— Наташа, ты ли это? — услышала она радостный возглас рядом с собой и вскинула голову, отвлеклась на миг от наблюдения за дочерью, которая в нескольких шагах от нее, возле кромки воды,  возилась в песке, пытаясь что-то построить.

Наташа в одиночестве сидела на одеяле, не спускала глаз с дочери, опасаясь, как бы она не полезла в воду, соблазнившись жизнерадостными и озорными криками ребят. Позади дочери шумно плескались в воде ребятишки, а по всему берегу на расстеленных одеялах или просто на траве лежали-загорали люди. Кое-где усевшись в кружок, играли в карты. Отовсюду слышались говор, смех, радостные взвизги ребят из воды.

Наташа, услышав бодрый и веселый голос парня рядом с собой, очень знакомый голос, в котором чувствовались искреннее удивление и восторг, резко вскинула голову, взглянула на парня, и сердце у нее оборвалось. Перед ней стоял он, Пашка Мельников, ее первая любовь, стоял в плавках, высокий, стройный, мускулистый, прежний. Только волосы были коротко острижены, а в школе у него был большой густой белокурый чуб. Плавки у него были сухими, значит, он только что появился на берегу Вороны. И видимо, впервые: ни малейшего загара на его белом теле. Наташа мигом, машинально ткнулась рукой в одеяло, оперлась о землю и вскочила, невольно брякнув:

— Ты откуда?

— Оттуда! — засмеялся Пашка и указал пальцем в небо.

Пашка был летчиком. Он с удовольствием понял, какое впечатление произвела на Наташу встреча с ним, и от этого его охватило шутливое воодушевление. К тому же он был приятно удивлен тем, что от прежней худышки, конопатой Наташи не осталось ничего. Перед ним была молодая обаятельная женщина в самом цвету.

— В отпуск? — глядела на него Наташа, пытаясь успокоиться, подавить волнение.

— К тебе летел! — жизнерадостно и легко балагурил Пашка, но при этом он неожиданно почувствовал непонятное, но приятное волнение. — Сердце вело и пело: на Ворону, на пляж, там Наташа.

Шутливая трепотня Пашки немного успокоила Наташу, и она приняла его тон, ответила:

— Ну да, вижу, летел, аж ногу сломал, — взглянула она на шрам у Пашки на ноге, чуть ниже колена.

— Точно! Это сейчас, когда я несся с бугра к твоим ногам, — кивнул он в сторону высокого берега, где между зарослей лопухов и бурьяна змеилась тропинка вниз, к берегу реки.

— Быстро на тебе заживает, — легко усмехнулась Наташа, понимая, что он, балагуря, откровенно любуется ею.

— Где твои конопушки? — спросил он. — Помню, летом они твое милое личико всегда осыпали.

— Все проходит, прошли и веснушки.

— Тебя не узнать! Расцвела, округлилась. Замужняя жизнь на пользу пошла... Муж твой в Хохляндии воюет?

— И это ты знаешь?

— Я все о тебе знаю! Каждый твой шаг в моем сердце стучит.

— Ну да, ну да, гремит так, что я решила, что гроза начинается! Думаю, как это так, небо чистое, откуда гром?

Он засмеялся, решив, что переиграл, некоторую усмешку почувствовал в последних словах Наташи и проговорил серьезней:

— Если Москва считается большой деревней, то наш городишко так, небольшой хуторок. Все всё друг о друге знают, ты тоже, думаю, все обо мне знаешь.

— Наслышана, что от тебя две жены сбежали, — усмехнулась Наташа, почувствовав вдруг застарелую обиду на Пашку.

— Сбежали? Я бы так не сказал... К сожалению, не у всех женщин такой золотой характер, как у тебя. И не все так хороши! — Пашка попытался вернуть прежний шутливый тон, но не удержался, спросил: — Витька твой добровольцем пошел на фронт? Средств не хватало красавицу жену содержать?

— На средства мы не жаловались, — перешла на серьезный тон Наташа. Разговаривая, она поглядывала на дочь, которая отвлеклась от игры с песком и стояла у воды, смотрела на озорных ребят, по-прежнему резвившихся в воде. — Витёк работал бульдозеристом, хорошо зарабатывал. Он в армии был механиком-водителем танка, вот его среди первых и мобилизовали.

— Молодец он! Танкисты хорошо воюют, — одобрил Пашка.

— А ты что же?.. — спросила Наташа. — Избежал как-то?

