Любовь к изменениям

Павел Андреевич Суслов родился в 1989 году. Окончил Ивановский государственный университет. Кандидат филологических наук. Работал корректором, преподавателем русского языка, литературы, основ философии в Ивановском колледже легкой промышленности. В настоящее время работает научным сотрудником Музея промышленности и искусства имени Д.Г. Бурылина в г. Иваново. Публиковался в журналах «Звезда», «Аврора», «Урал». Участник Форума молодых писателей в Липках (2023). Стипендиат Министерства культуры РФ (2023). Лауреат премии журнала «Звезда» «Лучший дебют — 2023». Роман «Деревянная ворона» вошел в лонг-лист Национальной литературной премии «Большая книга» (2024). Живет в Иваново.
* * *
Побег еще свершится, а пока
в знакомых комнатах присмотримся покрепче
к бескомпромиссной глади потолка
и обнаружим вдруг побеги трещин,
бутоны вздутий, лепестки облезших
белил. Вчера еще скользил
по потолку, следя за нами, блик —
эффект побочный уличных светил, —
он нас едва не превратил в заик,
и приходилось зажигать ночник,
чтоб ты могла уснуть. Неровный свет
смирнел на стенах, плоских, словно юмор
друзей-соседей. Выверенность черт
уничтожала миф про пятый угол
и ставила нас в положенье кукол —
вещей, напоминающих людей
и ставших элементом интерьера,
рельефной частью мира плоскостей.
Живущим в кубе не присуща вера,
что человек есть истинная мера
любых вещей. Скорей наоборот.
Но взгляд устал довольствоваться малым
и все искал спасительный проход,
то отдаваясь теневым провалам,
то обращаясь к матовым овалам
зеркал, приумножающих внутри
себя мирок, продавшийся предметам.
Но вдруг остановился на двери,
удачно притворившейся фрагментом
стены. Сбежим... Жаль, тени наши следом
за нами не шагнут через порог —
растянутся на выцветших обоях,
антично подпирая потолок;
он рушится, теряя нас с тобою
из поля зрения. И трещиной кривою
разделан пополам проклятый блик,
как ржавчиною нож у гильотины.
Теперь бежим! Покинем наш тупик,
оставив живописные руины,
с четой теней — заложниц Мнемозины.
2008
* * *
Эпилог сентября.
Солнце стало заметно белее.
Желтизну приняла
многомерная фреска листвы.
Юный куст у реки
вдруг острее почувствовал время,
видя листья свои,
уносимые током воды.
В этом времени года
запрятан капкан ностальгии —
в этой ломкой листве,
что легла точно старческий плед
на колени скамей,
в том, что, жертвуя четкостью линий,
стены стали бледны
и как будто прозрачны на свет.
Весь пейзаж отдает
восстановленной ретроспективой,
с цветом сепии схожи
оттенки буреющих крон.
Город смыт с берегов
и гигантскою каплей чернильной,
как растекшийся текст,
в ртутных водах реки растворен.
В отраженьи таком —
откровение времени камню.
И не в силах признать,
что навряд ли оно о былом,
с тонким звоном стекла
закрываются наглухо ставни
самых ветхих домов,
перепуганных близостью с дном.
Ты идешь вдоль реки,
за своим двойником поспешая,
в блеклых травах предместья
рассеянный путая шаг.
Задевая кусты,
запах гари тревожно вдыхая,
с этим скудным пространством
деля перед временем страх.
2008–2010
* * *
Размякший мрамор перехвачен тьмой.
Спуская вниз ее тугую ленту,
я обнажаю оттиск кружевной,
чтоб в жалости — неистовой, больной —
щекою льнуть к оставленному следу.
Как холоден мерцающий покров!
К прикосновеньям рук моих нечуток.
Но, бледный бедной синью незабудок,
он требует рожденья новых строф.
Скольженье долу, пальцев перебег,
падение слюды прозрачно-бурой.
Я исступленно поднимаюсь вверх
и слышу приглушенный полусмех
и полувздох полуживой скульптуры.
Белесый фон. Ручьев голубизна,
вдруг проступивших на белесом фоне.
Во впадине расслабленной ладони —
болезненная тени желтизна.
Текстура мрамора. Его узор и цвет
и неспособность к сохраненью жара.
Но, жаром внешним временно согрет,
он обретает человечность черт
и исторгает слабый звук удара
из пустоты груди. Тебя избрав,
избрал я холод совершенной формы.
Рассеянный по комнате просторной
свет лампы озаряет книжный шкаф.
И в ламповом кругу, на фоне книг
стоят часы, следя оцепенело
за сценой, отражающейся в них,
и страшно неподвижен твой двойник.
Рождение трагедии из тела
красавицы. Исчерпываем страсть,
и остается лишь удушье страха.
На краешке кровати примостясь,
Пигмалион покусывает пясть,
и стынет груда мраморного праха.
2011–2013
Дождь
С утра до вечера унылый плакса
Топтался под окном.
То исступленно, горько надрывался,
То забывался сном...
С утра до вечера такая серость!
Лилась с небес вода...
И то ли спать, то ли рыдать хотелось,
А может, пить до дна...
На четвереньках ползать по квартире,
Искать себя в углах,
А капли по карнизу били, били
И прятались в щелях,
Чертили вопросительные знаки,
Дрожали на стекле.
И мутной пеной пузырилась слякоть
На вымокшей земле.
Летняя ночь
Из романа «Деревянная ворона»
Свет фонарей выхватывал из ночи
Отрезки спящей улицы. Любой
Ночной пейзаж отчасти не закончен,
Он много прячет там, за темнотой.
И в этой темноте терялись спины
Тысячеглазых царственных домов.
И каждый глаз разглядывал картины
Своих, другим не ясных, снов.
Я чувствовал себя причастным к тайне,
Которую хранит немая ночь.
Застыло время. Стрелки встали,
И лист бумаги по асфальту прочь
С шуршанием влачился. Как душа,
Сбежавшая из замкнутого круга.
И серые на черном не спеша
На небе тучи тыкались друг в друга,
Как старые ленивые медведи. Гаражи
Горбатились и, кажется, дышали...
И, нарушая вязкость тишины,
Несмазанные петли скрежетали,
Приоткрывая темные глубины
Проваленных
подъездных
ртов.