1

Я не первое десятилетие пишу о том, что наша творческая интеллигенция из властительницы дум в известной степени превратилась в жировую прослойку общества. Она существует за счет казны, совершенно не задумываясь о судьбе страны, которая взяла «творцов» на дотацию. Впрочем, наше государство само во многом виновато, решив, мол, пусть расцветают все цветы, отдавая почему-то предпочтение сорнякам. Фонд Сороса, кстати, был гораздо требовательнее к нашим «творцам» и денег патриотичным мастерам никогда не давал. Помню, в 1995 году на канале «Российские университеты» мы делали литературную передачу, посвященную 50-летию Победы. Наша прекраснодушная режиссерша, когда возникли трудности, сказала, что у нее есть связи и она достанет деньги в фонде Сороса, который тогда возглавлял в Москве писатель-фронтовик Григорий Бакланов. Вернулась наша мечтательница как побитая и созналась, что там ее просто подняли на смех и выставили. В 2000-м для колонки в «Труде» я придумал словечко «соросята», закрепившееся в языке. Зато наше государство все минувшие десятилетия, выделяя средства самым странным и вредным персонажам, напоминало мне толстовского Петю Ростова, любившего повторять: «Берите! У меня еще есть...» А теперь вот на берцы бойцам не хватает.

Начавшаяся СВО принесла немало неприятных сюрпризов. Не знаю, как других, а меня задела странная пацифистская позиция некоторых столичных вузов, где немалая часть студентов и преподавателей выступила против СВО. Для сравнения: в 1941-м студенты поголовно записывались добровольцами. Так же странно повело себя театральное сообщество. Вообще, для наших «властителей дум» характерен пацифизм повышенной комфортности. И сегодня, через год с лишком после начала войны, мало что изменилось.

Однако, на мой взгляд, отъезд иных артистов, литераторов и журналистов, а также бегство от потенциальной мобилизации меркнут по сравнению с тем, что за кордоном оказались, к примеру, бывшие вице-премьеры, курировавшие оборонку: Клебанов, Хлопонин, Дворкович... Вы можете себе представить, чтобы Ванин или Устинов в 41-м сбежали в Германию? Я — нет. Но и некоторым тузам, оставшимся пока при исполнении, нынешняя патриотическая мимикрия дается с явным трудом. Многие с ностальгией мечтают о тех временах, когда пятничный борт «боинга», летевший из Москвы в Лондон, был наполовину заполнен нашими чиновниками, депутатами, бизнесменами, журналистами... Именно из такого человеческого материала целенаправленно формировали нашу элиту в течение тридцати лет.

Кстати, о многих персонажах из «сферы культурных услуг», которые уехали и включились в русофобский хор, я даже не могу сказать, что они «переметнулись». Напротив, они остались верны себе, воротившись «на базу». Писатели Глуховский, Улицкая, Акунин, Быков никогда не радовали нас патриотическими высказываниями, объясняя нам: отношение к Родине — это чувство настолько интимное, что вслух о нем не говорят. Зато говорить вслух о своей неприязни к стране проживания — как раз то, что надо, признак интеллигентности и принадлежности к мировому культурному процессу. Попробуйте-ка найти в песнях Макаревича слово «родина»! Вряд ли отыщете. А вы помните хоть одну патриотическую песню в исполнении Пугачевой? Я — нет. Тот факт, что именно Эрнст и Хазанов стали чуть ли не первыми деятелями СМИ и культуры — полными кавалерами ордена «За заслуги перед Отечеством», вам ни о чем не говорит? Для сравнения: Задорнов умер, не получив ни одного ордена «новой России», в таком же положении встретил свое 85-летие Проханов.

