Часть 4. Снова в монастыре

В лавру на праздник мы не попали. Остались здесь. Нас на удивление радушно приняли. Когда узнали, что мы из Вологды, почему-то обрадовались. Прибежала благочинная и со словами «Вологда приехала!» повела устраивать. Матушка игуменья спросила, кто мы и откуда, и добавила, что вологодских сестер у них много. Преподобный, который основал этот монастырь, когда-то постриг преподобного Кирилла Белозерского в иночество, а потом, когда его из своего же монастыря изгнали, ушел в вологодские пределы и основал монастырь там, но спустя некоторое время по благословению святителя Алексия вернулся.

Рассказала также, что их монастырю десять лет, что восстанавливать монастырь они начали не с хозяйства, а с богослужений. Сейчас же есть и хозяйство, и ежедневные службы, сестер у них более пятидесяти человек, но люди конечно же нужны, и, если мы решим приехать, она нас возьмет.

Перед владыкой мы предстали уже с готовым решением. «Хорошо-то хорошо, да ваше ли это место? — сказал он. — Поживите, посмотрите — и на вас посмотрят».

И вот на Покров Пресвятой Богородицы мы уже в монастыре.

* * *

«Как же хорошо жить в монастыре! Особенно в женском!» — часто говорили мы тогда друг другу.

Неужели это место наше?! Правда, мать И. еще числится в отпуске, но мы были уверены, что Божия Матерь по молитвам нашего владыки все управит. Так оно в дальнейшем и случилось. Когда наша игуменья встретилась на патриаршей службе с вологодским архиереем, то спросила его про мать И. Он сказал, чтобы игуменьи между собой договаривались, а он не возражает, потому что «невольник — не богомольник». А потом, улыбнувшись, добавил, что в женских монастырях он не жил и поэтому ничего в них не понимает. Пошутил конечно же...

Но это произошло немного позднее, а мы пока живем тут так — «без обязательств». Но долго жить без обязательств, согласитесь, странно. Поэтому через две недели мы опять у владыки. Рассказываем, как нам все нравится и т.д. и т.п.

А он говорит: «Вот и хорошо, поживите еще месячишка три-четыре, а потом решим». Как три-четыре? Да ведь и так все ясно! Да, права пословица, что горбатого и могила не исправит. Но владыка нам ничего больше не сказал и эту пословицу не напомнил, хотя мог бы... И мы уехали.

Жилось нам неплохо, даже очень хорошо. Месяца через три мы привыкли, увидели жизнь в монастыре уже изнутри, увидели какие-то особенности, которых невозможно увидеть за две недели. Но ведь «кто что ищет». Нам было с чем сравнивать, поэтому мы решили, если конечно же владыка благословит, остаться тут. И владыка благословил...

Он опять смирился перед нашим выбором!

* * *

Вот так все устроилось! Чудесным образом! Позвонили Антонине, она за нас порадовалась, и мы поехали освобождать ее от нашего имущества и определять плоскорез Фокина... Лук наш вырос! Бабушки его собрали — получилось два больших мешка. Вот и подарок в монастырь привезем!

Мать И. на радостях решила поехать в бывший наш монастырь, чтобы попросить у матушки прощения, забрать икону — мамино благословение, пятитомник святителя Игнатия, архиерейский подарок, и попросить свою постригальную одежду. Вернулась она убитая, правда, с иконой и книгами. Матушка ее не простила и сказала ей еще много всяких «напутственных» слов, которые так ее и расстроили. Жалко, что в это время не было той тети-паломницы, она, наверное, смогла бы их примирить. Мир не наступил, к сожалению. А перемирие состоялось намного позже и уже при совсем других обстоятельствах...

Пропели вместе с Антониной «Тебе, Бога, хвалим...» и уехали в свой монастырь.

