писатель как профессия

Трудно назвать сейчас более известного в мире писателя, чем Харуки Мураками. Книги его переведены на десятки языков в десятках стран. Причем много книг, Мураками исключительно плодовит. Это не претензия, а констатация факта. И с появлением новых книг интерес к японскому автору никак не ослабевает.

В чем секрет его успеха?

Мне приходилось читать различные объяснения «феномена Мураками», от восторженных до уничижительных. «Мы читали Мураками и остались дураками».

Наконец знаменитый автор решил удовлетворить интерес публики и все рассказать о своем успехе сам.

Попутно мы узнаем много интересного о литературной ситуации в Японии, о ее премиальных традициях, авторских нравах и с удивлением обнаружим, что они не слишком-то отличаются от бытующих в нашем отечестве.

Итак, в чем же секрет огромной читательской популярности буквально по всему свету?

Оказывается, он до чрезвычайности прост. И не закопан в горах текста, а выставлен на всеобщее обозрение буквально на самом видном месте книги, в ее подзаголовке: «Я по своей сути “самый обычный человек”».

Трудно смириться с мыслью, что секрет такого громадного профессионального успеха столь прост. Обычно ведь мы представляем себе знаменитых авторов людьми с необычайными судьбами, подвергающимися воздействию необыкновенных страстей. Взять хотя бы Германа Мелвилла и Владимира Набокова.

Один провел большой кусок своей жизни на острове, населенном людоедами, и был почему-то ими не съеден. Второй вынянчил в своем герое какую-то противоестественную страсть к двенадцатилетней девочке.

Один — друг людоедов, другой, возможно, латентный педофил. Тут все понятно, на чем замешана гениальность.

А Мураками-то чем хочет произвести впечатление на читателя? «Обыкновенным человеком»? И не боится никого разочаровать?

Видимо, не боится, то есть, следуя его логике, практически любой может взяться за перо и тем самым обречен будет на успех.

Но что-то подсказывает каждому читателю, что не все так просто. Даже если Мураками сказал нам правду, он сказал не всю правду. Отворив свою мастерскую на всеобщее обозрение, он тем не менее не сделал прозрачнее мрак своей души.

Разоблачаясь, Мураками идеально прячется.

Конечно, он тут в своем праве, он имеет на это право. К тому же сам стиль его писаний текучий, неуловимый, той же природы, что и его откровения.

Повторяю, мы не должны его обвинять за то, что он все нам раскрыл в своем творческом методе. Дух дышит не только где хочет, но и как хочет.

Артуро Перес-Реверте. История Испании

Сразу надо предупредить, что перед нами не профессиональный историк, а автор приключенческих и детективных романов. Романов чуть выше среднего уровня, таких, как «Учитель фехтования» и «Кожа для барабана», например. Но определенного успеха он добился в своем жанре, даже, наверно, я преуменьшаю, добился он значительного успеха: книги переведены на многие языки и читаются с увлечением любителями легкой литературы.

Надо еще сказать, что биография Артуро Переса-Реверте сама по себе довольно интересна и обнаруживает в нем оригинальную личность и бывалого человека.

Очевидно, ему этого показалось мало, он решил заняться более серьезными сторонами общественной мысли и обратился к истории испанского государства. Причем обратился, не изменяя своей легкой писательской манере, даже в чем-то ее усугубляя.

Точкой отсчета в этом деле мог бы стать Алексей Константинович Толстой с его комической историей России, написанной в позапрошлом веке. Если бы Артуро Перес-Реверте знал об этом сочинении и умел выражаться стихами...

История Испании написана детективистом прозой, но в очень развязной манере. Такое впечатление, что от него потребовали, чтобы он выступил с исторической лекцией перед группой современных отвязанных подростков.

Главное тут что? Быть кратким — иначе внимание аудитории рассеивается — и говорить на каком-то упрощенном, «свойском» языке, дабы ни за что не заподозрили в серьезности намерений.

Начинает он с древнейших времен, когда Иберийский полуостров заселяли именно иберы, а к ним явились карфагеняне и лишили их свободы, потом тем же самым занимались римляне, арабы и многие другие.