— Не избежал... — начал Пашка, думая, стоит ли ей сейчас рассказывать, что он только что вернулся из плена, куда попал после того, как его самолет был сбит в одном из первых боев. — Пришлось и мне...

Но в это время Наташа заметила, что дочь потихоньку зашагала в воду к ребятам, и бросилась к ней, громко вскрикнув:

— Катюша, туда нельзя!

Она выхватила дочь из реки и понесла ее к Пашке, который смотрел на них с улыбкой, стоя на прежнем месте возле одеяла.

— Плавать научишься, тогда будешь с ребятами играть, — поставила она дочь на одеяло.

— Ой, какая красивая девочка! — Пашка присел перед Катюшей на корточки. — Вся в маму! Давай знакомиться, — протянул он ей свою руку. — Дядя Паша! А тебя как зовут?

Девочка сначала взглянула на мать, увидела, что та ласково улыбается ей, и протянула руку Пашке, проговорив:

— Катюша.

Тот осторожно взял ее маленькую руку в свою, встряхнул легонько, говоря нежно:

— Вот мы и познакомились. Сколько тебе лет?

Катюша молча, с улыбкой подняла руку с растопыренными пальцами.

— Пять? — спросил Пашка.

Девочка отрицательно покачала головой.

— Сожми один пальчик, — подсказала ей Наташа.

Девочка прижала большой палец к ладони и снова показала руку с растопыренными пальцами.

— Понятно, четыре годика, — произнес Пашка, по-прежнему сидя на корточках перед девочкой. — Прекрасный возраст для женщины. Пора учиться плавать. Хочешь научиться плавать?

Катюша кивнула, с улыбкой глядя на Пашку, привыкая к нему.

— Научишься, и мама разрешит тебе с ребятами в реке играть. Видишь, как они визжат от восторга? И ты будешь так же веселиться! Пошли учиться. — Пашка протянул девочке руку, поднимаясь.

Катюша снова взглянула на мать.

— Не бойся, я осторожно, — сказал он Наташе.

— Пошли, — ответила та и подала руку девочке.

Катюша одну руку сунула матери в ладонь, а другую подняла к Пашке. Они, держа девочку за руки, потихоньку двинулись к реке.

«А ведь Пашка мог быть отцом Катюши!» — невольно мелькнуло в голове Наташи.

— Ты не бойся, — обращался Пашка к девочке. — Я буду держать тебя на ладонях, а ты делай руками вот так, — показал он, — а ногами болтай. Мы все так учились. Меня тоже так отец учил. Ну, давай! — подхватил он девочку на руки, вошел в реку по пояс и опустил девочку в воду, поддерживая ее ладонями под живот.

Наташа стояла рядом, с опаской следила за Пашкой, готовая в любой момент броситься на помощь дочери.

— Ну, давай, греби руками, болтай ногами. Вот так, вот так! — Пашка нежным голосом подсказывал девочке, что делать, а сам потихонечку повел ее по воде, радостно восклицая: — Плывем, плывем! Вот хорошо! Теперь ты знаешь, как плавать. Завтра будешь вот так летать по воде.

Он быстро побежал по песчаному дну мимо барахтающихся в воде ребятишек, держа впереди себя девочку так, что вода забурлила вокруг нее. Девочка радостно завизжала. Пашка выхватил ее из воды, поднял на руки и поцеловал в щеку.

— Теперь ты знаешь, как надо плавать! Завтра еще будем учиться, — ворковал он.

— Иди ко мне. — Наташа взяла у него дочь. — Нам пора... Бабушка теперь ждет нас обедать.

Пока Наташа вытирала полотенцем дочь, собирала вещи, вытряхивала от мусора и складывала одеяло, Пашка говорил ей:

— Я вчера прогуливался в Парке Победы, видел нашу скамейку у пруда под ивой. Помнишь, как я тебя там поцеловал?

Наташа ничего не ответила, молча собирала вещи в пакет, не глядя на него. Помнила ли она тот поцелуй? Да еще как помнила. Это был ее первый поцелуй! Но еще яснее помнила, что было потом, из-за чего она не спала потом не одну ночь.

— Там за десять лет почти ничего не изменилось, — продолжал говорить Пашка. — Только ивушка разрослась... Подумать только, десять лет прошло.

— Больше, — ответила она, засовывая одеяло в пакет. — Было это в мае, а сейчас июль.

— Давай подержу, — помог он ей втиснуть одеяло в сумку. — Не видел я тебя десять лет, в июле уехал поступать в летку, и всё! Давай вечером встретимся на той лавочке, — предложил Пашка. — Посидим, повспоминаем школьные годы.

