Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Ода Гавриилу Державину

Лола Уткировна Звонарёва родилась в Москве. Окончила МГУ имени М.В. Ломоносова. Доктор исторических наук, профессор, литературовед, критик, историк, искусствовед, эссеист, литератор. Главный редактор альманаха «Литературные знакомства». Автор пятнадцати книг и более шестисот статей по вопросам истории культуры, изобразительного искусства, литературы, социальной педагогики. Неоднократный лауреат всероссийских и международных литературных премий в номинации «Критика, литературоведение». Член Союза писателей Москвы, академик РАЕН.

Пётр Паламарчук: новое прочтение творчества поэта

Повесть «Един Державин» Петра Паламарчука может восприниматься как развернутый эпиграф ко всему творчеству, а может быть, и ко всей судьбе талантливого писателя и историка, ушедшего из жизни в 41 год, на пике славы и признания. Молодой московский прозаик, автор легендарного четырехтомника — краткой иллюстрированной истории московских храмов «Сорок сороков», вышедшей в Париже под псевдонимом Семен Звонарёв (над которой он работал с 1977 по 1996 год), Петр Паламарчук (1955–1998) дебютировал с этой повестью в 1982 году как писатель и литературовед. В журнале «Литературная учеба» ее благосклонно разбирал литературовед О.Н. Михайлов, автор повести о Державине. Во время работы над повестью Паламарчук готовил к публикации сто лет не переиздававшуюся прозу Державина, сделав к книге пространное предисловие и основательные комментарии.

Петр Георгиевич Паламарчук (1955–1998)

Сравнивая язык прозы Державина с искусной стилизацией-реконструкцией Паламарчука, восхищаемся масштабом языкотворчества и оригинальностью экспериментов писателя, утомившегося от юридических терминов за время недавней работы над диссертацией и стремившегося с головой погрузиться в неупорядоченную допушкинскую языковую стихию XVIII века.

Прозаик Паламарчук явно соперничает с поэтом Державиным: под впечатлением от державинских записок он стремится писать так, как если бы сам писатель с обескураживающей искренностью поведал читателям историю создания оды «Бог» и поделился пережитым ужасом приближающейся смерти.

Раскладывая на отдельные словосочетания последнее стихотворение Державина («Река времен в своем стремленье...»), Паламарчук пластично воссоздает движения, чаяния писателя. Он пытается зафиксировать течение времени даже на уровне печатных знаков. Повесть открывается знаком препинания — тире: «— река сечет пространство, подобно как на иконе алая врезка с Ветхим денми вводит в мироколицу тонкий слой, огненную тень превыспренных стран, не достижных глазу» — такова первая фраза повести «Един Державин».

Завершается она, точнее, обрывается вновь на знаке тире — неоконченной фразой, которая, судя по всему, должна вернуть читателя к началу повествования о Державине: «Стоит заметить, однако, что время оборачивается на самое себя и аспид оживает, подобно соименитому змею соединяя с главою конец и блистая как луч по льду, надо только увидеть, что лишь —». Кольцевая композиция использовалась русскими классиками, но до обрыва предложения и закольцовывания текста на уровне знаков препинания не доходило.

Образ льда, снега — «блистая как луч по льду» — один из символов дореволюционной России. Эмигранты первой волны (а Паламарчук был знатоком литературы русского зарубежья, писал о пьесах Набокова, приятельствовал с А.Зиновьевым, гостил у В.Максимова), обосновавшись в теплой Европе, с тоской вспоминали русские снега и чистый лед.

Судя по стихотворению «Тончию» (1801), Державин гордился тем, «что рожден... в странах льдистых», и предлагал художнику изображать его «в жестокий мраз с огнем души».

Беседы с поэтом о снеге произвели впечатление на итальянского художника Сальватора Тончи. Под портретом поэта 1799 года он написал на латыни двустишие, которое в переводе звучит так: «Правосудие изображено в виде скалы, пророческий дух — в румяном восходе, сердце и честность — в белизне снегов».

В романе «Един Державин» писатель стремился реконструировать русский язык, опираясь на языковую стихию XVIII века, идя путем, близким А.И. Солженицыну (прозе которого Петр посвятит собственный «Путеводитель»), создателю «Словаря языкового расширения». Торопился спасти современную речь от канцеляритов (против которых в книге «Живой как жизнь» выступал К.И. Чуковский) и идеологических штампов, высмеянных Ю.И. Дружниковым в романе о московских журналистах «Ангелы на кончике иглы». Эксперименты молодого прозаика поддержали доктора наук О.Н. Михайлов и А.Чудаков, писавший: «Писатель... пытается постичь самый дух языка со всеми его древними пластами, архаизмами, просторечием, уловить музыку еще допушкинской речи и найти в ней то, что часто нерасчетливо отвергается... уж больно велики в наше время совсем обратные опасности: упрощения, усреднения, нивелировка языка литературы».

Паламарчука, крестившегося за восемь лет до работы над повестью (по воспоминаниям отца писателя, Георгия Михайловича Паламарчука, Петр в 1973 году студентом принял таинство крещения), интересовал пик державинского творчества — история создания принесшей писателю всемирную славу философской оды «Бог». Отношения человека с Богом — предмет многолетних размышлений Петра, о чем свидетельствуют все его последующие сочинения.

