«Я за каждое слово отвечу сполна...»

Мы познакомились с Сашей двадцать лет назад, когда я была одним из составителей антологии «Русская поэзия. ХХ век» в издательстве «Олма-Пресс». В самый разгар работы я сломала ногу, и многие авторы, часто совсем незнакомые, приносили свои рукописи и книги прямо ко мне домой, чтобы только «попасть в историю поэзии». Но я не помню среди них Хабарова — Саша был очень робким человеком, когда дело касалось его публикаций и продвижения. Помню, через несколько лет, когда ему вручали премию имени Горького, координатором которой была Людмила Путина, Саша никак не мог решиться подойти к ней, чтобы вместе сфотографироваться. А ведь он бы получил первую премию за поэзию! Я оказалась посмелей: подошла к Людмиле Александровне, объяснила, в чем дело, она очень мило согласилась. Так у Саши появилась эта фотография.

А его тоненькая книжечка стихов «Ноша», изданная с помощью его мамы, Валентины Дмитриевны, оказалась у меня через поэта Владислава Артёмова, который не уставал твердить всем и каждому, что «Сашка гений». В литературной среде обычно это наихудшая реклама. Однако, открыв «Ношу», и я навсегда оказалась в числе тех, кто искренне считал и считает: «Сашка гений». В 2000 году он получил за книгу «Ноша» Всероссийскую литературную премию имени Н.Заболоцкого — и совершенно заслуженно.

Я прочел на странице семьсот двадцать два,

что из желтых костей прорастает трава

и не выжечь ее сквозняками.

А однажды и люди воспрянут из пут,

и сквозь черное небо они прорастут,

облака раздвигая руками.

Я прочел на какой-то из главных страниц,

что мы, люди, прекраснее лилий и птиц

и чудеснее ангелов Божьих.

Мы спасемся с тобой от воды и огня,

только крепче, мой ангел, держись за меня

на подножках и на подножьях...

Я и сам-то держусь ослабевшей рукой

за уют, за уклад, за приклад, за покой,

за насечки по счету убитых.

Только где-то прочел я — спасут не стволы,

а престол, пред которым ослы да волы

и повозки волхвов даровитых...

Стихи поразили меня мощью, свежестью, самобытностью, сквозь строгие строки читалась непростая и нелегкая судьба.

Как легко было писать о Саше, о его стихах, когда он был жив. И так трудно, когда его не стало...

Раньше я писала, фактически всегда обращаясь к нему лично, потому что в первую очередь это нужно было ему: он всегда жадно ловил каждое слово читателя, слушателя, критика, как любой поэт, искал и ждал понимания, сопереживания...

И любви, которой ему так не хватало. Да, любовь очень, очень нужна поэтам! Не успех и популярность — минутные удовольствия, — а подлинная любовь к поэзии. К его поэзии — конкретного человека, в муках создающего чудо.

Он говорил, что вся жизнь его состоит из удивительных встреч, чудес и приключений: «Многие тысячи, сотни тысяч людей прошли через мою жизнь, но немногие оставили следы, которые и сейчас различимы на этой длинной и пыльной дороге. В 1983 году, какой-то зимней ночью, я со слезами на глазах слушал по радио Би-би-си, сквозь шумы “кагэбэшных помех”, повесть Леонида Бородина «Третья правда», но и предположить себе не мог, что через 20 лет мы с ним, давно уже главным редактором журнала “Москва”, будем ехать в одной машине в Ярославль и ссориться — по моей нетрезвой вине». Встречу с великим русским писателем Леонидом Ивановичем Бородиным он считал очень важной для себя. Наверное, с той поры у Саши сформировалась цель: стать сотрудником журнала «Москва». И он стал им (к сожалению, когда Бородина уже не было на свете): заведовал редакцией поэзии и сам повлиял на судьбы многих людей — чутье на хорошие стихи, настоящую поэзию, понимание подлинной литературы у Хабарова было врожденное.