В книге 92 главы, и большая их часть начинается с завлекательной строчки.

Например, 80-я глава: «Факт остается фактом: Франко был мужиком фартовым». Или вот 57-я: «XIX век в Испании выдался таким сумасбродным, что мама не горюй».

Могут сказать, что наверняка в Испании есть ряд книг по истории, написанных серьезно, почему бы и не подурачиться один разок? Вон А.К. Толстой у нас тоже себе позволил. Тем более книжка-то разошлась хорошо и в Испании, и у нас.

Ну, не знаю. Испанию все же жалко.

Алесь Кожедуб. Черный аист

Известный белорусский и русский писатель Алесь Кожедуб, как высказался один выступающий на его вечере, человек предсказуемый. В лучшем смысле этих слов. Берешь в руки его книгу и можешь быть уверен, что обнаружишь там хороший язык, увлекательный сюжет, разработанные характеры и неизбежно прочитаешь книгу до конца.

Далеко не каждый автор гарантирует тебе все вышеуказанное.

Мы в журнале «Москва» любим прозу Алеся Кожедуба. Вот и недавно опубликовали и даже наградили премией его роман «Мерцание золота».

И вот новый текст. «Черный аист». Незабвенные 70-е.

Герой романа молодой человек в состоянии экзистенциального выбора: кем стать? Фольклористом, спортсменом, языковедом, школьным учителем?

Ситуация знакомая, поэтому читаешь этот текст как написанный про тебя, что особенно ценно.

Известный писатель Юрий Поляков, с которым Алесь Кожедуб был связан по работе много лет, написал о нем следующее: «Алесь Кожедуб в своих книгах мастерски соединяет мир земной и космический с внутренним миром обыкновенного человека. Проза его органична и филигранна. Я бы даже сказал, что в этом случае традиция хемингуэевского немногословья плодотворно отозвалась в известной сдержанности полесского национального характера. Неподдельный стиль, особенный юмор, стремительный сюжет, социальная дерзость, точные диалоги... Книга затягивает, не отпускает, а это, кстати, признак таланта».

Еще об одной стороне таланта Алеся Кожедуба мне хотелось бы сказать особо.

О таланте историка.

Его перу принадлежит обширный и подробный труд «Родник воды живой» об исторической судьбе западнобелорусских земель. Там мы найдем и ведьмаков, и волколаков, и леших, и прочая, и прочая. Живое народное предание действует в писаниях Алеся, придавая его прозе необыкновенный, неповторимый аромат. История для него не окаменевшие страницы старинных книг, а нервное, сегодняшнее переживание, что особенно ценно в нынешней непростой мировой ситуации.

Михаил Попов

София Максимычева. Эхолот

Мало нынче истинных любителей рыбалки. Так, чтобы посидеть с удочкой из орешника в тишине на берегу пруда, уставясь на застывший поплавок, и подумать о смысле жизни. Неважно, что не клюет. Главное, что думается хорошо. Изобретают нынешние рыбаки себе примочки: и удочка не удочка, а целое удилище о десяти колен, и поплавок не поплавок, а телестудия, оборудованная наикрутейшей камерой.

С поэзией дела обстоят не лучше. Сочинители такие акробатические трюки выделывают с формой и содержанием, что порой кажется, будто не стихи читаешь, а присутствуешь на цирковом представлении. Одолеешь строчку, а в голове ничего, кроме «алле-гоп!», не остается. Хочется ведь тишины, без парадного шествия по манежу. Чтобы грохот барабанов и литавр не заглушал твои собственные мысли. Мастерство сочинителя тем и примечательно, что его не видно, оно не тянет на себя одеяло, не рвет на груди рубаху, обращая на себя особое внимание и провоцируя читателя на громкие аплодисменты после очередного словесного па.