Для молодого писателя важно ощутимое в оде «Бог» осмысление творческого пути в соответствии с божественным замыслом и своего места в Божьем мире (уже в первом предложении появляется икона как символ христианского мироощущения автора и героя). Державин первым стал «в сердечной простоте беседовать о Боге», считая главными в своем творчестве оды «Бог» и «Фелица».

Волновал автора и уход из жизни поэта. Особое внимание к феномену смерти отличало творчество тридцатилетних советских писателей — смерть стыдливо исключалась из жизни советских людей, внимание к ней считалось неприличным, а пессимизм официально осуждался.

Тема смерти звучит на первых страницах повести. Паламарчук обыгрывает каждое слово из предсмертного стихотворения Державина «И топит...», вписывая его в трагический, прощальный контекст: «И топит (курсив П.Г. Паламарчука. — Л.З.) их уже не внезапно нападающий бесный волхв Злогор, дрожащий в струях снегоблещущей брадой с колкунами, но соразмеряющее каждому собственный век текущее над рекою время».

В одной из финальных сцен романа писатель дает драматическое описание удара (как тогда называли инсульт), переживаемого Державиным. Умирая, он продолжает оставаться рыцарем словесности — перед его угасающим взором прыгает кириллица: «Внизу же он оставляется един в любезной сени, без сил и с переполненными, не смеющими ни на что более глядеть очами, после того как с огненным треском, рассеивая искры, в голове разрывается исполненный временами раскаленный шар, от которого, как из рассыпавшегося типографского набора так и не вышедшего шестого тома, внутри глаз в лазурных быстропарных тенях пляшет хохлик солнцев, отсветы в виде золотых буковок — двоезубец Мыслете, гвоздец Рцы, усатая Фита да угрюмый Ук...»

Трепетное отношение к очертаниям кириллицы было свойственно многим русским поэтам. Энциклопедист и библиофил Паламарчук не мог не читать статью Есенина «Ключи Марии», где Сергей Александрович восторгался символической формой кириллицы: «Начальная буква в алфавите А есть не что иное, как образ человека, ощупывающего на коленях землю... Буква Б представляет из себя ощупывание этим человеком воздуха... Знак сидения на коленях означает то, что между землей и небом он почувствовал мир пространства... Прочитав сущность земли и почувствовав над нею прикрытое синим сводом пространство, человек протянул руки и к своей сущности. Пуп есть узел человеческого существа, и поэтому, определяя себя или ощупывая, человек как-то невольно опустил руки на эту завязь, и получилась буква В.

Дальнейшее следование букв идет со светом мысли от осознания в мире сущности. Почувствовав себя, человек подымается с колен и, выпрямившись, протягивает руки снова в воздух. Здесь его движения через символы знаков, тех знаков, которыми он ищет своего примирения с воздухом и землею, рождают весь дальнейший порядок алфавита, который так мудро оканчивается фигурою буквы Я. Эта буква рисует человека, опустившего руки на пуп (знак самопознания), шагающим по земле, линии, идущие от середины туловища буквы, есть не что иное, как занесенная для шага правая нога и подпирающая корпус левая.

Через этот мудро занесенный шаг, шаг, который оканчивает обретение знаков нашей грамоты, мы видим, что человек еще окончательно себя не нашел. Он мудро благословил себя, со скарбом открытых ему сущностей, на вечную дорогу, которая означает движение, движение и только движение вперед».

На замысел повести «Един Державин» могло повлиять цитируемое в предисловии к «Прозе» Державина Паламарчуком высказывание П.А. Вяземского: Державин представлялся этому поэту-философу царственной главой «какого-то неприступного острова, отделенного от остального мира океаном, собственно ему принадлежащим».

В небольшой повести Паламарчук постарался показать Державина не только как писателя, эпикурейца, благотворителя (он раздает с крыльца гостинцы тридцати деревенским мальчикам и девочкам, заставляя их читать молитвы), но и как государственного деятеля, болеющего за спивающихся в корчмах крестьян.

В 80-х годах ХХ века много писали о вреде пьянства, о социальной значимости для России этого порока. Размышления Державина, передаваемые писателем как поток сознания, тоже обращены к этой теме (и это не конъюнктура, сходный фрагмент есть в записках Гаврилы Романовича) — в повести Паламарчука читаем: «И на тот конец следовало первейше запретить им в деревнях по корчмам продажу горячего вина для опаивания крестьянского люда, да паче раздачу в долг всего нуждного поселянам с приобретением чрезвычайного росту, погружающего тех в совершенную бедность и нищету...»

Приведем еще одну фразу, которую впору разбирать на лекциях по стилистике как уникальный эксперимент прозаика с нанизыванием синонимов: «Прочел какие смог собрать там явно и под рукою книги и составил из всего того генеральную записку, или Проект об устройстве быта и приведении сего откупщицкого умного, проницательного, догадливого, проворного, учтивого, услужливого, трезвого, воздержного, скромного, несластолюбивого, неопрятного, вонючего, праздного, ленивого, хитрого, любостяжательного, пронырливого, коварного, злого рода людей сколько возможно в христианский вид».

Православный культуролог В.А. Никитин, друживший с писателем, напоминал: Паламарчук немало сил отдал публикациям и комментированию русской классики (Державина, Батюшкова, Гоголя), а Державина, по-новому осмысляя его образ, ценил именно за последовательный патриотизм и отстаивание самобытных устоев народной жизни.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0