Или проанализируйте за 18 лет существования списки лауреатов «Большой книги», этой, в сущности, официозной премии, так как за ней стоит «Роспечать». Проанализируйте и вы увидите, сколько там откровенных русофобов, клянущих Россию теперь из-за границы или не покидая страны. Хорошо, если половина, думаю, побольше. А ведь в писательской среде, особенно в провинции, явно преобладают патриотические настроения. Это ж как надо тщательно выбирать, даже выкапывать из недр премиальную русофобию? Могут сказать, ну так это было раньше, когда в процессе участвовали учредители из Альфа-банка. Да, сейчас Фридман и Авен в Лондоне. А что, раньше их политическая ориентация была секретом? Или не они затевали в свое время «семибанкирщину»? Значит, главную литературную премию страны намеренно отдали под контроль людям, мягко скажем, без «патриотической щекотливости», если воспользоваться выражением поэта Вяземского. Зачем? С какой целью? Кто? Ладно, захотят — разберутся.

Но вот в конце прошлого года, когда СВО пошел девятый месяц, объявили новых лауреатов. Не буду называть имена, они тут значения не имеют, скажу лишь, что опасность стать классиками авторам не грозит. Тут важнее темы и авторская позиция. Да, в годы Великой Отечественной войны отмечались премиями, в том числе Сталинскими, сочинения, явно не великие, но актуальные и духоподъемные. Яркий пример — пьеса «Фронт» Корнейчука, скромная по художественному уровню, но очень своевременная и оказавшая огромное влияние на командный состав действующей армии. Так о чем же «большие книги» 2022-го? Первая — типичные постмодернистские версии с вариациями на тему «Вся правда об Анне Карениной». Ладно, почему бы и нет?.. Мы живем в свободной стране... Но хотя бы со страниц третьей олауреаченной книги пахнет пороховыми ветрами современности? Ага, щас! Одно название чего стоит: «Парижские мальчики в сталинской Москве». Что сие означает? А это есть, судари мои, четкое послание государственной структуры «Роспечать» пишущей братии: «Хотите получать миллионные премии? Не суйтесь в современность, тем более в военную проблематику, занимайтесь парижскими мальчиками!» Как такое возможно в наши дни, когда счет погибших и покалеченных в битве за русский мир идет на тысячи? Не знаю...

2

В годы моего советского детства при оценке морально-деловых качеств человека часто пользовались выражением: «Я бы пошел с ним в разведку!» Или наоборот: не пошел... Хотя этот оборот употреблялся отчасти иронически, в него вкладывался вполне серьезный смысл. В том обществе, воспитанном на героике Великой Отечественной, понимали, что война, а тем более рейды в тыл врага выявляют в человеке все качества — и высокие, и низкие. В первую очередь — отвагу, надежность, преданность Родине, верность поставленной цели. С тем, кто такими качествами не обладает, не только в разведку ходить, а за мало-мальски серьезное дело браться не стоит. Если же продолжить эту аналогию, то любой власти, государству важно осознавать, особенно в годы исторических испытаний, насколько надежны те страты и группы населения, на которые опирается система. О надежности народа в целом я бы говорить не стал. Ненадежен только бессовестно обманутый народ, но это другая тема, к которой мы обязательно придем.

Сейчас не модно ссылаться на Ленина, но я все-таки рискну. У него есть концепция двух культур в одном социуме, разработанная, правда, в классовом духе противостояния революционного прогресса и охранительной реакционности. Впрочем, в эту дихотомию как-то не вписываются те же славянофилы, часто находившиеся под негласным надзором полиции. Но какая теория без изъянов? Итак, в нынешней России также сосуществуют и противостоят друг другу две культуры — государственно-патриотическая и либерально-прозападная. Разумеется, у этих «ядер» есть периферия и переходные формы, но важен сам принцип. Если кто-то думает, что «государственно-патриотическое» крыло названо так, потому что за ним стоит государство, он сильно ошибается. Наоборот, власть более тридцати лет, с начала 90-х годов, последовательно одаривала, поддерживала, двигала именно либеральное направление. Парадокс? Вовсе нет.

Во-первых, поначалу либеральная версия культуры как аполитичной услуги буквально «заподлицо» соответствовала курсу на вхождение в «семью цивилизованных народов», на приобщение к общечеловеческим ценностям, на отказ от «имперских амбиций», чтобы отряхнуть советский «прах с наших ног».

Во-вторых, щедро финансируемая аполитичность «властителей дум» помогала свести к минимуму критику обманутым обществом компрадорского курса Ельцина.

