Представляем вниманию читателей стихи Юлии Логвиненко и Александры Малыгиной и рассказы Ольги Рыбаковой, Юлии Нургалеевой и Елены Сальниковой — участников двух проектов АСПИР: «Литературные резиденции» и «Мастерские».

Юлия Логвиненко

Юлия Александровна Логвиненко окончила Тюменский институт культуры и Санкт-Петербургскую театральную академию. Детский писатель и поэт. Педагог детской театральной студии и режиссер детского театра кукол, редактор отдела поэзии детского литературного журнала «Вверх тормашками». Пишет пьесы для детского кукольного театра «Ассорти» в Санкт-Петербурге. Публиковалась в детских журналах «Костер», «Радуга», «Вверх тормашками», «Детское чтение для сердца и разума». Участница 13-го фестиваля молодых писателей «Как хорошо уметь писать!». Финалистка третьего фестиваля детской поэзии «Кора-стих», участница литературной резиденции АСПИ в 2022 году. Член Союза детских и юношеских писателей. Живет в Санкт-Петербурге.

Всё живое!..


Окружающий мир

«Окружающий мир» не влезает в рюкзак.
Я пытаюсь впихнуть, он не входит никак,
Потому что в нем Альпы, Карпаты, Памир.
Ух, какой ты большой, окружающий мир!


Маме

Мы с тобой сегодня в ссоре,
Наши доремифасоли
Не звучат в одну дуду.
Может, лучше я пойду?

Выдохну и успокоюсь,
На мажорный лад настроюсь —
И вернусь к тебе опять,
Чтобы радостью звучать.


Угол

Поставил в угол сам себя
За то, что обзывал ребят,
За то, что маме нагрубил,
Компот за завтраком пролил,
Стащил из кухни мармелад,
Устроил в ванне водопад,
Сломал нечаянно пион
И бросил фантик на газон.

В углу прощенья попрошу
И сам себя простить решу.
Мне снова станет хорошо.
Спасибо, угол. Я пошел.


Три осы

Дяде Игорю в усы
Залетели три осы.
Заблудились и уснули
В летнем месяце июле,
А проснулись в декабре,
Снег и холод на дворе.
Пожужжали и опять
Улеглись до лета спать.


Все вокруг живое

Все вокруг живое!
                         Слышишь?
И деревья тоже дышат.
Речка что-то говорит.
Волны шепчут громче, тише.
Елки лапами колышут.
Ветер-хулиган свистит.

Тучи с солнцем вечно в ссоре,
И, бывает, злится море.
Звезды смотрят и молчат.
И земля, и космос тоже —
Все живое!
               И похоже
На таких, как мы, ребят.


Еду!

Еду-еду
               в гости к деду.
В гости к печке
                           и коту.
Еду я
             к велосипеду,
К лесу, к речке
                           и мосту.
К землянике
                       на поляне
И к парному
                       молоку,
К старой книге
                           на диване,
К страшному
                        борщевику.
Еду в гости
                     к приключеньям.
К лодке,
                 к яблоне в саду.
К бабушкиному
                           печенью,
К водомеркам
                         на пруду.
К Петьке —
                      рыжему соседу,
К водокачке
                      за углом.
Слышите?
                   Я еду.
                          Еду!
В мой любимый
                            старый дом.

Ольга Рыбакова

Ольга Васильевна Рыбакова родилась в Петрозаводске, Республика Карелия. Окончила Южно-Уральский государственный университет в Челябинске. Печаталась в книге «100 памятных мест Каменска-Уральского» (2021), в литературно-художественном альманахе «Чаша круговая» (2022), в газете «Каменский рабочий» (2022). Принимала участие в городском конкурсе «Городские легенды» (2-е место в номинации «Человек-легенда») (2021), в областном конкурсе медиаработ, посвященном Победе в Великой Отечественной войне, «Вехи памяти и славы» (2-е место в номинации «Лучшая статья о Победе») (2021), в первой резиденции АСПИ по УрФО (июнь-июль 2022 года), в 22-м ФМП («Липки») в октябре 2022-го. Живет и работает в Каменске-Уральском, Свердловская область.

Белое пальто

Рассказ

Мама до слез, до красных пятен на щеках хотела белое пальто. Недлинное, на ладонь выше колена, с перламутровыми пуговицами, широкими рукавами и воротником-стоечкой — оно было пределом ее мечтаний. Когда-то она не вышла в таком замуж, не повесила в шкаф на широкие черные плечики и не могла гордо демонстрировать его дочери.

— Платье было красное, — рассказывала мать. — Сапоги такие, знаешь, на шпильке. Двенадцать сантиметров! И как я только стояла!

Она тихонько вздыхала, словно поражаясь своему тогдашнему безрассудству, и весело улыбалась.

— Красивые были сапоги, белые, кожаные. Фата на голове крепилась на гребешок из слоновой кости — тот, который папа из Индии привез, с мелкой россыпью алмазиков. Хотя потом они оказались фианитами. Ох и лопух твой отец! Фата сама коротенькая, до середины спины, и вся дымно-белоснежная, расшитая цветами. Чудо, а не фата.

Мама вела рукой по голове, поправляла гребешок в волосах. Искрились камни в томном свете электрической лампы.

— Погода уже прохладная стояла — снежок выпал. Шубу еще рано, в курточке несолидно. Я пальто-то и накинула. Ничего пальто, приталенное, с пояском, до колена. Хорошо смотрелось, хоть и черное.

Кажется, крылась в этом какая-то роковая взаимосвязь — в том, что не успели черное поменять на белое. И пошла-покатилась жизнь, перешитая шерстяными теплыми нитками. В пожаре сгинул весь свадебный наряд: и платье, и фата, и сапоги. В суматохе потерялись фотографии и прочие нужные вещи. Только каким-то странным образом пощадил огонь пальто в целлофановом — от моли — пакете на дне сундука. Мама тогда досадливо повела узким плечом и хорошенько его встряхнула.

Когда папа попал в аварию, сломал ногу и не смог ходить, мать распустила рукав нелюбимой одежды и вязала ему носки. Он смеялся и обещал купить белую — молочную, говорил — пряжу. Когда папа уходил к другой, она ему это припомнила.

— Давай, — гордо говорила мама, рисуя себе стрелки на веках. — Давай. Не держу. Насильно мил не будешь, так? Шиты белыми нитками все твои обещания.

— Какие обещания? — рискнул робко уточнить он.