Дмитрий Филиппов вспоминает: «Он позвонил мне году в 2013-м или 2014-м, как раз решалась судьба моего романа в “Москве”. Публикация в том журнале так и не состоялась, и он то ли извинялся, то ли пытался ободрить: интеллигентно, спокойно и по-мужски. Мы проговорили около часа обо всем на свете. Напоследок он мне сказал: “А знаешь, Дима, чем купили Астафьева? Нобелевку ему обещали. И обманули. Он потом каялся за свой роман «Прокляты и убиты», плевался на всю эту ельцинскую банду. Поэтому помни: они всегда обманут”».

Дмитрий Артис написал в кратком слове на смерть Хабарова: «Поэт, писатель, “потайной” советник журнала “Москва”, как называл его главный редактор журнала Владислав Артёмов. Многим помогал печататься, многих любил, обожествлял поэзию и сам был ее верным ангелом-хранителем. Светлый воин». Да, вот это восприятие Саши, его поэзии, запечатлелось у многих — рыцарь, воин, Честь и Достоинство!

Самого Сашу когда-то на поэтическую дорожку «благословил» Андрей Вознесенский, который во времена нашей молодости находился в зените славы, был признанным литературным корифеем. В стихах Хабарова его поразили несомненный самобытный талант и потрясающая искренность.

Он родился 11 февраля 1954 года в Севастополе — и навсегда сохранил связь с этим городом-героем, посвятил ему многие из своих стихотворений. И по месту рождения, если можно так сказать, и по сути своей Саша был настоящим романтиком — первой его мечтой стала мореходка. Поступил в Мореходное училище. Но захотелось большего, его поманил университет — и вот он, упорный, уже учится в Крымском государственном университете. Потом, конечно, его помотало по жизни: работал матросом-рулевым, инструктором-спелеологом, наладчиком ЭВМ, журналистом, словно пытался познать себя, выбрать настоящее свое дело.

И нашел его — он стал Поэтом. Невозможно было не заметить его стихи, и Сашу поддержали многие известные и состоявшиеся литераторы. «В 1989 году я получил свой первый гонорар за книгу стихов “Спаси меня”, вышедшую в издательстве “Молодая гвардия” благодаря Святославу Рыбасу.

В 1991 году благодаря ему я робко и неумело уже читал стихи с экрана Центрального телевидения». А в 1996 году Александр Хабаров вступил в Союз писателей России, стал автором многочисленных публикаций в газетах, журналах, на электронных поэтических площадках: «Литературная газета», «Литературная Россия», «Москва», «Юность», «Нева», «Простор», «Гостиная» и др. Он автор четырех сборников стихотворений, нескольких романов, книг публицистики; лауреат многочисленных ежегодных журнальных премий «Москвы», «Юности», Всероссийской премии им. Заболоцкого, общенациональной Горьковской премии, журнала «Чайка» (США).

Его жизнь оборвалась в ночь на 25 апреля 2020 года.

Дочь Саши, Елизавета, которая, наверное, знает его лучше многих из нас, написала очень трогательные строки:

«Папа прожил удивительную яркую жизнь: он много где был, много где работал и много кого знал. Он вращался абсолютно в разных кругах, его везде уважали и любили. Он никогда ничего не боялся, не боялся остановить несправедливость, не боялся высказать свое мнение, не боялся пойти против системы, не боялся заступиться за друзей, никогда он не шел против себя, так и отсидел два раза за эту самую несправедливость в советское время.

Он был человек искусства, настоящий поэт, он посвятил всю свою жизнь поэзии и никогда не пытался монетизировать дело своей жизни, не думал об этом. Это был его личный диалог с Богом и миром, он начал писать очень рано, когда многие в этом возрасте еще не знают алфавита. Он чувствовал и знал такие вещи и процессы, которые недоступны другим людям, мог ответить на любой вопрос. Мне всегда будет не хватать наших с ним разговоров и споров обо всем на свете. Мы с ним были самые лучшие друзья с детства».

Наталья Лясковская

Знакомство через далекие границы

В 1998 году, только недавно перебравшись в Москву, зашел я в редакцию журнала «Москва», в отдел поэзии. Тогдашний заведующий отделом Владислав Артёмов беседовал с незнакомым мне человеком, который, на мгновение оторвавшись от беседы, лишь искоса глянул на незнакомца, то есть на меня, но я сразу запомнил этот взгляд — короткий и внимательный, пронзительный взгляд небольшого смуглого человека. Позже, прочитав подаренную им повесть о зоне, я узнал в одном из главных ее героев, по кличке Монгол, этого человека.