За это проведенное вместе время мы с матерью И., очень сблизились и теперь действительно стали друзьями. Владыка это видел и не возражал. «Что ж, раз Господь соединил...» — сказал он. Наша игуменья про это ничего не знала, но и она не возражала и даже поселила нас вместе (не в духе древних правил конечно же).

Снялся и вопрос о помыслах. Хотя сама матушка начинала свой иноческий путь в известной женской обители, которая никогда не закрывалась и где была эта традиция, были и старицы, но сказала: «В женских монастырях все эти “откровения” превращаются в обычные сплетни, обращайтесь к духовникам». К духовникам она ездить благословляет, не то чтобы часто, но по необходимости. С какими-то вопросами можно обращаться и к монастырскому духовнику, с какими-то к ней.

Так как про помыслы вопрос для нас был актуальный, то мы конечно же обрадовались, но подумали: «Не по отцам, значит, живут». Ответ на этот помысел пришел не сразу, но пришел.

Взяла в библиотеке книгу про женскую Зосимову пустынь, основанную преподобным Зосимой Верховским в первой половине XIX века, и прочла следующее. Отец Зосима, устраивая свою обитель по правилам святых отцов, ввел там и откровение помыслов, но в конце жизни он понял, что женщины «не могут вместить откровения, и перед смертью завещал только жить в любви и согласии», с тем чтобы по возможности избегать пересудов и сплетен^[1].

Вот оно как, значит, все-таки по отцам живут, только не по древним...

Но вскоре произошло следующее. Матушка должна была отправить одну сестру в «Чистый». В Чистом переулке в Москве находится резиденция Святейшего Патриарха — это маленький двухэтажный особнячок в центре столицы, со всех сторон затертый домами. Выбор пал на мать И.

Мы только освоились, прижились. Мать И. плакала, уезжать из монастыря ей не хотелось... Я ее в этом конечно же поддерживала и думала: «Вот, матушке своих-то сестер жалко, а мы что, пришлые! Так, наверное, и придется нам всю жизнь болтаться».

Но что плакать-то, надо ехать к владыке. Матушка отпустила: «Съездите, съездите, владыка — викарий Святейшего, он вам мозги вправит!»

Приехали. Только начали говорить, как он вдруг спросил: «А вы ко мне как приехали — как к викарию или как к духовнику?» — «Как к духовнику!» — разом ответили мы. «Раз как к духовнику, — подчеркнул он, — тогда, — уже обращаясь к матери И., — матушке скажи, я считаю, что ты должна жить в монастыре, но если она будет настаивать, то — как благословите». И мы ушли.

Матушка настаивать не стала. И наша монастырская жизнь потекла по своему привычному руслу...

* * *

Матушка, как и обещала, отпускала нас к владыке, когда надо было побеседовать и поисповедоваться. Ездили мы и на службу в его день ангела. Все знали, что в этот день сразу после службы он уедет и никого принимать не будет: так он делал всегда, и все к этому привыкли. Но поздравить его хотели и стояли у его корпуса с цветами. Нас было человек десять. Владыка подошел, всех нас благословил и поблагодарил Бога, Который нам дал такую любовь к нему. Сказал, что любовь к наставнику — это дар Божий, за который мы должны Бога благодарить. «Спаси вас, Господи, дорогие, а цветы отнесите к Всецарице». Сказано все было кратко, строго, но с такой любовью, что, когда владыка ушел, мы еще долго стояли счастливые и утешенные. Расходиться не хотелось, и нам тогда казалось, что так всегда и будет...

И вот владыку переводят на кафедру в Кострому! Приехали его поздравить и поговорить, но он был очень занят, сосредоточен, только благословил нас, а разговора не состоялось.

По послушанию мне приходилось иногда бывать в Новоспасском монастыре. Владыка уже был на кафедре, но еще некоторое время совмещал свое новое назначение и оставался наместником. При его теперешней занятости обременять его звонками и просьбами об исповеди было неудобно. Но так получалось, что во время моих приездов вдруг видела, как машина владыки подъезжает к корпусу! Вот радость! Не веря своим глазам, я подходила под благословение, а он говорил: «Зайди, зайди...»