Она посмотрела на него тогда своим отрепетированным пренебрежительным взглядом и вздохнула:

— Пока смерть не разлучит нас, Валентин!

Папа осекся, побледнел и вышел, плотно прикрыв дверь. Карандаш в маминых пальцах дрогнул и прочертил коричневую кривую линию по ее щеке. Никто не мог бы сказать, что папа не держит своих слов. Он не вернулся. Он так и рухнул по ту сторону двери и больше не поднялся.

— Инфаркт, — горько цедила мама, распуская второй рукав. Нервно звякали спицы. — Переволновался. Но верен, черт, остался до конца.

Когда брата забирали в армию, набирала цвет сирень. Мать промокала сухие глаза платком и под рукой проводника проталкивала в тамбур вязаную жилетку.

— Чечня, что ж за место такое, сынок?

Стыл на кухне оставленный чай. Андрей не вернулся тоже.

— Засада, — глухо шептала мать, заправляя под цветастую бабушкину косынку враз поседевшие пряди.

Аккуратный черный берет она на похороны надевать не стала. В последний момент кинула его в угол прихожей. Оцинкованный серый гроб был будто в снегу — в белых лепестках яблонь.

— Платье было красное, — рассказывала мать, хватала меня иссохшей рукой за запястье. Хрипло дышала. — Как дальше, дочка?

— Сапоги белые, на шпильке. Двенадцать сантиметров. Как ты только стояла? Фата дымно-снежная, в цветах на гребешке, который папа из Индии привез. Ну, тот, с россыпью алмазов. Снег уже выпал, но шубу еще надевать было рано. Ты пальто-то и накинула.

— Пальто? — улыбалась она тонко. — Какое?

— Белое, мама. Белое.

У мамы сияли глаза, и она облегченно откидывалась на подушки. Ведь мама до слез, до красных пятен на щеках хотела белое пальто.

06.01.2013

Юлия Нургалеева

Юлия Васильевна Нургалеева (Старкова) родилась в маленьком сибирском городке Белоярском, ХМАО. В 17 лет переехала в Ижевск. Окончила Удмуртский государственный университет по специальности «издательское дело и редактирование». Писать рассказы начала два года назад. Участвовала в семинаре «Мастерские молодым писателям» Поволжского федерального округа в Нижнем Новгороде, в семинаре «Беловские чтения» в Вологде и во Всероссийской итоговой мастерской от АСПИР в Москве. Живет в Ижевске.

Космонавты с улицы Ракетной

Рассказ

1

По улице Гагарина не ходили автобусы, боялись. Поэтому жители улицы Гагарина перемещались на личных автомобилях. Причем каждая машина останавливалась перед пешеходом и предлагала подвезти. «Поехали!» — отвечал пешеход и переставал быть пешеходом, садясь в машину.

Женька жила на улице Валентины Терешковой. Там вообще жило много разных девочек. И много красивых. Но Женька — самая (по мнению Феди Пряникова). И самая отчаянная. Она первая прибегала на улицу Ракетную, когда еще местные пацаны допивали компоты в своих квартирах, с разбегу влетала на качели и начинала раскачиваться до небес. В том, что Женька в числе первых полетит в космос, никто не сомневался, особенно сама Женька. Когда девочка в десятый раз прокручивала «солнышко» на качелях, начинали подтягиваться остальные. Лёнька, Рома и Славик жили на Ракетной, им торопиться было некуда. Они не спеша подходили к площадке, садились втроем на карусель и раскручивались до звездочек в глазах — тренировали вестибулярный аппарат.

Федя Пряников стоял за деревом и мечтал. Он хотел кружиться с этими мальчишками, хотел качаться с Женей на качелях, прыгать с высокой горки, но удел мальчишек с улицы Пекарей — печь куличи в песочнице и украшать их сорванными цветочками и ягодами рябины. «Это ничего, — думал Федя, — вот на улице Сантехников вообще беда». Все развлечения ребят с этой улицы сводились к изучению разных труб, снаружи и изнутри. А так как Федя Пряников был довольно крупным мальчиком, в трубы он лезть боялся: вдруг застрянет? Поэтому уж лучше — куличи. Но мечта о полетах и о внимании девочки Жени не покидала Федю.

И однажды он решился. Одним пасмурным утром Федя вышел из кустов. Ребята с улицы Ракетной остановили карусель и начали внимательно изучать пришельца. Кровь прилила к Фединым пухлым щекам, присыпанным песком, как щеки пекаря мукой. Ему стало жарко. Если ребята откажутся с ним играть, он пропал. Возвращаться в свою песочницу очень не хотелось.

— Ты кто такой? — крикнул Лёнька.

— Федя. Я это... С улицы Гагарина, — соврал мальчик.

— Что-то мы тебя здесь раньше не видели. Гагаринские пацаны к нам часто заходят, — с подозрением сказал Лёнька и подошел к Пряникову поближе.

— Я новенький, мы недавно переехали. — Федя отвел взгляд, надеясь, что его обман не скоро раскроется.

— Ну давай, новенький. Покажи, на что способен.

Рома и Славик кивнули. Женька перестала раскачиваться и внимательно смотрела, что же сделает пришелец. Федя пошел к качелям. Ни разу в жизни он не качался. А так хотелось!

— Отойди, — сказал Федя нарочито грубо.

Женя пожала плечами и спрыгнула с качелей.

Федя сел на качели, оттолкнулся ногой от земли и начал раскачиваться. Неповоротливые качели разгонялись медленно, Федя поджимал ноги под себя и выпрямлял обратно, раскачиваясь в такт, — не зря он так долго наблюдал за Женей. Постепенно темп нарастал, и качели раскачивались все выше. Ноги Феди были высоко. Еще чуть-чуть — и коснутся нижних веток березы. Чтобы достать до веток, Федя вытянул ноги и потерял равновесие. Упитанное Федино тело полетело назад, через качели, и только руки удерживали мальчика от падения. Скорость качелей упала, а бледный Федя больше раскачиваться не хотел. Пряников слез с качелей и подошел к парням. Те молчали. А Женя просто обошла Федю и села на освободившиеся качели.

— Я... это... больше по каруселям специалист, — пробубнил Пряников.

Федя надеялся, что хотя бы карусель его не подведет: с виду ничего сложного — раскрутил и сел. Федя подошел к карусели и схватился за поручень. Кучка ребят последовала за ним. И только Женя продолжала раскачиваться, даже не посмотрев в их сторону. Федя начал разгон.