Артёмов, оторвавшись от беседы, представил нас друг другу, сказал собеседнику:

— Вот твой крестник, наконец познакомьтесь!..

Это был Александр Хабаров.

По молодости и борзоте залетев на небольшой срок в тюрьму, прирожденный поэт, он не переставал и там писать стихи. Мало того, умудрялся рассылать по всем редакциям. И всюду получал отказ.

В 80–90-х годах работая в журнале «Простор», в отделе поэзии, увидев однажды в редакционной почте конверт с характерной печатью спецучреждения, первым делом я, конечно, открыл его. Там были стихи. Настоящие.

Но их, как потом выяснилось, тогда никто не печатал. Как можно! Зэка! Осторожные редакторы, скорее всего, просто выбрасывали их в корзину. Вряд ли даже удосуживались прочесть. Иначе, думаю, прочитав стихи, все же постарались бы опубликовать. Но так получилось, что первую в жизни опубликованную стихотворную подборку Хабаров увидел лишь в «Просторе». Уже потом его стали печатать все, нарасхват.

Александр, когда мы познакомились и подружились в Москве, рассказал продолжение истории с этой публикацией. Он голодал чуть ли не полнедели, выйдя из тюряги без гроша, дома ему никто не помог, и он, уходя из дома в надежде где-нибудь раздобыться, чисто машинально ткнулся в почтовый ящик... а оттуда вывалилось не что иное, как денежный перевод из «Простора»!..

Это была и палочка-выручалочка на тот момент жизни, и одновременно как бы официальная «путевка в литературу». Главное все же тогда, я думаю, была поддержка материальная. Впрочем, и моральная была нелишней, в той-то ситуации.

Рассказывают о его тяжком недуге, «русской болезни», но я никогда не видел его в плачевном состоянии, о котором был наслышан. Вероятно, не слишком частые наши встречи приходились на тот момент, когда он выходил из больницы и был как стеклышко. О том, насколько это был умный, тонкий человек, интересный рассказчик, нет смысла здесь распространяться. Поведают другие, лучше и дольше его знавшие. А мы всегда при встречах просто обнимались, радовались друг другу и увлеченно, с непременным юмором толковали, чаще всего о поэзии. И непременно вспоминали первое наше, пусть и заочное, через далекие границы, знакомство...

Царствие тебе небесное, Саша!..

Вячеслав Киктенко†

Александр Хабаров

Мы пиво пьем, а он икает

И врет, поскольку он поэт,

Что птица феникс возникает

Из пепла наших сигарет,

Что мы засыпаны, как снегом,

Дождем его черновиков

И нужно ехать за Ковчегом

В страну колоколов, веков.

Мы поплывем, взметая воды,

Туда, где светлая заря

И электричество свободы

Никто не выключает зря,

Где смерти нет и ложь изъята

Из обихода слов и дел

И не поднимет брат на брата

Ни карандаш, ни самострел.

Мы пьем коричневое пиво,

Колечками пускаем дым,

А он все врет, но так красиво,

Что встанем и пойдем за ним!

Сначала было это стихотворение — трудно спорить — превосходное. Затем на полях разговоров о современной литературе возникло имя Александр Хабаров. Хабаров то, Хабаров сё! И довольно долго они существовали в моем сознании параллельно, а когда пересеклись, произошел момент объединения человека и его текста.

Я узнал, что этот худой, обильно курящий дяденька носитель некой легенды, в общем-то широко распространенной в нашем Отечестве.

Сидел! Но это не был банальный ходок на зону.

Среди его знакомых наблюдались, например, американские профессора, один из которых даже написал несколько строк к изданию книги Хабарова «Ноша».

Кого-то разжалобить или удивить такой страницей биографии (зона) у нас трудно и трудно отвратить. Слишком многие сидели. Слишком многие сидели (по их словам) ни за что.

Саша выработал свое отношение к этой теме. Только от него я слыхал столько, можно сказать, юмористических рассказов о жизни за колючей проволокой.

Вместе со Славой Артёмовым он выпустил остроумное и полезное наставление для тех, кто готовится посетить места не столь отдаленные, — «Тюрьма и зона».