Удочка о десяти колен не для того, чтобы показать себя рыбаком, а для того, чтобы думалось лучше. Мысли для истинного рыбака предпочтительнее улова. Как в поэзии. Плохо, если демонстрация инструментария, которым владеет автор, превращается в самоцель и не является средством для решения художественных задач. Тем и нравится мне читать Софию Максимычеву, у которой степень поэтического мастерства столь высока, что кажется, будто стихи вырастают непроизвольно, по воле каких-то небесных сил, без малейшего на то желания автора. Хотя, безусловно, задним умом, дескать, нас на мякине трудно провести, понимаешь, что все это дело рук человека. Просто невероятно даровитого (читай, мастеровитого). Читаешь, и мысли, будто рыба — во-о-от такого размера! — сама на крючок набрасывается.

«Эхолот» — вторая книга стихотворений Софии Максимычевой.

Книга разбита на три самостоятельные части, которые могут восприниматься как отдельно друг от друга, так и вместе — под одной обложкой. По большому счету их связывает между собой автор — единообразием инструментария и формы. Темы сближаются по касательной (образный ряд, близкий к миру водоплавающих, водная стихия), не пересекаясь и не дополняя друг друга. Здесь даже поверхность земли напоминает водную гладь. Блоковская «ледяная рябь канала» у Максимычевой легко трансформируется в «земную рябь».

Но кажется, сейчас я не отдам
того, что с каждой осенью дороже:

листвы опавшей, сумеречных лип,
изрезанного берега и окон,
в которые, покамест не охрип,
мне виден безучастный профиль Блока.

В первой части — «Текст» — проводится тонкое исследование текста как материи, того, из чего состоит авторский мир, видимый и невидимый. Все, что приводит в движение пространство, может обернуться текстом, равно как и любой текст может обернуться тем, что приводит это пространство в движение (либо замедляет его, или же, напротив, останавливает до полного омертвения). Текст — центральная, независимая от автора точка вселенной. Автор отстраняется от него, пытаясь показать свою независимость от происходящего внутри стихотворений («...где в каждой фразе ты приговорен к избыточности»), огромная часть из которых написана от третьего лица — с позиции бытописателя, склонного фантазировать и приращивать к словам иные смыслы, будто раскачиваясь в лодке созвучий (присаливая-сонливый-сомневающийся), не осознавая, куда может занести течение пятистопного ямба.

Присаливая, ветры перепробуй,
пока в сонливый день погружены
надежды сомневающихся скифов
с цитатами излюбленной строфы,
и трутся о язык небесный рифы,
рифмованным подтекстом удивив.

Пятистопный ямб действительно заносит в неведомые дали, и слова, будто расположенные в случайном порядке, но скрепленные правильными падежами и склонениями, дают эффект волн, расходящихся от бортов лодки, обрастая новыми смыслами.

Если попытаться тематически связать первые две части, то вторую — «Эхолот» — можно было бы начать с цитаты Тютчева, которая, на мой взгляд, хорошо ее характеризует: «Нам не дано предугадать, // Как слово наше отзовется...» Первая — «текст» как материя, вторая — влияние этой материи на окружающее пространство. Здесь мне видится в слове «эхолот» — отзвук.

Вторая часть, как и первая, начинается со стихотворения, которое дало ей название. Вполне уместный авторский ход, когда простое построение, лежащее на поверхности, является самым лучшим. Здесь кстати будет упомянуть пушкинскую цитату из «Бориса Годунова»: «Описывай не мудрствуя лукаво // Все то, чему свидетель в жизни будешь».

Пространство наполнено словами, как заповедные водоемы рыбой. Автору лишь надо при помощи нехитрых приспособлений (поэтического инструментария) выудить необходимые, чтобы стихотворение состоялось хотя бы на уровне «текста».

Вторая часть, в противовес первой (инфантильное созерцание), несет на себе агрессивную лексику. Для нее характерны усиление внутреннего посыла, почти повелительный тон во многих стихотворениях, частое упоминание правителей, разгневанного Бога, а также риторические вопросы, будто заданные «безмолвствующей толпе» человеком, призывающим к бунту.