В-третьих, принцип «власть содержит культуру, а результаты не контролирует, ибо творческий акт непредсказуем», совпал с сокровенными гедонистическими настроениями «мастеров», уставших служить Отечеству.

В итоге почти все культурное пространство РФ оказалось монополизировано либералами-западниками. Это не гипербола, а факт.

Подобная ситуация устраивала как власть, так и значительную часть «творцов», воспринимавших словосочетание «патриотическая культура» как оксюморон. Я в свою бытность главным редактором «Литературки», выступая на съезде Союза журналистов, был вынужден возражать Н.Сванидзе, который ничтоже сумняшеся заявил, что «либерал» — лучший синоним к слову «журналист». «Куда же вы денете в таком случае Суворина, Меньшикова, Каткова — безусловных властителей дум предреволюционной публики, лояльной тогдашнему порядку вещей?» Ответа не последовало. Технологией отмены наша продвинутая творческая элита в совершенстве овладела задолго до нынешних эксцессов с запретами Чехова и Чайковского на Западе, только это касалось наследия консерваторов, по-настоящему не оцененного до сих пор. У властей предержащих всегда существует опасная иллюзия, что проще договориться с либералами, чем соответствовать слишком высоким запросам требовательных патриотов.

Конечно, после 1991-го в России имелась и патриотическая версия отечественной культуры, но она существовала на правах Золушки, которую иногда из приличия приглашали полакомиться объедками. Достаточно проанализировать, кому преимущественно доставались лавры «Золотой маски», «Большой книги», «Кинотавра» и т.д. Впрочем, и список лауреатов Госпремии весьма характерен.

В свое время я обратил внимание, что в списке книг, рекомендованных для внеклассного чтения, значительное место занимали авторы — эмигранты третьей волны, весьма специфической. Такое впечатление, что академики образования задались целью воспитать с помощью литературы охоту к перемене мест и чемоданные настроения. Сюда же следует добавить удивившее всех открытие частного музея Довлатова в Пушкиногорье, а также установку памятника Ростроповичу на том месте, где планировался памятник Карамзину к его 200-летию. Власть таким образом сама как бы подчеркивала: большой художник должен хотя бы раз вступить в конфликт с режимом, причем речь идет не об идейно-эстетическом, а именно о политическом конфликте.

Стоит ли удивляться, что значительная часть творческой интеллигенции выступила, когда пробил час мужества, против специальной военной операции, и, я уверен, не по гуманитарным мотивам. Последовательные пацифисты должны были бы возвысить свои голоса еще в 2014-м, когда начались обстрелы Донецка. Нет, не возвысили, ориентируясь на ту «дорожную карту к славе», которую им столько лет предлагала сама же власть. Спору нет, СВО на многое заставила взглянуть иначе. Стало понятно, что наша сытая, но отнюдь не аполитичная творческая элита, призванная олицетворять для Запада свободу слова и творчества в постсоветской России, оказалась при столкновении с тем же Западом чем-то вроде чемодана без ручки, без колесиков, а главное — без содержимого.

Но основная беда даже не в этом. С государством Российским злую шутку сыграла упорно насаждавшаяся концепция культурной сферы как системы услуг, а не как служения — искусству, народу и государству. Прочно укоренилась иллюзия, будто достаточно изменить повестку, поставить новую задачу, выделить серьезное финансирование — и сразу же «тот, кто нам мешает, тот нам поможет!». И что же? Ничего. Схема не работает.

Есть еще одна тонкость, о ней постоянно забывают наши государственные менеджеры от культуры. Мне трудно себе представить, чтобы качество брони, производимой на оборонном заводе, зависело от мировоззрения директора предприятия, если, конечно, он не явный вредитель, сиречь иноагент. Но от мировоззрения худрука театра, кинопродюсера или издателя напрямую зависят направленность спектакля, фильма, книги, их воздействие на зрителя-читателя. Конечно, ради денег и сохранения должности можно сделать над собой усилие. А толку? От рыбок птички не родятся. Не по этой ли причине почти за год, минувший с начала СВО, мы не имеем ни одного заметного фильма, спектакля, музыкального цикла и т.д., посвященных этим событиям? А ведь лента «Парень из нашего города» (по пьесе Константина Симонова) вышла на экраны СССР уже осенью 1941-го!