Сначала он бежал медленно. Карусель неожиданно оказалась тяжелее, чем он представлял, наблюдая за мальчишками. Приноровившись, Федя побежал быстрее. Ноги не успевали за каруселью, и в какой-то момент Феде показалось, что его замотает под карусель и никто его не будет спасать. От представленной картины стало не по себе. Федя собрал последние силы и прыгнул на сиденье. Мальчик думал, что все страшное позади, теперь можно отдыхать и смотреть по сторонам, но тут его затошнило.

— Пацаны, он уже зеленый. Останавливаем, — крикнул Рома.

Славик подбежал к карусели, и вдвоем ребята быстро остановили ее. Лёнька наблюдал за ними, скрестив руки и сплевывая вбок. Участвовать в этом цирковом представлении он не собирался.

Федя не мог слезть с карусели. Перед глазами все кружилось, он не понимал, где находится, и хотел только одного — попасть домой.

— Это ты с непривычки, специалист, — миролюбиво сказал Рома. — Проводить тебя?

— Сам дойду, — буркнул Федя и свалился с карусели.

Кое-как поднявшись, мальчик поплелся в сторону улицы Гагарина под перешептывания и смех парней с Ракетной. Да, права была мама. Жители улицы Пекарей никогда, ни при каких обстоятельствах не должны ввязываться в приключения. Их удел — печь пирожки, из теста или песка — все равно.

Долго бродил Федя по улице Гагарина, разглядывал дома, всматривался в лица людей: что в них такого особенного? Почему они могут летать с крыш, кружиться на каруселях, доставать солнце голыми руками? Люди были обычными — бодрыми и веселыми, подтянутыми и весьма спортивными.

«Наверное, дело в этом», — подумал Федя и печально посмотрел на свой вместительный живот.

Улица Гагарина была последней в микрорайоне Звездный городок, после нее начинались улицы других профессий.

Федя поплелся вдоль улицы Строителей, наблюдая, как ребята сооружают шалаши из сломанных стульев, тряпок и палок. На улице Оружейников мальчишки выстругивали пистолеты и кинжалы из дерева, а кто-то уже испытывал самодельные шпаги на прочность. На улице Археологов Феде пришлось перепрыгивать через глубокие ямы, оставленные юными кладоискателями. Мальчишки с улицы Мореплавателей вытаскивали подтопленный плот из небольшого, заросшего камышами пруда. Казалось, все были довольны своими занятиями, и только Федя не мог смириться с участью кулинара.

Через несколько часов мальчик добрел до главной песочницы на улице Пекарей. Все ребята разошлись по домам обедать, однако в песочнице еще оставались следы игры: куличики в виде зайцев, пирожные в форме осьминогов и корабликов, был даже огромный торт-замок, состряпанный, видимо, силами нескольких ребят. Федя раздавил ногой один куличик, но этого ему оказалось мало. Мальчик начал топтать куличи один за другим, пинать песчаные пирожные, как будто это они были виноваты в Фединых неудачах.

— Чтоб вы провалились все, пирожки несчастные! — кричал раскрасневшийся Федя, приступая к разгрому замка.

Когда от песчаных десертов не осталось ни крошки, Федя развернулся и быстрым шагом пошел домой.

2

На следующее утро Федя проснулся, как только первые солнечные лучи робко заглянули к нему в окно. Ребята с его улицы всегда просыпались рано, ведь пекари должны вставать раньше всех и будить город ароматом свежей выпечки. Булочки и кексы должны быть готовы к первым утренним посетителям, спешащим на работу.

Федя накинул легкую курточку на плечи (с утра зябко) и со всех ног побежал на улицу Ракетную — тренироваться. Он посмотрел на часы. До появления девочки Жени оставалось еще часа три, а значит, Федины тренировки пройдут без свидетелей. Можно падать сколько влезет, и никто не будет смеяться.

В этот раз с качелями получилось лучше. Федя раскачался до нижних веток березы, а потом спрыгнул с качелей. Приземлился на ноги, но не смог удержаться и завалился в песок всем телом. «Для первой попытки неплохо», — подбодрил себя Федя и снова полез на качели. Федя потренировался еще немного, а потом перешел к лестнице. Эта лесенка как будто создана была для того, чтобы бороться со страхом высоты: она уходила в небо, изгибалась там радугой и падала другим концом вниз. Федя загадал, что если пройдет всю лестницу целиком, с одного конца до другого, и не остановится, то станет лучшим в мире космонавтом. Или хотя бы каким-нибудь. Мальчик осторожно полез вверх и почти добрался до изгиба лестницы, но зачем-то посмотрел вниз.

Детская площадка сразу же поплыла перед глазами. Влажными ладошками Федя вцепился в железную перекладину и стал часто и тяжело дышать. Ноги отказывались передвигаться дальше. Федя где-то слышал, что спуск всегда тяжелее подъема, но деваться было некуда. Спускаться рано или поздно все равно придется, и лучше это сделать сейчас, пока еще есть силы. Мальчик начал опускать ногу, пока она не уперлась в нижнюю перекладину. Потом приставил к ней другую ногу. Отдышался. Очень медленно Федя дошел до самой нижней перекладины, а когда нащупал землю, то развернулся и опрометью бросился с этой детской площадки. Ноги все еще отказывались подчиняться, и Федя дважды упал, убегая с улицы Ракетной.

Он не знал, что за его бегством наблюдал из окна Рома Луноходов, которому в это летнее утро почему-то не спалось.

Следующие два дня Федя лепил куличи и думал, что пора оставить свою космическую мечту. Но к удивлению и досаде мальчика, все его куличики получались космической формы: то длинный кекс в виде ракеты, то несколько маленьких пирожных в виде звезд. Все напоминало Феде о его мечте, и на третий день он, вздохнув, снова отправился на Ракетную.

На площадке никого не было. Федя подошел к карусели и медленно ее раскрутил, а затем плюхнулся на сиденье. На этот раз его не тошнило, но как-то уж очень быстро карусель остановилась. Федя попытался дотянуться ногой до земли, чтобы придать карусели скорость, и застрял.

— Давай я раскручу. — Из-за дерева вышел Ромка.

Федя вздрогнул. Он попытался затащить ногу обратно, но перекладины карусели мешали.

— У нас другие карусели, — пискнул Федя в оправдание.

Рома помог Феде освободиться и начал раскручивать карусель.

— Ты смотри в одну точку, помогает, — посоветовал Рома. — Или закрой глаза.