— Что о них вспоминать, — пожала плечами Наташа, поднимая сумку. — Что было, то прошло!

— Тогда поговорим о будущем... Придешь?

— О будущем... — усмехнулась она, взяв за руку Катюшу.

— Приходи, — просил он умоляющим голосом.

Она посмотрела ему в глаза. Он не отвел, не опустил взгляда, смотрел на нее с надеждой.

— Приду, — ответила она быстро неожиданно для самой себя. — Как стемнеет...

Он провожал их взглядом и улыбался, нетерпеливо представляя, как будет целовать ее на той скамейке, а потом приведет в летнюю кухню, где тайком от родителей будет поить ее шампанским и целовать, целовать. Больше года, которые он провел в плену, он ни разу не встречался с женщиной.

Во время обеда Наташа сказала своей матери, что встретила у реки Пашку Мельникова.

— Дак он вчера еще утром приехал на такси из Тамбова.

— А что же ты мне не сказала? — с упреком взглянула на нее Наташа, разливая окрошку по тарелкам.

— Об чем говорить? Новость какая? — усмехнулась мать и внимательно посмотрела на дочь. — Приехал и приехал. Какое нам дело?

— Не слыхала, он в отпуск или как? — продолжала интересоваться Наташа.

— Говорят, он в плену был больше года.

— В плену?! — удивилась, замерла с ложкой в руке Наташа.

— Самолет его сбили, он выпрыгнул прямо к хохлам в руки. Выменяли его недавно, видать, с теми, что по телевизору показывали...

— Что же он мне не сказал ничего? — удивленно качала головой Наташа. — Как жена, должно быть, исстрадалась!

— Нет у него жены. До войны расстались. Один живет в своей квартире под Москвой, в Жуковском... Ты ешь, ешь, чего задумалась?

— Не дай бог, Витя в плен попадет. Ой-ёй-ёй! — со вздохом сказала она о муже и горестно качнула головой.

— Дак мы с ним вчера только разговаривали по телефону. Говорит, все в порядке у него. Веселый...

После обеда Наташа пошла в огород полоть лук. Перья его кое-где стали желтеть, луковицы округлялись, толстели, тяпкой уже не пройдешься по полю. Надо руками рвать подросший сорняк. Наташа машинально выдергивала колючий осот, лебеду, пырей, повитель и бросала пучки травы в кучу, а сама думала о Пашке Мельникове. Вспоминала школу, те дни, когда она почему-то выделила Пашку среди других парней, невольно следила за ним, прислушивалась к его словам, думала о нем ночами, представляла, как он будет провожать ее до дому вечерами, как будет нежно держать ее руку в своей сильной мужской руке. Но он не обращал на нее внимания. Шутил, заигрывал с другими девчонками. Устала ждать, когда он проявит к ней интерес, поймет, что она самая лучшая девчонка на свете, проводит ее до дому, увлечется ею, как это всегда бывает в книжках о любви, устала ждать и принялась сама оказывать ему внимание: бывала всегда там, где был он, громче всех смеялась, когда он шутил.

А он уже в школьные годы был балагуром. К тому же был высок ростом, с белокурым чубом, с едва приметными реденькими усиками, которые делали его лицо загадочным и романтичным. Как ни старалась она, переступая через гордость, через стыд, вызвать у него отзывчивость, ничего не получалось. А потом она узнала, что он стал гулять с девчонкой из девятого класса. Как же она тогда переживала, как мучилась, придумывала, как отвадить от него ту рослую не по возрасту девчонку!

Она вызнала, что в мае теплыми вечерами они частенько бывают в Парке Победы, и тоже стала бывать там. Не могла сдержаться, тянуло ее туда нестерпимо, хотелось увидеть его с ней, удостовериться, что он не любит ту рослую дылду, как говорила ей подружка. Наташа не догадывалась тогда, что все ее одноклассники давно уже знают, что Пашка свел ее с ума. Знал и он об этом.

И однажды, как показалось тогда, ей повезло, она собственными ушами услышала, сидя в полутьме на лавочке под ивой у пруда, как Пашка резко и грубо выкрикнул девчонке, они гуляли по берегу пруда: «Пошла ты, дура! После этого я видеть тебя не хочу!» Выкрикнул, развернулся и быстро пошел в сторону лавочки, где она сидела. Наташа машинально дернулась, чтобы встать, но сдержалась, только выпрямила сгорбленную скорбно спину. Сердце ее затрепетало. Пашка, видимо, заметил ее непроизвольное движение, взглянул на нее, подходя, узнал, приостановился и спросил недоуменно:

— Наташа? Одна? Что ты тут делаешь?