Находящиеся в своей стихии рыбы кажутся мирными, но стоит посягнуть на среду их обитания — они тут же превращаются в хищников. Смерть становится персонажем стихотворений:

Я вижу мох, сырую гальку
и ощущаю животом,
что смерть, по сути, идеальна
и мы за лаской к ней идем.

Но если сразу не находим,
то возвращаемся домой...
А там она стоит на входе
и кормит мертвых птиц крупой.

Автор умело чередует туманность Блока с пушкинской ясностью, будто балансируя между ними. Здесь рифмы «находим — на входе» и «гальку — идеальна», простите за тавтологию, не идеальны, но, поскольку тянут на себе смысл текста, видятся преднамеренным приемом.

Надо отдать должное смелости автора. Она работает с привычной для русского слуха формой, не прибегая к излишней акробатике. Но при этом совершенно удивительно строит метафоры, цельные образы, создающие настроение и передающие чувственную сторону текста. Почти нигде впрямую не называется россыпь эмоций, которые овладевают автором. Они передаются посредством лексики, на которой выстраивается образ, с добавлением характерной звукописи. Порой она это делает за счет взаимоисключающих или противоречивых эпитетов: «Холодный голос нежного сверчка...»

Говорил в самом начале, что три части книги могут существовать отдельно друг от друга, они будто не связаны между собой. Но подсознательно все равно ищу оправдание подобному построению. Водная стихия, где властвует «необработанный текст», к третьей части обретает мощь и силу небес. Из воды к звездам, к миру птиц. Околонаучное слово «орнитология» входит в название третьей части: «Орнитология любви». Так текст, пройдя через руки автора, превращается в объект для научных исследований («филология» по созвучию с «орнитологией»).

В третьей части книга наполняется птицами. Повествование становится вдумчивым, но при этом сохраняет свободу полета. В лексику проникают казалось бы апоэтичные слова, фразы, формулировки: сопоставление, атрибут, догма геометра... Основная тема этой части, как несложно догадаться по названию, тема любви. Но она преподносится не в виде страданий или же описаний минут, проведенных вместе с объектом желаний. У Максимычевой скорее анализ чувств, чем безраздельное всепоглощающее чувство. Будто она бездумно прошла определенный путь и настало то время, когда необходимо присесть и передохнуть, чтобы хотя бы понять, куда этот путь завел.

Она легла на теплый ил,
прижав к груди замерзшей ряску,
снег молчаливую укрыл,
предвидя скорую развязку,
когда она, устав от сна,
себя заставит встрепенуться.
О, если бы мне так же знать —
когда заснуть,
когда проснуться.

Или вот:

«Я люблю» —
звучит особенно и ново.
Ты поворачиваешь ключ,
где я уже почти готова
к отождествлению с водой.

— Прости,
я это говорила.
Тогда другое —
стать собой.

К финалу третьей части две стихии: вода и воздух (небо у Максимычевой) — рыбы и птицы — сливаются в одно целое, а «звездная россыпь жемчужин качается меж берегов». Так слова становятся частью книги, и они уже немыслимы без нее.

Дмитрий Артис

Александр Пелевин. Покров-17

В XXI веке религиозные идеи играют все более заметную роль. В русской культуре традиционно важное место занимает Православие, но его место в культуре меняется. Изменение языка, в том числе языка искусства, приводит к тому, что существующие проповеди, гимны, иконопись становятся непонятны людям другого времени, воспитания и мировоззрения, не вызывают сильных эмоций и уходят из памяти. Для сохранения религиозных идей они должны воссоздаваться новым языком, в новых формах, понятных людям, далеким от Церкви и не живущих церковной жизнью. С этой точки зрения интересен роман Александра Пелевина «Покров-17», выражающий несколько важных христианских религиозных идей в жанре научной фантастики и рассчитанный на читателя научно-фантастической литературы. Роман «Покров-17» вышел в 2020 году и принес Александру Пелевину победу в литературной премии «Национальный бестселлер». В ноябре 2020 года роман вошел в список «Выбор шеф-редактора» на сайте ГодЛитературы.РФ. Посмотрим, о чем же этот популярный роман.

