Церковь во имя преподобного Симеона Столпника

Церковь, украшающая ныне угол Поварской и Нового Арбата, строилась по указанию государя Федора Алексеевича в 1676–1679 годах. Поскольку церковь располагалась в одном из дворянских гнезд Первопрестольной, она то и дело исполняла роль негласной свидетельницы примечательных событий в жизни примечательных людей с именем. К примеру, в ней состоялось венчание графа Н.Шереметева с крепостной актрисой его театра П.Ковалевой-Жемчуговой. Их мезальянс отвергался высшим светом, венчать отказывались, и только «у Симеона» на Поварской все разрешилось. Личным распоряжением императора Павла разрешалось присутствие на церковном бракосочетании крепостного художника Н.Аргунова и актрисы Шлыковой. Более того, в очаровательной церкви, запечатленной Пушкиным в «Евгении Онегине» и Саяновым в «Приключении графа Бутурлина», венчался С.Аксаков, а местный священник за день до смерти исповедал и причастил проживавшего в приходе Гоголя! Несмотря ни на что, перед войной чудо-храм закрыли, священника арестовали и святыню готовили к разрушению — «ах, милый, если б не было войны».

Вторая угроза сноса подкралась к храму, где действовали производственные мастерские, с прокладкой Калининского проспекта — Нового Арбата. Говорят, тогда памятник спас «вызывающий» поступок реставратора Л.Антропова, «оседлавшего» ковш экскаватора и наотрез отказавшегося отступать. Так или иначе, «Симеона» оставили в покое, отреставрировали, и с 1968 года в нем появился выставочный зал Общества охраны природы. Когда приспела эпоха собирать священные камни, церковку приметил сам патриарх Алексий II, добившийся возвращения ее верующим. Сложился новый приход, среди прихожан которого можно было заметить и народную артистку России И.Муравьеву, а летом 2005 года, к 30-летию свадьбы, в храме венчались Н.Караченцов и Л.Поргина.

Я знаю Караченцова по спектаклям театра «Ленком», по многочисленным фильмам. Как-то раз, направляясь от «Воскресения» на Успенском Вражке к Никольской, заметил парковавшиеся «жигули» с узнаваемым актером в кабине. Караченцов подъехал к своему жилищу, а я не преминул дождаться и получить автограф. Корифей разулыбался, пожелал успехов — и от той мимолетной встречи оставил теплые впечатления. Позднее стряслась известная всем беда, заставившая актерскую чету перешагнуть порог церкви. Актерскую семью, как и И.Муравьеву, нередко видели в «Симеоне» на Поварской — и неспроста, быть может, именно та чудом выжившая церковь являлась одним из своеобразных киногероев. Ее облик задействован в фильмах «12 стульев» и «Иван Васильевич меняет профессию» Гайдая, в «Моей судьбе», «Трех тополях на Плющихе», «Забытой мелодии для флейты», «Мимино». Яркий послужной список. Вот у «собрата» в Нальчике такого нет.

Тем не менее у них общий покровитель: преподобный Симеон из Каппадокии. Современному сознанию это был святой непонятный: вчерашний пастушок тайно бросил родителей и неделю лежал при входе в один монастырь, просясь в братию. Наконец приняли, что не помешало ему ослушаться игумена и приютившую его обитель покинуть. Симеон обретался в пустынножительстве, затем приковал себя цепью к скале, а после вскарабкался на высокий столб и год стоял там на одной ноге в молитве. Тем временем убитые горем отец с матерью не оставили поисков, отец в печали умер, а матушка нашла отпрыска, да тот ее не принял, сославшись на то, что, мол, встретимся на том свете. И мать не выжила, а Симеон, как пишется, исцелял, наставлял, утешал. Чужих, посторонних. Любопытно, что день его памяти совпадает с праздником в сентябре — церковным Новолетием. В честь этого святого воздвигнут храм и в Нальчике, на Пятигорской улице.

Кстати, все православные приходы Кабардино-Балкарии подчинены Пятигорской епархии. Как и Нальчик, курортный город с обрамляющими его горами Машук и Бештау, не раз находил себя на печатных страницах: в изданных воспоминаниях побывавших здесь композитора Римского-Корсакова и генерала Врангеля, в очерках Гиляровского, во «Взвихренной Руси» Ремизова, «Самоубийце» Алданова, «12 стульях» Ильфа и Петрова. Пятигорск с его вершинами и «Провалом», Елизаветинским источником и «Эоловой арфой» описал в «Княжне Мери» Лермонтов.