Как ни старался Федя следовать Роминым советам, от скорости его все равно начало мутить.

— Ладно, на сегодня хватит. Надо постепенно привыкать, — сказал Рома и остановил карусель.

Федя какое-то время приходил в себя, не слезая с карусели.

— А ты чего не спишь в такую рань? — наконец спросил Федя, чтобы нарушить неловкое молчание.

— Да я обычно рано встаю, не люблю долго спать. Я бы с утра выходил гулять, но без друзей скучно. Ты тоже рано просыпаешься?

— Да, у нас ведь все рано встают. — Федя удивился вопросу, но потом вспомнил, что Рома не знает про улицу Пекарей, поэтому уточнил. — Ну то есть у нас, на Гагарина. Гагарин же не любил долго спать.

— М-м-м, — только и ответил Рома.

Федя слез с карусели, попрощался с Ромой и отправился на улицу Пекарей.

Когда следующим утром Федя пришел на Ракетную, Рома уже дожидался его, покачиваясь на качелях.

— Ты ведь не с улицы Гагарина, да?

Федя посмотрел на Рому и понял, что тот его разоблачил. Пряников вздохнул и признался:

— Я с улицы Пекарей.

Федя был готов к тому, что сейчас его прогонят, но Рома молча улыбался. Эта улыбка подбодрила Федю, и он продолжил:

— Мне там скучно. Они целыми днями лепят свои куличи и радуются этому, а дома — то же самое, только не из песка, а из настоящей муки. Замучился я уже с этой кулинарией, понимаешь?

— Понимаю, — кивнул Рома.

— А у вас тут жизнь! Качели, карусели, каждый день риск! А ребята с улицы Пекарей рискуют только тогда, когда едят несвежую ватрушку. Знаешь, как я все эти пирожки ненавижу?

Рома посмотрел на пухлого товарища и невольно улыбнулся.

— Да, я знаю, по мне не скажешь... — продолжал Федя. — Есть-то я пирожки люблю, а вот стряпать надоело.

— А у космонавтов только тюбики с едой, никаких пирожков, — вздохнул Рома.

— Вот именно! Именно поэтому я хочу стать космонавтом!

Федя уткнулся локтями в колени и закрыл лицо руками. Потом выглянул и спросил Рому:

— А ты сам эти тюбики с едой видел когда-нибудь?

— Конечно, — засмеялся Рома. — Я только их и ем обычно. Родителей почти не бывает дома, готовить некому.

— А дашь попробовать? — с надеждой в голосе попросил Федя.

— Жди здесь, я щас. — Рома спрыгнул с качелей и побежал домой.

Вернулся он с двумя тюбиками консервов.

«Тушеная капуста с курицей», — прочитал Федя. Не самое заманчивое название, но попробовать надо. Федя высунул язык и осторожно надавил на тюбик. Крошечный кусочек паштета упал на язык.

— Да не бойся ты, не отрава, — сказал Рома и надавил на тюбик двумя руками.

В рот Феде попала вязкая капустная паста. Ничего более странного Федя до этого не ел. Было ощущение, что эту капусту уже кто-то хорошенько пожевал, прежде чем засунуть в тюбик. Федя не мог заставить себя проглотить космическую капусту, она застревала в горле и просилась наружу. С коротким смешком Ромка протянул Феде второй тюбик, с надписью «Вишневый компот».

— На, запей, легче будет.

Федя открыл тюбик и начал с жадностью втягивать компот. На вкус и на ощупь он был совсем обычным, и это открытие обрадовало Федю. Капуста, придавленная компотом, наконец улеглась в Федином животе, и Федя протянул тюбики Роме.

— Ну и гадость же вы едите, — сообщил Федя. — Хочешь попробовать настоящей еды? Я могу принести. Или вообще научу тебя готовить.

— Ты же не любишь готовить, сам говорил, — сказал Рома.

— Не люблю, но умею, — важно сказал Федя. — Готовить еду нас учат раньше, чем читать.

3

На следующее утро, как только Федины родители ушли в пекарню, к нему пришел Рома. Он хотел успеть вернуться на Ракетную к приходу парней, а то объясняй им потом... Федя принялся за работу: он достал соль, сахар, дрожжи, молоко и яйца, приволок с веранды большой зеленый жбан, полный муки, и вытащил из шкафа тазик для замешивания теста.

— Сдобные булочки, — объявил Федя, — мое фирменное блюдо!

Парень принялся за работу. Он смешивал ингредиенты, и Роме вдруг показалось, что Федя никакой не пекарь, а настоящий колдун. Ведь как иначе можно объяснить превращение самых разных жидких и сыпучих веществ в мягкие и теплые булочки? Федя и сам чувствовал себя волшебником. Он впервые за несколько лет погрузился в процесс создания булочек полностью — так приятно было осознавать, что он может чему-то научить, чему-то такому простому для него, но сложному для других.

Роме доверили просеивать муку в тазик с тестом. Часть муки просыпалась на пол и на Ромины штаны, но мальчика это нисколько не огорчило. Искусственный мучной снег завораживал, и Рома даже немного расстроился, когда Федя сказал, что муки достаточно.

Ребята замесили тесто и оставили его подниматься. Пока тесто подходило, Федя провел Роме экскурсию по кухне. Большинство предметов Роме были незнакомы. Он с удивлением рассматривал толкушку для пюре, венчик, орехоколку и так увлекся разглядыванием тёрки, что поранил палец.

Тем временем тесто подошло. Федя достал большую доску и вывалил тесто из тазика.

— Какое мягкое, — прошептал Рома, ткнув пальцем в нежный бочок теста.

Федя научил Рому делать сдобные розочки. Поначалу розочки выходили кривыми, но Рома все равно был доволен собой. Федя поставил булочки в печь, и ребята стали наблюдать через стекло, как разбухают и раскрываются розочки. Федя налил две кружки чая с молоком, достал абрикосовое варенье.

Тем временем розочки подрумянились. Федя вынул их из духовки и выложил перед Ромой:

— Вот, попробуй, что получилось.

Рома взял булочку и тут же выронил: мягкий бок розочки обжег пальцы. Он сунул пальцы в рот, чтобы немного остудить, и посмотрел на приятеля. Федя с невозмутимым видом взял булку с противня и распотрошил ее. Из розочки повалил пар. Рома не верил своим глазам.

— Жаропрочные пальцы, — пояснил Федя. — Еще одна суперспособность пекарей.