Пространство и время действия

В романе описаны четыре временных среза и три локации, в которых происходит драматическое действие. Хронологические привязки следующие: 1941, 1993, 2002 и 2019 годы. В трех из четырех точек хронологической оси действие происходит на одной и той же территории — в Калужской области, которая стала Покровом-17 в 1981 году. Помимо Покрова-17, в романе описывается Москва 1993 года, где параллельно событиям в Калужской области разворачиваются события штурма Белого дома и захвата власти Борисом Ельциным. Военные события в поселке Недельное в 1941 году описаны писателем Тихоновым, главным героем хронологической точки 1993 года, в романе «На Калужский большак». Четвертая точка, наши дни, 2019 год, локализована в Санкт-Петербурге, откуда также родом герой военной книги Тихонова Василий Селиванов. То есть обрамляющей локацией является Санкт-Петербург, основное действие разворачивается в Недельном/Покрове-17, а параллелью к основному действию выступают события в Москве.

Вход читателя в пространство и время романа начинается в 1993 году в Покрове-17. Покров-17 с момента своего появления в 1981 году охватывает поселок Недельное и три деревни — Светлое, Железное и Колодец, в которых локализованы аномальные явления. Самым важным из них является Черный Покров, то есть Аномальное поглощение светового потока (АПСП), в ходе которого на несколько минут или часов всю территорию накрывает абсолютная темнота, любой свет поглощается, зрение к темноте не адаптируется, и психологически человек, попавший в АПСП, ощущает полное исчезновение мира вокруг него. Аномальные явления локализованы только на территории Покрова-17 и не распространяются вовне. Территория оцеплена. Разрушение социальности затронуло и НИИ Аномальных световых явлений, выполняющий административные функции в Покрове-17. НИИ и подвластные ему деревни отлично снабжаются продуктами, поток которых не прерывается, несмотря на разруху России девяностых, и этот момент неоднократно подчеркивается в романе. Покинуть Покров-17 невозможно не только из-за оцепления, но также из-за внутреннего устройства этой локации: само место никого не отпускает, из него невозможно выйти.

Место действия — постхристианский ад

Невозможность покинуть место и возможность только попасть туда извне, а также повсеместное разрушение и разные демонические существа — это яркие признаки мира мертвых в архаичных культурах. По этим признакам перед нами пространство смерти, территория умерших, где люди доживают в разрухе и бессмысленности, ничего нового не возникает, аномальные явления обычны, но не являются чудесами, а поток товаров и людей идет из мира живых в мир мертвых.

В древних культурах мир мертвых структурирован: например, социальный статус покойника сохраняется и после смерти. На территории Покрова-17 некоторые социальные связи сохраняются по инерции, социальные институты (НИИ, милиция) держатся только на энтузиазме отдельных лидеров при все нарастающем равнодушии большинства жителей. Даже та осмысленность мира мертвых, которая отмечается в народных верованиях, в Покрове-17 разрушена.

В пространстве романа осью, проходящей через все временные точки, является храм Покрова Пресвятой Богородицы. В локации 1993 года и в важнейшем в сюжетном смысле бое за поселок Недельное в 1941 году храм стоит разрушенный, служения в нем нет, он давно заброшен. Разрушенный храм означает разрушение связи с Богом, что влияет на само пространство.

Христианский ад, как он показан в поэме Данте «Божественная комедия», входит в единую систему мироздания, включающую также и рай, наполненный божественным присутствием. Поэтому ад структурирован, систематизирован, его пространство подчинено принципу греха и наказания, то есть имеет какой-то смысл, направляющий происходящее. Ничего подобного нет в Покрове-17.

Разрушение храма, оторванность от источника всякого смысла превращает Покров-17 в постхристианский ад, лишенный смысла и цели, не встроенный в систему мироздания и просто отключенный от жизни. Однако само существование храма, пусть и полуразрушенного, дает возможность вновь подключить это пространство к системе смыслов, что и происходит в финале романа. В 2002 и 2019 годах храм отстроен и действует. Он сохраняет память обезбоженного бытия в предыдущих точках временной оси, однако коммуникация с Богом уже налажена и смысл вернулся как в Покров-17, так и в судьбы героев.