Замечу: погибший в Пятигорске Лермонтов косвенным образом затронул и кабардинскую тему — в поэме об Измаил-Бее. Лермонтоведы все еще спорят, кем являлся герой Михаила Юрьевича: мусульманином? православным? Во всяком случае, приверженцы обеих мировых религий в современных Москве и Нальчике с оговорками, но уживаются мирно, добрососедски. В Нальчике возле улицы памяти погибшего в гитлеровском концлагере основателя кабардинской литературы Али Шогенцукова разбит уютный, тенистый сквер, где чинно прогуливаются с детьми родители, отдыхают пенсионеры и где сходятся люди разных национальностей и вероисповеданий. Сквер венчает новая соборная суннитская мечеть, выстроенная в популярном ныне стиле хай-тек! Зашли внутрь. Все лояльно. Все соответствует категории

Мирное сосуществование и интерес

Сунниты — представители одного из главных течений ислама — доминируют и в Москве. Еще в 1904 году на средства купца Верзина архитектор Н.Жуков взметнул ввысь соборную мечеть с минаретом в Москве (Выползов переулок, д. 7). Уже в наши дни историческое здание реконструировали (читай: воздвигли по новой), значительно увеличили в объемах и открыли внутри единственный в столице Музей истории ислама. Осмотреть экспонаты, среди коих редчайшие рукописные богослужебные книги, способен любой желающий. Проявив интерес, в музее можно узнать и о великих мусульманских поэтах. Один из них провел всю жизнь в персидском Ширазе и носил громогласное говорящее прозвище Хафиз, что значит «Человек, знающий наизусть Коран». Ах, если бы все знающие Коран исполняли начертанное там как есть, без диких выходок радикализма! Хвала единому Богу, у нас пока мирно. Особенно сдержанное, добрососедское отношение ощущается на Поклонной горе, где бок о бок действуют мемориальная синагога, православный Георгиевский храм и мечеть, посвященная, подобно всему созданному к полувековому юбилею Победы, комплексу памяти о Великой Отечественной. Однако с высоты московской Поклонной горы вернемся-ка вновь в Нальчик,

К долине минеральных вод, литературных трудов и животного мира

Да, живописное то урочище именуют Долиной нарзанов или, проще, Долиной — по вписанному в городскую черту курортному хутору. Тут множество санаториев и домов отдыха. Тут же — завораживающий миниатюрностью Дом-музей Марко Вовчок, классика русской и украинской литературы. Тут и взращенный писательницей сад, ее могила подле любимой груши.

Дворянка Мария Александровна Вилинская — настоящее имя писательницы — родилась в Елецком уезде прежней Орловщины, откуда была определена в частный пансион Харькова. Там самостоятельно постигла украинский язык и свободно писала на нем, а также на русском и французском. Изучила немецкий и польский. Вернувшись из Малороссии в Орел, к тетке, она свела в потрясающем литературном городе знакомства с Лесковым, Тургеневым, Киреевским. И с будущим мужем, ссыльным из Киева. Меняя жилье, чета кочевала по Киеву, Чернигову, Немирову. В Малороссии сдружилась с Шевченко. А потом — Петербург, вечера в творческих салонах. Казалось, все хорошо: и семья, и популярность. Но умер муж, а в Москве занемог сын. Мария Александровна опрометью бросилась к сыну и выходила.

Потрясения не прошли даром, и она подалась на Кавказ, в Терскую область, к долинским нарзанам. В Долинах на окраине Нальчика и провела последние семь лет жизни, писала, переводила. Музеем же дом стал в многообещающем 1945-м. Через всю жизнь Марко Вовчок пронесла ненависть к крепостничеству: насмотрелась от жестокого отчима, превращавшего бесправных и несчастных людей в забитых животных.

Вместе с тем человеку есть что позаимствовать в животном мире. Ученые наблюдали за льнущими друг к другу и сохранявшими тем общее тепло спящими гамадрилами. У этих приматов натуралисты обнаружили семь типов взглядов и десяток жестов. Своим поведением обезьяны проявляли не только инстинкт самосохранения, но и чувство взаимопомощи, взаимовыручки. Или вот ядовитые гусеницы яркой окраской тела будто бы предупреждают недруга: не тронь, опасно!