— Я люблю здесь бывать вечерами. Слышишь, как соловей заливается? И вода тихая-тихая, звезды в ней отражаются...

— Соловей? — усмехнувшись, переспросил Пашка. — Я как-то не обращал внимания. Можно я к тебе сяду?

— Садись, скамейка большая...

Говорила она спокойно, а сердце у нее трепетало: вот оно, ее мгновение!

Пашка сел рядом, совсем близко, так что его нога касалась ее ноги. Она не отодвинулась. Хорошо, что полумрак и он не видит, как загорелось ее лицо. Пашка помолчал минутку, прислушиваясь, и заговорил, имея в виду соловья:

— Да-а, ишь какие трели пускает... Гнездо у него должно быть где-то в кустах... А я не обращал внимания...

— Соловьи всегда поют соловьихам, чтоб им не скучно было птенцов высиживать, — проговорила она.

— Ишь! — засмеялся Пашка. — Чтоб не скучно было... И звезды в пруду...

Он вдруг приобнял ее, прижал к себе. Она не сопротивлялась, только размякла как-то от нежности к нему, от нестерпимого счастья. И показалось ей, что теперь каждый вечер они будут сидеть на этой лавочке и он будет так же обнимать ее, прижимать к себе, чувствуя, как разрывается ее сердце от нестерпимого блаженства. Он пальцами повернул ее лицо к себе и впился своими губами в ее губы. Она, кажется, потеряла сознание, откинулась на спинку сиденья, а он, поцеловав ее, живо поднялся, бросил ей ласково:

— Хорошая ты девчонка, но не героиня моего романа. — И стал быстро удаляться от нее по дорожке вдоль пруда.

В то время была популярной песня «Герой не моего романа».

Она, замерев от неожиданности, не понимая, что происходит, убито смотрела ему вслед.

А потом Пашка поступил в летное училище, и больше она его ни разу не видела.

Все это воспоминание о делах десятилетней давности мигом пронеслось в голове Наташи, и она стала вспоминать сегодняшнюю встречу, вспоминать его слова: «Тебя не узнать! Расцвела, округлилась!» Неужели он не врал? Неужели она теперь ему действительно понравилась? Вспомнился его умоляющий взгляд, полный надежды, когда он уговаривал ее прийти к нему. Нет, он не лукавил! В ней ничего не осталось от той костлявой, угловатой девчонки десятилетней давности. Она почему-то отставала в росте от своих давненько округлившихся одноклассниц. «Может, зря я согласилась прийти?» — промелькнуло в голове, но тут же всплыло в памяти то ощущение нестерпимого блаженства, когда он целовал ее. А в ответ вкралось сомнение, вопрос: почему же тогда его бросали жены? На вид красавец, поговорить умеет, разливается как тот соловей! Идеальный муж! Чего же им не хватало?

Вспомнилось, как ласково и чутко разговаривал Паша с Катюшей, как бережно катал ее по воде! Снова невольно пронеслась прежняя мысль, что он мог бы быть отцом Катюши. Почему-то вспомнились слова матери, что он один живет в своей квартире в Жуковском. «О каком будущем он хотел поговорить при встрече? А если он не шутил, когда говорил, что летел ко мне? Вдруг он тоже все эти годы думал обо мне? Потому и не ужился с женами?.. Глупость-то какая! Ой, глупость!.. “Посидим на лавочке, поговорим... Там все и прояснится!” Что прояснится? А Витя? Как с Витей быть? Да, конечно, он не Паша, шуточки не любит, никогда не острит, серьезный... надежный, да-да, надежный и верный... не поет, как тот соловей, но плечо у него надежное, не подведет, не обманет... Чего я брякнула, что приду? Не приду я на ту обманную лавочку. Не приду!» — твердо решила она.

Но по мере того как солнце клонилось к закату, беспокойство и волнение все сильнее и сильнее охватывали ее сердце. Тянуло к пруду.