Когда булочки слегка остыли, мальчики принялись уписывать их за обе щеки.

То ли от жара, то ли от торжественности момента у Ромы защипало в носу. Впервые он что-то приготовил, и получилось очень вкусно.

— Давай я тебе с собой заверну, — предложил Федя.

Рома взял булочки в бумажном пакете и пошел домой.

Когда Рома вошел в квартиру, он как будто впервые увидел светло-серые стены и встроенные в них мигающие лампочки, стерильные столы и металлические стулья, и ему показалось, что в доме холодно и как-то неуютно. Рома вспомнил Федину немного неряшливую кухню с цветастыми шторами и деревянным изрезанным столом с несмываемыми пятнами от частого приготовления еды. Тот дом был живым. А здесь, в доме космонавтов, никогда не пахло ни растениями, ни едой, ни вообще какой-нибудь жизнью. Металл, пластик, блеск. И только булочки, еще слегка теплые, напоминали, что где-то в этом мире есть уют и тепло, вкусная еда и родители, которые не уезжают на полгода в командировки.

4

На углу улицы Гагарина рос огромный, раскидистый дуб. Ветки его были изрядно потрепаны, а листья оборваны: мальчишки и девчонки Звездного городка излазили этот дуб вдоль и поперек.

Рома с Федей встретились у дуба ровно в девять вечера (Феде пришлось тайком выйти из дома, все пекари уже спят в это время).

— Готов? — строго спросил Рома.

Федя окинул взглядом дуб и решительно кивнул.

Рома полез на дерево первым, а Федя запоминал, куда ставить ногу и за какую ветку схватиться, чтобы удобнее было подтянуться. Когда Рома был уже достаточно высоко, Федя попытался последовать за ним, но получалось не так ловко. Федя пыхтел, царапался о ствол, но не сдавался. Роме пришлось немного спуститься вниз, чтобы подтянуть друга на ветку.

— Все, остаемся здесь. Отсюда уже хорошо видно. — Рома удобнее устроился на толстой ветке и прислонился к стволу.

Федя взгромоздился на соседнюю ветку, чуть пониже, одной рукой вцепился в нее, а другой обнял ствол дуба так, как будто они родственники.

— А теперь смотри. — Рома показал рукой на небо.

Федя медленно поднял голову туда, куда указывал Рома, и ахнул. На него не мигая смотрели звезды. Их было так много, что Федя невольно представил хорошо подрумяненную плюшку с россыпью белоснежного блестящего сахара.

— Как вкусно... Ой, то есть... Как красиво! — сказал Федя.

— Ага, — согласился Рома. — Но давай перейдем к делу. Запомни, любой космонавт должен знать созвездия лучше, чем веснушки на собственном лице. Начнем с простого. Вон там видишь ковш?

— Да, мы в таком шоколад для глазури растапливаем.

— Так вот, это Большая Медведица. А если отсчитать пять отрезков вверх от дальней стенки ковша, то ты увидишь самую яркую звезду. Это...

— Полярная звезда, — сказал откуда-то сверху девчачий голос.

От неожиданности Федя подпрыгнул и чуть не полетел кубарем вниз. Рома тоже вздрогнул и посмотрел на верхние ветки дерева.

— Жень, тебе бы не в космонавты идти, а в разведчицы. Сидишь такая тихая, мы тебя даже не заметили.

Женя хмыкнула. Рома продолжил урок.

— Если ты увидишь падающую звезду, скорей загадывай желание, оно обязательно сбудется, — сказал он.

— Правда?! — воодушевился Федя.

Рома серьезно посмотрел на друга, а потом не удержался и улыбнулся.

— Да врет он все, — сказала Женя. — Метеор, сгорающий в атмосфере, никакое желание выполнить не может.

— Но многие все равно загадывают, — сообщил Рома.

— Многие, но не мы, — строго сказала Женя.

И тут Федя заметил падающую звезду. Мальчик быстренько загадал желание, оправдывая себя тем, что он пока не космонавт, а значит, в падающие звезды ему верить можно.

Федя вспомнил, что захватил с собой несколько штук апельсинового печенья, чтобы веселее было наблюдать за звездами. Он осторожно подтянул рюкзак к себе, другой рукой еще крепче обнимая дерево, и вытащил бумажный пакет со слегка раскрошившимся печеньем.

— Угощайтесь. — Федя протянул ребятам пакет.

Женька опустилась на ветку ниже и осторожно взяла печенье.

— Что это? — спросила она, осторожно вдыхая ванильно-цитрусовый аромат.

— Печенье, — ответил Федя.

— Его едят? — недоверчиво спросила Женя.

— Еще как! — сказал Ромка, затем сунул печенье в рот целиком и принялся хрустеть с довольным видом. — М-м-м...

Сердце Феди колотилось, и не высота была тому виной. Он ждал, что Женя попробует печенье и сразу же захочет дружить с ним, с Федей. Но вместе с тем боялся, ведь тогда она может раскрыть его секрет. Женя откусила половинку печенья, медленно прожевала и неожиданно засмеялась. Никогда еще Федя не слышал, как смеялась эта серьезная девочка. И засмеялся вместе с ней.

Рома доел третье печенье и продолжил рассказ о звездах. Федя старался все запомнить и пообещал тренироваться каждый вечер у себя на улице... Гагарина. Он искоса поглядел на Женю. Она ни о чем не спрашивала, как будто ей не казалось подозрительным то, что Федя где-то раздобыл печенье и не знает ничего о звездах. «А может, ей просто все равно», — с досадой подумал Федя.

5

Когда Рома пришел к Феде в следующий раз, они затеяли сливовый пирог. Пирог получился нежным и в меру сладким. Рома пытался отломить кусок пирога рукой, но Федя протянул ему вилку:

— Держи, так удобнее будет.

Рома уставился на вилку. Где-то он уже видел такую. Кажется, они с родителями ходили к кому-то в гости, когда Рома был совсем маленький. Но как этой вилкой пользоваться, Рома не знал.

— Только не говори, что ты не умеешь есть вилкой! — выпучил глаза Федя.

Рома вздохнул и ничего не сказал. Федя по-доброму рассмеялся. Надо же, оказывается, он, Федя, обладает еще одной суперспособностью — умением обращаться со столовыми приборами. Федя научил Ромку разламывать пирог и накалывать куски на вилку.