Нет, и впрямь, учиться нам и учиться у «меньших». Возможно, и поэтому столь востребованными, даже людными стали островки живой природы в городской среде —

Наши зоопарки

Главный из них, Московский, сегодня занимает по посещаемости третье место в мире. Зоопарк Нальчика, бесспорно, много скромнее, зато отличается неброской красотой цветников и свежестью воздуха. Он относительно молод — учрежден официально в 1996 году, хотя в качестве уголка живой природы существовал за четыре десятилетия до этого. Увы, во время войны часть питомцев истребили, другую спасли любители природы. И в Московском зоопарке во время военных невзгод оставшихся животных вынужденно кормили их падшими собратьями и запасами костной муки. В 1994 году население столичного зоопарка пополнилось новорожденным бегемотом. А «уголок» в Нальчике спустя 15 лет по рождении московского младенца получил статус зверинца. Перед тем как стать зоопарком с тридцатью шестью видами животных и птиц он перебрался в Долинск, то есть в Долину нарзанов.

К слову, и прообразом зоопарка в Москве был зверинец, раскинувшийся на окраине Измайловского леса. Специально для охотничьих забав Михаила Федоровича, Алексея Михайловича, Петра II, Елизаветы Петровны туда свозили представителей типичной для нас фауны: как зайцев, бобров, лосей, рысей, медведей, волков, так и «диковинных» животных — ишаков, муров, обезьян, сайгаков, буйволов, леопардов и тигров. Кое-кого разводили для парков северной столицы.

Опекавшая зверинец, о котором и ныне напоминают Зверинецкая улица и номерные улицы Измайловского зверинца, Анна Иоанновна в память о любимом месте нарекла расквартированный в Петербурге лейб-гвардии полк Измайловским. Предшественник полноценного зоопарка, Измайловский зверинец уже в XVII столетии являлся крупнейшим из бытовавших на Руси. Крупнейшим стал и «наследник» на Пресне. Интересно, что и он многим обязан царствовавшим Романовым.

Так, первого слона предоставил сюда император Александр Николаевич. Много позднее, весной 2016 года, при слоновнике откроют Музей слонов, где пришедшим, в частности, поведают невероятный факт: оказывается, добродушные на вид хоботные исполины — самые опасные из местных питомцев. По числу нанесенных увечий, а то и смертей они держат незавидное первенство. На втором месте жутковатого пьедестала — ядовитые змеи. На третьем — к удивлению многих, снежные козы.

Ну а при открытии зоосада в 1864 году невозможно было предположить, во что выльется эта затея. Между прочим, возник зоосад, упоминаемый в «Сивцевом Вражке» М.Осоргиным, в «Трущобных людях» В.Гиляровским, в воспоминаниях И.Репина, И.Эренбурга, в «Семье Звонаревых» А.Степанова, в «Двуликом Янусе» Я.Наумова, не без участия августейшей семьи. Нередко и нашим монархам, и великим князьям дарили кого-то из «братьев меньших». «Братство» братством, но животным требовался тщательный уход, и Комитетом по акклиматизации животных и растений при Императорском сельскохозяйственном обществе, курируемым великим князем Николаем, у Верхнего Пресненского пруда был разбит зоологический сад. Нововведению активно способствовала университетская профессура: Богданов, Усов. Последний, являясь членом Общества испытателей природы, Общества любителей садоводства, Комитета по шелководству, Общества сельского хозяйства, Археологического общества и Общества истории древностей, более десятка лет отдал организации и развитию сада. Ученый стал и первым его заведующим. Ко всей незаурядности С.Усова следует добавить и страсть его к собирательству предметов живописи и графики — в связи с этим нельзя не вспомнить: с середины 2000-х при входе в зоопарк со стороны Большой Грузинской работает выставочный зал.

Подобное по профилю учреждение, Музей истории Московского зоопарка, существует в старейшем здании старейшего из зоологических садов страны. Первый его этаж в 1898 году, для жирафника, выстроил яркий представитель отечественного модерна Л.Кекушев. Второй к 1903 году возвел П.Харко. Дирекция сада, зал заседаний, архив — все это было на нижнем этаже. Музей же действует на втором этаже. Обилие в нем детей-экскурсантов не редкость. Налицо добрая традиция: родители приводили сюда братьев Вавиловых, будущих ученых с мировым именем, сестер Цветаевых, поэтов Пастернака и Брюсова, театральных деятелей С.Образцова и Н.Сац. Ну а известнейший впоследствии мультипликатор Ф.Хитрук прогуливал уроки, убегая в зоопарк, там, как правило, задерживался у клеток с обезьянами, стремительно делая наброски их движений и ужимок.