Поужинав, она сказала матери, что Клавка, подружка, звонила, просила заглянуть к ней, поговорить. Надела новое платье и отправилась к остановке маршрутки. До Парка Победы нужно было добираться минут двадцать. Приедет, когда начнет смеркаться. На остановке никого не было — видно, маршрутка только что ушла, забрала людей. «Зачем я еду? — снова возник вопрос. — Разве я не знаю, чем это кончится?.. Как мне потом смотреть в глаза Вите? Знать, он надежный, а я... Может, он сейчас в бою? Может, кровью исходит, а я на свиданку... Солдатка... Гулящая солдатка! Нет, нет, нет, ни за что! Я любила, люблю и буду любить мужа!» Она почувствовала, что глаза ее налились влагой. Наташа оглянулась, нет ли кого поблизости, развернулась и быстро пошла домой, думая о себе: «Сволочь я! Сволочь! Совсем о Вите забыла». Она вытащила из сумочки смартфон и быстро, волнуясь, набрала номер телефона мужа. Он вчера говорил ей, что теперь ему звонить можно, намекал, что, может, скоро ему дадут отпуск. Звонить ему было можно не всегда. Об этом он предупреждал заранее. Витя тут же откликнулся на ее звонок, откликнулся радостным, каким-то восторженным голосом:

— Наташа, милая, ты знаешь, меня орденом наградили, орденом Мужества! Министр обороны сегодня вручил, сам приезжал!

— Ой, как я рада, как рада! Я всегда знала, что ты у меня герой! Герой! — кричала она в телефон, подходя к своему дому.

Влетела в прихожую, громко и радостно позвала мать, которая вместе с Катюшей в горнице смотрела телевизор:

— Мама, мама, Вите орден дали!

Первой из комнаты выскочила Катюша, подбежала к ней, ухватила за руку и потянула в горницу, показывая другой рукой на телевизор, восклицая:

— Мама, папа!

Потом в двери появилась мать и ответила спокойно:

— Я знаю!

— Откуда?

— Сейчас по телевизору показывали. Министр в госпиталь приехал и сам надел на грудь Вите медаль, ну ту, что круглым крестом.

— Витя в госпитале? — ахнула Наташа. — Не может быть, я только сейчас с ним разговаривала. Что с ним? Руки-ноги целы?

— Вроде целы... Рука левая вся забинтованная... Он сидел на кровати... Не вставал...

Наташа, дрожа от нетерпения и волнения, стала снова набирать номер телефона мужа. Набрала, вскрикнула:

— Ты почему не сказал, что ранен?

— Успокойся, успокойся, не хотел я вас волновать с матерью. Посчитал, выздоровлю, приеду, все расскажу. Не ругайся! Все в норме у меня.

— Куда ранило?

— Руку задело, и левую ногу сломал. Чепуха! Я эту ногу еще в детстве ломал, упал с велосипеда. Заживет, бегом прибегу из Москвы. Ну и поджарило меня немного... Задницу! — Смеется. — Там никто, кроме тебя, не увидит.

— Ой, дурак! Ты где, в Москве?

— В Пушкине, в военном госпитале.

— Послезавтра жди нас с Катюшей. Прилетим. Ночь всего ехать. Сказал бы раньше, завтра были бы у тебя, а сегодня уже на поезд не успеем.

— Ой, дурак! — отключила телефон Наташа и обратилась к матери: — В Пушкине он. Это рядом с Москвой.

Она подхватила Катюшу, подняла ее над головой и закружила, смеясь:

— Послезавтра мы папку увидим!

Девочка в ответ тоже засмеялась, завизжала:

— Я видела папку, видела там! — указывала она на телевизор.

Раздался звонок смартфона. Наташа опустила Катюшу на пол и взглянула на экран смартфона. Номер был незнакомый. Она откликнулась:

— Алё!

— Ты где? Я жду тебя! — Наташа узнала голос Пашки.

— Откуда ты узнал мой номер телефона? Я тебе не давала!

— Кто ищет, тот обрящет! Я сижу на нашей лавочке, вспоминаю наш первый и последний поцелуй. Ты где?

— Дома.

— Что случилось?

— Ничего.

— Я жду тебя!

— Не жди!

— Почему? Ты другому отдана и будешь век ему верна?

— Не то, вспомни, что ты сказал мне после нашего первого и последнего? Помнишь?

— Я вскричал: «Я люблю тебя, милая!»

— Я возвращаю тебе твои тогдашние слова: «Ты герой не моего романа!» — Последние слова она произнесла четко, раздельно и добавила: — Вычеркни мой телефон и забудь его!

Пашка хотел возразить, но в ответ из телефона понеслись короткие гудки. И тут ему ясно вспомнилось, как после поцелуя он встал и бросил Наташе: «Хорошая ты девчонка, но не героиня моего романа!»