Трикстер — проводник по аду

Восприятие Покрова-17 как ада и посмертия выражено явно такими важными персонажами романа, как Капитан и Старик.

Капитан — это трикстер, плут, вор, шут, меняющий личины и пересекающий границы. Самый известный трикстер античной традиции — Гермес Психопомп, Водитель Душ, вор и обманщик, проводящий души из мира живых в мир мертвых. Как и Гермес, Капитан является проводником писателя Тихонова в новом для того мире Покрова-17. Кроме того, Капитан не тот, за кого себя выдает, легко пересекает границы между общностями, выживающими в Покрове-17, меняет маски, находит выход из любой ситуации и уверенно ведет к цели того, кому он покровительствует. Обозначая свою роль при первой встрече, Капитан сразу называет себя Вергилием. «Верьте мне и держитесь рядом, — сказал Капитан. — Я ваш Вергилий в этом аду». Тем самым Капитан отсылает своего слушателя и читателя к поэме Данте «Божественная комедия», где Вергилий ведет автора, Данте, по аду. Этот образ характеризует не только Капитана, но и писателя Тихонова, что очень важно в Покрове-17.

Подражатель Христу в аду

О Покрове-17 как об аде говорит также Старик — руководитель группы «Прорыв», планирующей выход из Покрова-17, вооруженный прорыв сквозь блокпосты. На местной радиоволне он каждый день выходит в эфир, призывая людей присоединяться к «Прорыву» и идти на прорыв. В романе приводятся слова Старика. «Я тут подумал, — сказал вдруг Старик, глядя в пол. — А вдруг Покров-17 — посмертие целой страны? Ад, в который попала наша эпоха. И мы в этом аду. И мы сами ад».

В словах Старика Покров-17 описывается как ад, причем его локализация не ограничивается Покровом-17, а выходит за границы территории. Эта реплика Старика соединяет идущие фоном новости из Москвы периода борьбы Ельцина с Верховным Советом и происходящее в основной локации романа. Кровавая борьба в столице символизирует хаос и безвременье во всей России. Покров-17 в свою очередь связывается с беспорядками в Москве и таким образом выступает символом разрухи, аномии и ужаса девяностых в России. Наступившее в девяностые лихолетье оказывается адом на земле.

Итак, Старик хочет вырваться из ада и вывести оттуда людей. В этом планируемом действии он собирается повторить одно из деяний Христа — вывод мертвых из ада, важнейший элемент одной из страстей Христовых — Сошествия в ад. Сошествие в ад происходит после смерти Христа и перед Его Воскресением, оно завершается тем, что Христос выводит из ада мертвых, там заключенных, и в целом Сошествие в ад считается прообразом всеобщего воскресения мертвых после Страшного суда.

Постоянные радиоэфиры Старика, обращенные ко всем жителям Покрова-17 и призывающие к спасению, по сути, представляют собой проповеди, с которыми Христос и Его ученики обращались и до сих пор обращаются к миру, желая спасти людей от смерти.

Как видим, Старик оказывается в романе подражателем Христа. Он подражает Христу в Его любви к людям, поскольку зовет с собой всех, кто его слышит, и подражает Христу в своих попытках победить смерть и выйти из ада. Однако выполнить миссию Христа Старику не удается, поскольку это дело, превышающее возможности человека.

Творец мира и выход из ада

Победить смерть человеческими силами невозможно. Хотя различные мифологии полны историями о разных героях, которые смогли выйти из Аида, как Геракл и Орфей у греков, разрушить само место смерти и уничтожить смерть до Христа не пытался никто. Для совершения такого подвига нужна сила Бога. Выход из ада равносилен победе над смертью и грехом. Кроме того, это должен сделать один из Троицы, сотворившей мир. Эти мотивы присутствуют и в романе Пелевина, хотя и в редуцированном виде.