За повадками приматов специально наблюдали и студенты Школы-студии МХАТ — в частности, Л.Дуров и О.Басилашвили, что отражено в опубликованных ими воспоминаниях. Кстати, те наблюдения немало помогали им в дальнейшем — у кинокамер и на сцене.

Отчасти зоопарк помог и творчеству И.Шмелёва, являвшегося в детстве очевидцем того, как его отец руководил здесь полученными подрядами на возведение святочных катальных гор, катка и сказочного ледяного дворца с ледяными же колоннами и лестницами. К открытию ледяных хором в зоосад приехал Московский генерал-губернатор В.Долгоруков. А вот залитый на пруду каток манил тысячи москвичей. Позднее все случившееся Иван Шмелёв опишет в романе «Лето Господне» и в рассказах «Обед “для разных”», «Ледяной дом».

Более того, здесь же, на Пресненских прудах, в Духов день городское купечество устраивало смотрины невест с прибаутками, искрометной фантазией свах и чаепитиями. Не потому ли один из героев «Бешеных денег» Островского мечтательно произносит: «...и кучера нанять такого, что в зоосаде можно показывать»?

А вот что вещал городской путеводитель начала прошлого века: «Зоосад на Пресне открыт ежедневно для публики. Перед зрителями, как в панораме, проходят все представители животного мира. Плата за вход 32 копейки. Зимой на территории — один из лучших в Москве катков. Даются в прокат коньки». Действовал летний театр, где, между прочим, выступал Ленин.

Начинал же свою грандиозную деятельность зоопарк как описанная ранее советская Сельскохозяйственная выставка: у расчищенных от хлама прудов, бывших, по выражению поэта К.Батюшкова, «приятнейшим гульбищем, где разводили, пропагандировали и продавали плодоносные виды птиц, скота и саженцы». В 1866 году выставку домашних животных в зоосаде посетил Л.Толстой, а побывав на катке, отразил свои впечатления в «Анне Карениной». Достоевский, часто противопоставляемый Толстому, не избежал искушения вывести Пресненские пруды в фельетоне «Крокодил». Иллюстрируя басни Крылова, зоосад десятки раз навещал В.Серов, большой любитель животных. А близкий Серову художник Л.Туржанский изобразил возлюбленное пристанище на полотне «Осень. Зоосад».

Кстати, один из выходов зоопарка ведет на Зоологическую улицу, а там, в доме № 4, располагается арт-галерея «Династия». Ах, как много связывает «живой музей» Москвы с живым и высоким искусством, творчеством! Вот и Н.Заболоцкий вывел личную доблесть в стихотворении «Лебедь в зоопарке». Удивительный факт: перед открытием зоосада в члены Комитета по акклиматизации животных и растений приняли собирателей живописи братьев Третьяковых. И те исправно вносили лепту на содержание новой общегородской затеи, даже пожертвовали лисицу, на что контора сада дала расписку, удостоверяя:

«Присланная в дар лисица принята в исправности»

И впрямь, а то мало ли что. Вот у И.Шмелёва в «Няне из Москвы» героиня, напротив, увещевает поклонника выкрасть для ее блажи из зоосада лису. Воздыхатель соглашается...

А если серьезно, московскому зоологическому саду благоволили многие. И жертвовали. Государь Александр II, помимо слона, подарил трех буйволов, а граф Орлов-Давыдов в 1899 году обустроил на личные средства аквариум.

Но для многих и зоопарк чем-то жертвовал. Упоминая художников, писателей и актеров, присматривавших за питомцами и использовавших наблюдения перед зрителями и читателями, нельзя не вспомнить и иные примеры. Подбирая сценический образ, сюда к пингвину заглядывал актер Е.Весник, а Г.Уланова, получив партию в «Лебедином озере», настойчиво изучала грациозные движения лебедей. Чтобы развеять грусть-тоску, к братьям меньшим нередко наведывался актер П.Алейников. Любимым местом гуляний зоосад стал и перебравшемуся из Иркутска знаменитому купцу-коллекционеру В.Баснину. Более того, наш зоопарк стал и «актером», снявшись в фильмах «Еще раз про любовь», «Офицеры», «Не стреляйте в белых лебедей», «Дети Дон Кихота», а живший в вольере олень использовался в «Том самом Мюнхгаузене». В общем, наш зоопарк не только дарил приятные впечатления, но и развивал в пришедших массу творческих задатков.