3

Совсем не случайно сегодня все чаще возникают дискуссии о преподавании истории и литературы в школе, а также в вузах. На мой взгляд, присутствие «Архипелага ГУЛАГ» (далее — АГУЛ) в учебной программе — государственное преступление, особенно в пору СВО. Согласен с депутатом-единороссом Д.Вяткиным: пора исключить этот текст из курса.

Напомню, в начале 2014-го в газете «Культура» я предложил исключить АГУЛ из школьной программы, оставив там «Один день Ивана Денисовича». Вполне достаточно, если учесть, что Леонова, Фадеева, Н.Островского там в ту пору уже не было. Давно известно, что трехтомный АГУЛ, который назван автором «художественным исследованием» (не документальным!), — книга крайне субъективная, тенденциозная и содержит факты, опровергнутые наукой. Напомню, автор, призывая «жить не по лжи», число жертв репрессий доводил чуть ли не до 70 миллионов, а это почти половина тогдашнего населения страны. Кто ж тогда работал и воевал? Кого можно воспитать на таких кошмарных «фэнтези»?

Тогда же на страницах «Культуры» я выразил удивление, что уже началась бурная и навязчивая подготовка к 100-летию «великого гулаговеда» (2018), уже шлют циркуляры в регионы, готовят мемориалы, а про 200-летие Лермонтова (2014), 100-летие Симонова (2015), 150-летие Горького (2018), 200-летие Тургенева (2018) никто ни гугу. Почему? Я также напомнил, что, проживая в Америке, автор АГУЛа усердно натравливал США на СССР, есть множество публикаций по этой тематике. Не помнить этого после «крымской весны», обострившей конфликт с Западом, крайне недальновидно.

И что тут началось! На меня обрушилась вдовствующая муза с присными. Приятная во всех отношениях дама-литературовед Сараскина стыдила меня на страницах «Российской газеты», актер Евгений Миронов вызывал меня заочно в эфире «Эха Москвы» на дуэль, но при личной встрече трепетно уклонился. Ксения Ларина на том же «Эхе» требовала не употреблять впредь мою фамилию в СМИ, чтобы стереть имя мерзавца из сознания современников. Оскорбленная вдова вопрошала у властей, как такой негодяй может возглавлять «Литературную газету»? Атака была организована по всем правилам травли, искусством которой наши либералы владеют в совершенстве. Я как умел отбивался. Следы этой полемики вы найдете в Сети, а также в сборниках моей публицистики.

Поначалу такая ярость «солженят» вызвала у меня недоумение, ведь я не первый, кто высказался о вреде культа Солженицына, навязываемого сверху. Многие разоблачители шли куда дальше, утверждая, будто бы в литературе автор АГУЛа занимался той же провокационной работой, что и агент по кличке Ветров в лагере. Я же был куда скромнее: просил лишь не забивать детские головы мрачными фантазиями литературного мстителя и хотя бы не «совать его поперед» Лермонтова и Тургенева. Потом-то я понял, в чем дело.

К тому времени спрос на книги Солженицына катастрофически упал, а ведь авторы, как и их наследники, живут на проценты с продаж. Наличие АГУЛа в школьной программе сулило миллионные тиражи. Вместо неподъемного трехтомника предприимчивая вдова как раз слепила и готовила к печати более ходовой, сокращенный том, откуда убрала опасные места — например, слова сочувствия бандеровцам и власовцам. А тут какой-то щелкопёр Поляков влез в отличную продуманную и запущенную бизнес-схему со своей критикой. Ату его! По слухам, вдовствующая муза жаловалась на самый-самый верх. В общем, досталось мне прилично. Но я не жалею: вспомнили про юбилеи подлинных классиков, был поставлен вопрос об изъятии АГУЛа из школьной программы — но тут накатило 100-летие «неполживца», появились в Москве улица Солженицына и бронзовый Исаич на постаменте... Казалось, тема закрыта навсегда. Но вот грянула СВО. И что? Тема вернулась. Но только речистая вдова теперь непримиримо молчит, центр русского зарубежья вымер, как крематорий на ремонте, а сыновья «неполживца»... Но это отдельная история.