Рома положил кусочек пирога в рот и попытался понять, на что же это похоже. Уж точно не на еду из тюбика! Кусочек был шершавый, мягкий и такой настоящий... Остатки пирога Рома взял с собой, как и в прошлый раз. Федя сунул ему в пакет вилку, чтобы Рома не разучился ей пользоваться.

Ромка вернулся в космически-стерильный дом, вздохнул, налил кипятка в большую стальную кружку и приготовился насладиться остатками сливового пирога в своей комнате.

Алексей Михайлович Луноходов, отец Ромы, неожиданно вернулся с работы. В системе запуска двигателя ракеты обнаружились неполадки, и космонавта отправили домой на время ремонтных работ. Когда он вошел в квартиру, в нос ему просочился необычный аромат, совсем не свойственный их космическому жилищу, — аромат еды. Алексей Михайлович подумал было, что пахнет из соседней квартиры, но потом понял, что все их соседи — космонавты, а значит, и оттуда едой пахнуть не могло. Космонавт вошел в комнату сына и успел заметить, как тот прячет что-то в шкаф с бельем. От близкого аппетитного аромата закружилась голова, и Алексей Михайлович, сглотнув слюну, спросил:

— И чем же это пахнет? Не знаешь?

Рома молча помотал головой и попытался как можно незаметнее проглотить кусок пирога.

— Давай-давай, доставай, что ты там прятал. Угости отца вкусненьким.

Алексей Михайлович подмигнул сыну, и тот сдался.

Рома вытащил из шкафа тарелку с недоеденным пирогом и протянул отцу:

— Вот...

— Откуда это? — зачарованно разглядывая пирог, спросил старший Луноходов.

— Один друг испёк, — промямлил Рома.

Рассказать о том, что он сам помогал стряпать, побоялся: вместо похвалы можно схлопотать выговор.

— И какой же твой друг умеет готовить нормальную, не космическую еду?

— Ты его не знаешь, — пытался отвертеться Рома.

— А хотелось бы познакомиться, — задумчиво произнес Алексей Михайлович, накалывая пирог на вилку. — Надо же, тысячу лет вилок не видел.

Луноходов поднес кусок пирога ко рту. Принюхался. А потом, не в силах больше сдерживаться, положил пирог в рот.

Сначала Роме показалось, что отцу в пироге попалась сливовая косточка: лицо Алексея Михайловича вытянулось, а глаза стали гораздо больше, чем обычно. Но несколько секунд спустя отец начал медленно пережевывать пирог, и лицо его приобрело довольное выражение.

— Еще, — попросил отец.

Рома положил новый кусочек на тарелку, с досадой отмечая, что пирога становится все меньше.

— Никогда не ел ничего подобного, — выдохнул Луноходов, дожевав пирог. — Пригласи этого друга к нам, может, он и маму нашу научит готовить...

— Ха, скажешь тоже... Для пирога нужна хотя бы мука. Где мама ее возьмет? Во всем Звездном городке не найдется ни грамма. — Рома рассмеялся.

— Но друг твой где-то взял ингредиенты...

Рома понял, что выдал их с Федей тайну, и решил сознаться сразу. Все равно родители поймут, что Федя не из Звездного городка, как только увидят его неспортивную фигуру.

— Он не космонавт, — вздохнув, тихо сказал Рома. — Но хочет им стать.

— Он хочет загубить такой кулинарный талант ради консервной банки, мотающейся по галактикам?! Какой необычный человек. Как хорошо, что ему это не удастся.

— Почему? — спросил Рома, хотя и так знал ответ.

— Рожденный стряпать летать не может — такие у нас правила, ты сам знаешь. Если уж ты родился в семье пекарей, как ни старайся, космонавтом тебе не быть. А вот это я, пожалуй, заберу.

Луноходов взял остатки пирога и вышел из комнаты.

6

На следующее утро Федя помогал родителям разгружать мешки с сахаром и мукой, поэтому рано прийти на Ракетную не получилось. Рома не спеша вышел из дома и забрался на изогнутую лестницу в виде радуги, где уже сидели Лёнька и Славик. Лёнька как бы невзначай сказал:

— Был я вчера на Гагарина. И знаешь, что? Ни о каком Феде там и не слышали.

Рома заметно напрягся и стал соображать, как сохранить тайну. Нарочно небрежным тоном он сказал:

— Ну, он же недавно переехал... Может, не знакомился еще с ребятами.

— Не-а. Никто к ним не переезжал, я у всех поспрашивал. — Лёнька пристально посмотрел на Рому. — Я видел, как ты его учишь крутиться на карусели. Рассказывай давай, что за крендель этот Федя.

Рома понял, что отпираться бесполезно. И он рассказал Лёньке об улице Пекарей и о Фединой мечте побывать однажды в космосе.

Лёнька сплюнул с высоты и сказал:

— Не стать ему космонавтом. А значит, и нечего на нашу улицу ходить. — Потом посмотрел на качающуюся внизу Женю и добавил: — Самим места мало.

Рома попытался возразить, но увидел, как к ним приближается Федя Пряников, и замолчал. Лёнька взглянул на взъерошенного и перепачканного мукой Федю с презрением, а Рома покраснел и стал отколупывать шелушинки краски с перекладины лестницы.

— Давай к нам, булочник, — позвал Лёнька. — Или боишься?

Федя насупился.

— Рассказал, да? — тихо спросил он Рому.

Рома молча пожал плечами, не решаясь взглянуть на друга.

Федя развернулся и пошел к качелям. Булочник так булочник, пусть обзывают, но тренировки он не оставит.

— А ты молодец, смелый, — сказала девочка Женя с соседних качелей. — Ни разу к нам с других районов не приходили, все трусят.

От слов Жени у Феди как будто выросли крылья, и он раскачался так высоко, как никогда раньше. Он почти сделал «солнышко», но Ромка крикнул: «Не надо!» — и качели потеряли разгон. Когда качели остановились, Федя хмуро взглянул на Ромку.

— Что ты лезешь? — закричал он. — Хочу и раскачиваюсь. Это мое дело! Мне тренироваться надо!

Лёнька быстро спрыгнул с лестницы и навис над Федей.

— Не надо тебе тренироваться, — сказал он. — Никогда ты не станешь космонавтом. Никто с других улиц еще не смог им стать.

— Они и не пытались, — вмешался Рома.

— Поэтому и не пытались. Знают: где родился, там и пригодился. Эта система никогда не дает сбой. Да ты и в скафандр-то не влезешь!