Победа над грехом для персонажей не является целью, она не упоминается в книге. Есть общее ощущение, что и в Покрове-17, и в Москве, где Ельцин рвется к власти, что-то идет не так, но оно не конкретизируется. Для персонажей романа выход из Покрова-17 обусловлен победой над Болью, Страхом и Смертью. Это взаимосвязанные явления, скрепляющие Покров-17 в его нынешнем ужасающем состоянии.

Боль в книге вынесена во внешнее по отношению к человеку пространство. В Покрове-17 Боль движется в виде живого существа, с которым герои справляются все вместе чисто физическими средствами. Победа над Страхом отдана Старику, который ничего не боится. Победу над Смертью должен обеспечить главный герой, рассказчик истории писатель Тихонов. В романе показано, что он смог это сделать, потому что является творцом и создателем Покрова-17. Таким образом, в сюжете романа сохранены два важных элемента религиозной идеи Воскресения: выход из ада означает победу над смертью, а победить смерть может только Тот, Кто создал мир.

В момент встречи с творцом Покрова-17 действия персонажей обретают смысл и завершенность, а аномалии получают свое объяснение: это проявление на материальном уровне боли, страха и смерти. Победа над Болью, Страхом и Смертью уничтожает Покров-17, разрушает ад и воссоединяет разорванное время.

Восстановление храма в Покрове-17 и в России

Как уже было показано, Покров-17 через связь с беспорядками в Москве символизирует всю Россию. Надо заметить, что на художественном уровне эта символическая связь скорее задекларирована, чем явно выражена. Никаких связей Ельцина с Покровом-17 в романе нет, разруха девяностых в России также ни логически, ни сюжетно не связана с происходящим в аду романа. Единственная связь — это московские новости по телевизору, которые идут фоном во время пути писателя Тихонова по локации Покров-17.

Итак, через простое помещение в единое пространство текста, а не через логическую и сюжетную обоснованность показана и роль христианства в судьбе России. Храм, разрушенный в советский период, остается разрушенным и в 1993 году, делая возможными все те ужасы, с которыми герои сталкиваются в Покрове-17. Мы видим, что храм восстановлен в 2002 и 2019 годах, когда и в России, и в судьбах героев произошли позитивные перемены. Только сам этот факт указывает на роль Христа и христианства в русской истории ХХ века.

Последняя временная точка, Санкт-Петербург 2019 года, связывает все три места действия романа. Восстановленный храм в Недельном символизирует прекращение и искупление бедствия, приведшего к разрушению храма накануне 1941 года. В книге показано, что одного военного подвига в 1941 году недостаточно для нормализации жизни в стране. Эта идея не выражается в драматическом действии, а становится ясна после анализа пространства и времени романа, сложной структуры его хронотопов. Нужно заметить, что для современной фантастической литературы это нетривиальная идея. Идея о роли Церкви и Христа в нормализации земной жизни выражена в романе приемами постмодернистской прозы: сменой стилей, рассказчиков, нелинейным сюжетом. Так эта идея становится понятна широкому кругу читателей научно-фантастической литературы.

Победа и христианизация

Итак, структурный анализ пространства и времени, описанных в романе, показывает, что Покров-17 — это постхристианский ад, выдернутый из системы мироздания, деградирующий в обессмысленном и обезбоженном бытии. В то же время в книге выход из ада обеспечивается действиями самих персонажей, среди которых важны три героя, пересекающих границы пространства и времени: писатель Тихонов, трикстер Капитан и подражатель Христу Старик. Для них выход из ада — это победа над болью, страхом и смертью. Герои не борются с грехом внутри себя, а сражаются с внешними воплощениями душевных состояний. Восстановление смысла, победа над смертью и выход из ада коррелируют с восстановлением храма в поселке Недельное, который был разрушен еще до Великой Отечественной войны.

Не забудем, что идея о победе над смертью с помощью творца этого мира — центральная в христианской догматике. Выражение этой редкой в современном культурном пространстве идеи художественными средствами научно-фантастической литературы — безусловный успех автора и небольшой шаг на пути к христианизации интеллектуальной жизни России.

Нина Ищенко