Параллельно развивается другой процесс — возвращение в школьную программу лучших произведений советской литературы. Кроме Островского, Фадеева, Полевого, надо бы вернуть и Алексея Толстого, а главное — великую фронтовую поэзию, очень актуальную ныне. 100-летие Семена Гудзенко, уроженца Киева, 5 марта прошлого года просто не заметили. А он ведь знаковая фигура! Сокращение на уроках литературы произведений советских авторов до минимума и замещение их антисоветскими, подчас невзирая на низкий художественный уровень, было таким же политическим произволом, как замалчивание в свое время Набокова, Гумилёва, Цветаевой... Мало кто сообразил, что массовый отъезд граждан за рубеж в ожидании мобилизации — в значительной степени результат тех нравственных доминант, которые были навязаны в школе. Повторю, в списке дополнительной литературы для старшеклассников, составленном Академией образования, преобладают писатели-эмигранты, причем не первой, а третьей волны, замешанной на русофобии, антисоветизме, презрении к российской государственности. Случайно? Не думаю. Произошла своего рода целенаправленная «довлатизация» школьного курса современной отечественной словесности. А вот блестящий прозаик, капитан дальнего плавания Виктор Конецкий как-то выпал из обоймы, хотя именно его книги как нельзя лучше подходят для чтения в юности. Но воспитание «романтиков трудного счастья» и «России верных сынов» в задачу Минобра не входило. Наоборот. То же самое случилось и на филологических факультетах педвузов. Почти 30 лет с помощью учителей прививалось нашему подрастающему поколению чемоданное настроение. Слава богу, мы теперь не самая читающая страна и большинство мужчин призывного возраста остались на родине...

Далеко не случайна, на мой взгляд, то и дело появляющаяся в информационном пространстве аналогия нынешних «отъезжантов» с пассажирами «философского парохода». Однако она притянута за уши.

Во-первых, несопоставим масштаб фигур, покинувших Россию тогда и сейчас. Ни Бунина, ни Бердяева, ни Франка, ни Зворыкина, ни Трубецкого, ни Вертинского, ни Шаляпина среди сегодняшних беглецов нет. Ну не Слепаков же с Галкиным, ей-богу?!

Во-вторых, причины отъезда высланных и уехавших по своей воле были иные: неприятие развала страны, разрушения государства, несогласие с антирусской политикой большевиков, наконец, жуткое обнищание интеллигенции. Нынешних «покиданцев» целостность страны никогда не волновала, а упрочение государства после погрома 90-х, наоборот, тревожило. Русский же вопрос для них просто не существовал. Что же касается благосостояния, то все ныне уехавшие процветали, более того, им позволили спокойно реализовать все нажитое в «рашке», перевести средства за рубеж. Для сравнения: пассажирам «философского парохода» из ценностей разрешили взять с собой лишь обручальные кольца и по 20 долларов валюты на человека.

В-третьих, из знаменитостей эмиграции первой волны лишь единицы поддержали нападение на СССР объединенной Европы под командой Гитлера. А вот нынешняя «перелетная элита» сразу же истово включилась в грязную информационную войну против России. Речь надо вести не о новом «философском пароходе», а скорее об ассенизационной барже, увозящей на Запад то, что нам не нужно по определению.

4

Конечно, сегодня каждый ответственный человек задумывается о том, «куда влечет нас рок событий». Я в этом вопросе скорее оптимист. Знаете, граждане СССР–России — люди тертые, за последние лет сорок собственная власть устраивала им такие встряски, вплоть до развала страны, такие дефолты, такие американские горки благосостояния и «рокировочки», что ради одоления наглого супостата и спасения русского мира большинство готово потерпеть, затянуть пояса, нам не привыкать. Более того, жертвенность, когда речь идет о судьбе Отечества, «вшита» в наш культурно-исторический код. Никакие иноагенты не могут разрушить «стратегическую покладистость» населения, это может сделать только сама власть оскорбительными для народа действиями или бездействием. Я имею в виду упорное сохранение необъяснимого социального расслоения общества, когда у одних жемчуг мелок, а у других щи пустые.