Лёнька загоготал, Славик тихонько захихикал, поддерживая приятеля.

Федя встал с качелей и зашагал прочь, не оглядываясь.

7

На следующий день Федя не появлялся на Ракетной. Не пришел он и через день. Ромка ждал, но сам пойти к Феде не решался. Да и чем он мог помочь другу?

В это время Федя лепил куличи на своей улице, рядом с другими пухлыми ребятами, и вздыхал о звездах. Он пытался смириться с тем, что его мечта так и останется несбыточной. Идти на улицу Ракетную больше не хотелось. Там зловредный Лёнька, там предатель Ромка, который даже защитить толком не может. Там Женя... Будущая космонавтка Женя, которая ни за какие коврижки не станет дружить с булочником.

Далекий крик оторвал Федю от кулича в форме кометы. Федя увидел, как к нему со всех ног мчится Ромка и кричит:

— Фе-е-е-едька-а-а! Федька, ты полетишь!

Рома еле дышал от долгой пробежки, но улыбнулся и повторил:

— Ты полетишь!

— Куда? — не понял Федя.

— Да в космос же! Куда еще?

— Почему? — спросил Федя, совершенно не веря Ромкиным словам.

— Папа съел пирог, и они все решили.

— Какой пирог? Объясни ты уже нормально.

— Пирог! Сливовый! Помнишь, мы с тобой пекли? И я папу угостил. Он сказал, что ничего вкуснее не ел. А потом забрал остатки пирога с собой на работу, я еще так расстроился. А он этим пирогом коллег-космонавтов угостил и какого-то начальника. И они решили, что космонавтам непременно нужна нормальная еда, а не только из тюбиков. Они создадут кулинарный космический отряд! Повара полетят вместе с космонавтами, чтобы их там вкусно кормить.

— А как... Мука же разлетится, и яйца... Представляешь, космическому генералу в глаз яйцо прилетит. — От представленной картины, а может, от появившейся надежды Федя расхохотался.

Рома тоже засмеялся.

— Так вот ты и должен придумать, какие блюда готовить, чтобы они не разлетались. У тебя еще много времени. Пока они этот отряд создадут, пока бумажки оформят — ты как раз вырастешь и придумаешь рецепты. Полетим вместе. И я наконец-то нормально поем, — добавил Рома уже тише.

Федя улыбнулся и посмотрел в небо. Теперь он точно знал, что падающие звезды исполняют желания.

Елена Сальникова

Елена Валентиновна Сальникова окончила Коми государственный педагогический институт. Кандидат филологических наук. Доцент кафедры иностранных языков экономических и юридических специальностей Сыктывкарского государственного университета. Пишет стихи и прозу. Лауреат 3-й степени конкурса «Русский Гофман» (2022), лонг-листы XII Международного форума-фестиваля «Капитан Грэй» (2022) и Всероссийского литературного фестиваля-конкурса имени Евгения Гусева «Яблочный Спас» (2022). Участница Мастерской АСПИ, проходившей в Москве в декабре 2022 года. Живет и работает в Сыктывкаре.

Желание

Рассказы

Дед Михей

Дед Михей, крепкий еще старик восьмидесяти с гаком лет, сбегал из-под опеки родни нечасто. Обычно к побегу его вынуждал предмет, хитро спрятанный внутри мысли.

Начало этому в январе положила кухонная лопатка с дырочками. Увидев ее, дед беспокойно нахмурился, ударил себя костяшкой указательного пальца по переносице и закричал:

— Ромка, Ромка! Поди сюда!

Парнишка, сидевший в наушниках за компьютером, его попросту не услышал. И дед забеспокоился еще сильнее. Ему помстилось, что любимый внук опять стал маленьким и завяз в песочнице, не найдя свою лопатку. Он спустился во двор в пижамных клетчатых штанах и пошел было вперед, вперед... Но дочь, возвращавшаяся с работы, его перехватила.

— Что стряслось, папуль? — Она испуганно посмотрела на окна их квартиры: не пожар ли?

Но сонные окна смежили занавески и равнодушно дремали.

Дед Михей попытался объяснить ей, что он босым делает на улице в январских сумерках. И не сумел.

В другой раз солнце разбудило его раньше домочадцев. Он вышел на балкон и увидел внизу свою Марусеньку, в ладном синем пальтеце и синем же ласковом берете. Как на фотографии, стоящей у его изголовья. Михей Федорович был уверен, что вчера они с женой не договорились о чем-то важном.

— Подожди, родная, я сейчас! — крикнул он. Прикинул, что, прыгнув с третьего этажа, он может ее напугать, вернулся в комнату и пошел к входной двери.

Дверь его не выпускала. Не выпускала. И кто-то досадный тянул назад, в комнату, спрашивая: «Пап, ты что хочешь? Куда тебе надо ни свет ни заря?»

— Куда? — повторил он. И не смог вспомнить.

А сегодня дед Михей увидел в углу комнаты любимую удочку и заторопился на рыбалку. Воображаемая удочка легко лежала в ладони, хотя невидимый крючок пару раз зацепился за карман пиджака.

— Что это я, — спохватился дед, — в новом пиджаке да на реку?

Он прислонил удочку к стене, сел на кровать, потом прилег и вспомнил, как в детстве бегал с отцом наперегонки. Отец растопыривал руки, улыбался, подмигивал и говорил: «Сейчас догоню!»

— Не догонишь, — прошептал дед Михей, — не догонишь.

Железяка

Дед Семен шел по главной улице родного села, когда перед ним со свистом вонзилась в землю железяка.

— Ититть тебе налево! — удивился дед. — Это что ж такое?

Он повертел головой, но никого не увидел. Нагнулся, чтоб рассмотреть предмет: похоже на скобу с болтом сбоку. Пробовал поднять, да не вышло: железяка словно корни пустила.

Дед Семен хмыкнул и пошел было дальше. Но вдруг услышал треск и шипение. Он вернулся к скобе и непонимающе уставился на нее: теперь болты топорщились с обеих сторон.

— Ититть тебе налево! — опять удивился дед и быстро зашагал прочь, от греха подальше.

Дома он рассказал своим о странной штуке, но они подняли деда на смех. А супруга его — баба Зина — аж плюнула ему под ноги с диагнозом: «Допился, черт лохматый!»

Тем не менее с утра вся семья собралась вокруг железяки, которая разрослась и стала похожа на сложенный из детского конструктора грузовик. Она по-прежнему цепко держалась за землю.