Не секрет: автор пространной статьи, в глубоком детстве впервые очутившийся в знакомом каждому москвичу месте, долго дивился на устроивших зрителям внезапный душ моржей и потом демонстрировал увиденное одногодкам из детского сада. Показывал и белого медведя — как кинул ему пару кубиков рафинада, которые тот съел и будто бы в благодарность помахал лапой.

К слову, именно с медвежонка — только бурого — начал отсчет обитателей зоопарк Нальчика, нынешняя площадь коего не превышает 7 га. Столичный в 2,5 раза обширнее, что достигалось и включением в 1926 году парка бывшего Вдовьего дома на Кудринской. Так что и на новой территории, через Большую Грузинскую, все в исправности, исключая общую тесноту и скученность. Зато к середине 90-х годов ХХ века для удобства разрозненные половины зоопарка соединили пешеходным мостом.

Своеобразным мостом между Центральной Россией и Кабардино-Балкарией явилась проложенная к 1913 году железнодорожная линия с конечной станцией в Нальчике. Дореволюционный вокзал в годину оккупации Нальчика был разрушен, но уже в 1998-м его отстроили заново. И здесь, как и прежде,  наблюдаются

Встречи и проводы

Бесспорно, Кавказ, в том числе и Кабардино-Балкария, населен людьми эмоциональными. И музыкальными. Достаточно вспомнить уроженца Нальчика Ю.Темирканова, бывшего дирижером Большого театра Москвы, Мариинского и Михайловского в Петербурге, а также работавшего с симфоническими коллективами Европы и США. Вспомним еще и таких представителей шоу-бизнеса, как Дима Билан, Катя Лель, Сати Казанова, Ефрем Амирамов — все они так или иначе вкраплены в Республику Кабардино-Балкарию.

Отправившись с Кабардинской улицы Нальчика, местного Арбата, на железнодорожный вокзал, мы стали свидетелями удивительного и трогательного события — проводов новобранцев. Нет-нет, песен перечисленных земляков у вокзала не исполняли. Зато провожавшие — и парни, и девушки (и, судя по всему, сельские) — устроили отъезжавшим бурю оваций, пели что-то народное. Звучала национальная музыка. Праздник. В Москве такой массовости провожающих, да с таким шквалом чувственности, пожалуй, уже не встретишь. И еще примечательно: пьяных вообще не было. Под крики, аплодисменты и танцы заполнили новобранцы пару вагонов нашего состава и... Что ждет далее? Надеюсь, хорошее, доброе.

На то же надеялся и я, много лет тому назад провожая в армию одноклассника, первого из наших рядов. Конечно, время на дворе было совсем иное, разгар Афганской кампании. Потому и провожали озабоченно, с тревогой. На войну мой друг не попал, но угодил под такой каток дедовщины, что уже и в Афганистан писал рапорты. Служил в погранвойсках: Карелия, Таджикистан. Рассказывал, что в Душанбе их то и дело подкармливали домашними лепешками простые таджики, из гражданских, из того сплава лучших человеческих качеств, что недавно звался «советские люди». Увы, будто лавина с высоких гор, стремительно все куда-то скатилось: и советские люди, и весь Союз, и слава афганских героев.

От той поры — тяжелой, неоднозначной, но требующей дисциплины обязательной памяти — в Москве сохраняются два мемориала: Государственный выставочный зал — Музей истории войны в Афганистане, действующий с 1993 года (1-я Владимирская, д. 12), и открытый двумя годами позднее в полуподвале жилого дома на Авиационной улице (д. 68) Музей памяти погибших воинов Афганской и Чеченской кампаний. Музеи скорбные, но нужные — помнить необходимо и об этом. Одних москвичей только в Афганистане полегло три сотни. За что? Чем той московской скорби ответит Нальчик? Своей скорбью, скорбью общей. И ему с окрестностями в тех кампаниях досталось.