Но что это я все о мрачном! Как будто больше нечего рассказать об Александре Хабарове.

Есть.

Это был интеллектуал и крупная рыба в социальных сетях. Когда он на короткое время пришел на работу в журнал «Москва», где подвизался я, я много часов провел в полезнейших и интереснейших разговорах с ним.

Читал он все, в том смысле, что было очень трудно его удивить каким-то литературным именем, и обо всем имел свое, независимое, аргументированное, оригинальное суждение.

Знал ли он о состоянии своего здоровья в последние годы? Знал.

Но сознательно, фаталистически избегал лечения. Причем не надрывно, не трусливо, как один общеизвестный гений. А почти весело.

Мне его не жалко, в том смысле, что я не смею его жалеть. Это был сильный, умный человек, который полностью «ответил за базар».

Михаил Попов

У него это получалось...

Это было в самом начале 90-х, когда Владимир Крупин, тогдашний главный редактор, пригласил меня работать в журнал «Москва», в отдел поэзии. Как-то вечером, когда я уже собирался отправиться на встречу с друзьями-поэтами в ЦДЛ, в комнату вошел скромный человек в затемненных очках, тихо представился:

— Александр Хабаров, поэт.

— Хорошо, — сказал я обычное, рутинное. — Оставьте стихи, через месяц будет ответ.

— Зачем месяц? У меня тут немного. Три или четыре стихотворения.

Хабаров вытащил из кармана несколько перемятых листочков, явно вырванных из школьной тетради. Стихи были написаны от руки. Мне показалось, что кое-где листочки эти даже обгорели по краям...

«Эге, гения изображаем...» — подумал я.

— Ладно, давайте.

Начал читать стоя, на ходу. Затем опустился в кресло. Перечитал... Спустя минуту встал и сказал совсем-совсем иным тоном:

— Так, Александр Хабаров! Завтра же принесите мне все, что есть у вас написанного. Всё, без исключения... От раннего вашего детства до сего дня. А теперь следуйте за мной!

И я увлек его в ресторан ЦДЛ. На вопросы друзей отвечал так:

— Саша Хабаров, гениальный поэт.

Мы весело пили весь этот вечер, потом поехали ко мне домой, там продолжили почти до утра... Затем Саша уехал к семье в Домодедово. А спустя пару дней мне позвонила его жена:

— Приезжайте, выручайте. Саша пьет...

Увы, это роковой недуг половины русских поэтов.

Потом были сокрушительные 90-е годы. Как выжить поэту, как прокормить семью? Мы с Хабаровым хватались за все, что могло принести какие-то деньги, придумывали проекты, затевали совместные дела. Участвовали в выборах, готовили платные материалы для газет, писали книгу «Тюрьма и зона» — о том, как вести себя человеку, случайно попавшему в отделение милиции, затем в СИЗО и наконец в эту самую тюрьму и зону... Тема актуальнейшая, учитывая тогдашнюю обстановку в стране. Я писал историческую часть, Александр — на злобу дня. К слову, книга эта, за которую мы из-за великой нужды согласились получить разово по три тысячи долларов и навсегда отказались от роялти, могла нас озолотить. Она выходила миллионными тиражами, какие-то воровские сибирские издательства выпускали ее подпольно, несколько тиражей напечатаны были на Украине с немного искаженным названием, а автором указан был некий «полковник Слизень»... Дела темные, прошлые.

Когда меня выбрали главным редактором «Москвы», я пригласил Александра Хабарова в отдел поэзии. Но опять «роковой недуг русских поэтов»... Саша проработал недолго и уволился. По-прежнему приезжал в редакцию, подолгу сидел у меня в кабинете. Всё, что он рекомендовал, всех авторов, которых он отыскивал, мы печатали. Вкус у него был безупречный...

И вот еще что. Это очень важно. Когда у нас в кабинете собирался творческий народ и начинались разговоры, Саша принимал в них самое живое участие. Но до определенной черты. Что за разговоры среди поэтов? Да самые обыкновенные: «В круг сойдясь, оплевывать друг друга...» Никогда, ни единого раза Саша никого не осудил, не высмеял... Он старался в каждом найти прежде всего черты симпатичные, добрые. Не знаю как, но у него это получалось.

Владислав Артёмов