— Вы чёй-то тут? — раздался вдруг голос любопытной тети Глаши.

Узнав о дикорастущем металлоломе, Глаша поохала да и побежала по кумушкам. К вечеру все село столпилось вокруг непонятной диковины, которая теперь была размером с табурет. Металлический, искривленный, состоящий из многих непонятных деталей табурет.

Сельчане диву давались, перешептывались, переахивались, головами качали, глазами хлопали. Но что это за напасть — так и не поняли.

Наутро все вновь были на посту, но ни разговоров, ни смешков слышно не было. Железяка превратилась в конус высотой с комбайн и угрожающе чернела посреди села.

— Корчевать ее надо, братцы, — раздался чей-то голос, — эта похлеще борщевика будет.

Все молча согласились. Подрядили двух трактористов. Но сколь люди и техника ни тужились — вросший в землю монстр даже не пошевелился.

— Репка, блин! — крякнул кто-то.

— В город ехать надо, — предложила баба Зина, — там завсегда знают, что делать.

Но в городе на делегацию посмотрели косо и отправили восвояси.

А конструкция меж тем росла, росла, и в скором времени посреди села вытянулась... Эйфелева башня.

— Ититть тебе налево! — удивился дед Семен, запрокинув голову и обозревая громадину. — Это что за пугало?

— Дремучий ты, дедушка, — укорила его внучка, — это же самая знаменитая достопримечательность Парижа!

— Ну, эта твоя достопримечательность семенами летучими размножается, что ли? Как одуванчик?

Внучка только пожала плечами...

А в это время в соседнем селе перед магазином врезалась в землю скоба с одним болтом.

Желание

Под Новый год Аглая Аристарховна сломала ногу. Растянулась на улице, не дойдя пары шагов до подъезда. Мандарины покатились в разные стороны, бутылочка шардоне скорбно звякнула. Набежали добрые люди. Поахали, поохали и вызвали скорую. Рентген показал тройной перелом лодыжки. Операция. Гипс. Новый год в больнице. Ни одного посетителя.

Свое пребывание в палате Аглая Аристарховна восприняла как покой и волю. Никто не домогался с пеной у рта годовых отчетов, не грозил лишением премии, не сплетничал над ухом. Тишина и белизна. «Я в раю!» — думала пожилая женщина, тщательно пережевывая жидкую манную кашу. «Точно в раю», — кивала она, разгадывая оставленные соседкой кроссворды. «Благодать», — выдыхала она, сидя у окна и глядя на снежный нимб над фонарем.

Единственное, о чем Аглая Аристарховна иногда жалела, была разбитая бутылка вина. Ей так хотелось загадать желание под бой курантов. Простое, в сущности, желание: чтобы дочь приехала ее навестить. Давно уж не виделись, четыре года как. «Ну, в следующий раз!» — утешала себя Аглая перед сном. И засыпала умиротворенной.

Александра Малыгина

Александра Сергеевна Малыгина родилась в Барнауле, Алтайский край. Окончила АлтГУ по специальности «филолог, преподаватель». Основатель проекта «Чтиво». Редактор отдела поэзии журнала «Алтай». Печаталась в журналах «Наш современник»,  «Сибирские огни», «Юность», «Москва», «Огни Кузбасса», «Алтай» и др. Автор книг стихотворений «Музыка чернил» (2012), «О тебе» (2015), «Дуреха» (2018), «Краеугольный камень» (2021), «Темноводье» (2021). Участник третьего заезда «Литературных резиденций» АСПИ (2022). Лауреат Пушкинской премии (Барнаул, 2006). Член Союза писателей России. Живет в Барнауле.

Вот город мой...

* * *
А потом понимаешь, что все это было напрасно:
И стихи, и звонки, и объятья на площади красной...
Время память стирает, как будто следы на песке
Или мокрою тряпкой проходит по школьной доске.
Только смутное чувство, что слово застряло в груди
воробьем, выбиваясь из сил, — не спугни, погоди!
Вдруг припомнится осень, бокальное таянье льда
И улыбка. Но имя...
Но имя уже никогда.


* * *
Тонкой ниточкой запястье
перехватывает шрам —
это прошлого несчастья
след глубокий (стыд и срам!).

Это невзаимной страсти
заключительный аккорд —
просто рви себя на части,
если ты не знаешь нот.

Столько крови расплескалось,
но далек, недостижим
тот, кому предназначалась
музыка твоей души.

И теперь рукав привычно
тянешь, прикрывая шрам.
Не умеют истерички
Без драм.


* * *
Вот город мой — под толстым слоем снега
Он крепко спит, ему не снятся сны.
Зима приходит в срок и непременно с неба,
Выбеливая до голубизны
Окрестные поля, дворы, проспекты, крыши,
Карнизы, козырьки (продолжи этот ряд),
Цветами изо льда она на окна дышит —
Да будет сад!

А это я — дворами на троллейбус:
Искрится снег, дома стеной к стене.
Есенинское «успокойся и не требуй»
Сливовой косточкой пророщено во мне.
Прозрачная луна еще скользит по краю,
Топчу чужих следов затейливый пунктир
И про себя как мантру повторяю:
«Да будет мир!»


* * *
Ложится снег, кругом бело,
Невинно, что венчаться впору.
Садится ночь на помело
И облетает мирный город.

Студенты в свете фонарей,
Как будто зарядившись током,
Изображают бунтарей
И наизусть читают Блока.

И снег скрипит, не зная зла,
Сжимаясь, съёживаясь, тая,
И вот не так уж и бела
Утоптанная мостовая.

Конечно, нужно о другом —
О важном, сумрачном, далеком,
Но снег кругом, и ночь кругом,
И так неловко перед Блоком.


* * *
Красный клевер и лабазник —
Шепчут травы там и тут,
Будто бы друг друга дразнят,
Кровохлёбками зовут.
Вьется по лесу тропинка,
В зарослях не видно зла.
Как зовут тебя, травинка?
Сквозь кого ты проросла?


* * *
Когда-нибудь, сбежав от докторов,
Минуя турникет и контролеров,
Я устремлюсь в Хароново метро,
Плывя на свет подземных коридоров.
Не важно, до какой везет черты
Меня чудовище сторожевое,
Вот только бы в конце нас встретил ты,
А остальное — дело наживное.
На нужной станции я буду точно в срок,
Я не боюсь — в посмертье страх преступен, —
Но вдруг окажется, что ты прийти не смог,
А путь обратно больше недоступен?