И все-таки, по одной из версий, имя республиканской столицы происходит от слова «нал», что значит «подкова». Для кого-то подкова — символ счастья, олицетворение защищенности, оберег. Пусть будет так.

С тем же преобладанием теплых чувств, с благодарностью и хорошими впечатлениями покинем Нальчик, Республику Кабардино-Балкарию. Впереди

Москва-Казанская

Да, с Казанского вокзала Москвы, бывшего Рязанского, мы уезжали. Сюда и вернемся. Примечательно, что устроитель его, барон Н. фон Мекк, решил превратить дорогое детище в своеобразный музей близких ему деятелей из объединения «Мир искусства»: вокзал должны были оформить Лансере, Нестеров, Рерих, Головин, Конёнков. Что-то из затеянного удалось, а что-то нет...

Тем не менее и сегодня, точно в такт вчерашним замыслам, при вокзале действует Культурный центр и галерея работ народного художника России Д.Белюкина. А недавно под Царской башней проводились традиционные православные выставки. Ушло... Ушло и время, когда трое суток в преддверии вступительных экзаменов в зале ожидания вынужденно ночевал Л.Броневой, в будущем народный артист СССР и обаятельный злодей Мюллер.

Опять-таки Казанский — или по-прежнему Рязанский — вокзал фигурировал во множестве запоминающихся произведений: в «Золотом теленке» Петрова и Ильфа, «Семье Звонаревых» Степанова, «Двуликом Янусе» Наумова, в мемуарах А.Цветаевой. Судя по «12 стульям», на Рязанский вокзал Москвы прибывают Воробьянинов и Бендер, а отсюда, судя уже по «Истории парикмахерской куклы» Чаянова, герой уезжает в Коломну. Отсюда в годы войны многие отправлялись в эвакуацию. Это описывала М.Плисецкая в книге «Я, Майя Плисецкая», направлявшаяся с приближением к стольному городу фронта в Свердловск, а также ездившая к родственникам в Чимкент. К родственникам же, но в Тбилиси с бабушкой и мамой отсюда, с родной Покровки, отчаливал О.Басилашвили, зафиксировавший данный факт в книге «Неужели это я, Господи?». Покидая прифронтовую столицу, с Казанского вокзала в Куйбышев на время уезжали писатели Афиногенов, Петров, Эренбург.

Казанский всегда многолюден. Его суетливое естество скреплено толпами прибывающих и уезжающих. Такое ощущение, словно полстраны втиснулось в его объемы, и потому всплывают цветаевские строки: «Москва! Какой огромный странноприимный дом! Всяк на Руси — бездомный. Мы все к тебе придем». Так и есть: и идем, и едем, и все больше и больше.

В наши дни рождается впечатление, будто земные властелины, уплотнившие столицу безмерной коммерческой застройкой, желают загнать в стойло Первопрестольной все обеспеченное население страны. И похоже, не одной только России.

Опомнитесь! «Милая... Не бросай улыбок своих рубли: не подниму!» — писал А.Чивилихин. И Москва всего взять не сможет. И всех рублей однозначно не соберет, как бы того ни хотелось ее хозяевам. «Коль нет цветов среди зимы, так и грустить о них не надо», — высказывался С.Есенин, отнюдь не понаслышке знавший Рязанский вокзал столицы.

Об этом грустить мы точно не будем — есть у нас, особенно при дорожных проводах и по окончании путешествия, своя грусть, неповторимая. Да и думы об огромной любимой стране — как бы не развалилась, как бы не затрещала по швам — тоже невеселые. Будем ли завтра вместе? Не грянут ли никому не нужные войны? Что будет?..

Тут-то, пожалуй, и стираются знаки различия между Москвой и Нальчиком, Кабардино-Балкарией и всей остальной Россией. Простой люд хочет мира, стабильности, понимания и хоть мало-мальского благоденствия всегда и везде — вот в чем, очевидно, наш общий большой знак равенства. «Где начало того конца,  которым оканчивается начало?» — вопрошал Козьма Прутков.

Преодолев расстояние между Москвой и Нальчиком, а затем совершив путь обратно, понимаешь: начало всему — любовь, а конец — ее отсутствие. Постигшим эту простую и одновременно непростую истину легче жить вместе, вместе разводить в стороны знаки различия и вместе сводить их к знакам равенства и примирения. По любви, по общности земного существования...