Чаще всего владыка говорил сам, говорил о разном, казалось бы, тебя не касающемся, но, как обычно, после этих разговоров ты получал ответы на все свои незаданные вопросы. К этому мы все, его чада, привыкли. Но иногда он говорил о таких вещах, которые я никак не могла соотнести со своей жизнью. Он как бы размышлял вслух. Чувствовалось, что он разговаривает с тобой, делится своими мыслями, а сам находится где-то не здесь, на такой высоте... И он предчувствует, что будет в мире, в Церкви... В какой-то момент я подумала: «А ведь владыка говорит все это нам впрок!» И стало очень тревожно...

К владыке в Кострому

Наш владыка в Костроме. Не так уж и далеко! Не так часто, как раньше, но будем ездить к нему — матушка не возражает. Наметили уже и время поездки.

Весной матушка ненадолго отпускала нас к Антонине, чтобы помочь им с сестрой посадить огород. «А на обратном пути заедем к владыке в Кострому», — решили мы, ведь это почти по дороге. Управились с огородом, погостили и начали собирать для владыки подарочки. Знакомых рыбаков попросили наловить и накоптить рыбки, что они и сделали в срок. Коптили рыбку по старинке: в русской печке, с вишневыми палочками-распорками. И чего там только не было: и маленькие судачки — бершики^[2], как их называли в здешних краях, и щучки, и окуньки, и лещики, и даже редчайший снеток, который еще называли царской рыбкой, потому что в старые времена ее поставляли к царскому столу. Все это мы завертывали в бумажечки и упаковывали в коробочки и пакетики, чтобы не помялось в дороге. Антонина с сестрой с интересом за нами наблюдали. Ну, наконец собрались, все в порядке, уезжаем...

Дорога дальняя, сначала на автобусе в Вологду, потом на электричке в Буй, потом еще куда-то на автобусе, а только потом в Иаково-Железноборовский монастырь — владыка там будет служить, — а только потом в Кострому. Опасались за наш груз, как довезем. Но, слава Богу, добрались до монастыря и, увидев водителя владыки, с облегчением вздохнули, переложив нашу большую коробку в багажник его машины, наказав сразу по приезде в Кострому все передать владыке в руки. Он обещал все исполнить в точности.

И вот мы в Костроме, у владыки в кабинете. Он нам показывает свои «владения», рассказывает, как он устроился на новом месте, очень радостный. Спрашивает нас: «Как добрались?» — «Хорошо, владыка, а вы нашу рыбку получили? Как она доехала, все в порядке?» — спросили мы. Он засмеялся, поднес палец к губам и, показав на мать И., сказал мне тихо, по-заговорщически: «Тсс!» И улыбается... Мы конечно же всё поняли: эту рыбку он даже и не видел! Так она и осталась в багажнике у водителя. Расстроились мы конечно же... Ну ладно мать И., она могла и не знать эту особенность владыки — сразу же все подаренное ему перераспределять, но я-то прекрасно это знала и столько раз была этому свидетельницей, что могла бы предусмотреть! Ведь ситуация была типичной. Да уж ладно бершики, но хоть бы царский снеточек^[3] привезти и отдать в руки, он ведь не тяжелый, да еще в таком пакетике красивом...

Владыка с нами поговорил, одарил подарками, благословил приезжать к нему в Кострому. И мы, утешенные, поехали в свой монастырь. Всю дорогу мы летели как на крыльях и потом долго еще находились в каком-то облаке любви!..

Однажды владыка говорил о востребованности для других и о любви. Когда слово твое по-настоящему востребовано и принимается с верою и радостью, то эта радость тогда переходит к тебе, и Сам Господь тогда действует и невидимо участвует, и Он здесь главный, но по Своему непостижимому смирению предоставляет радоваться людям от взаимного доверия. И ради этого стоит жить!

И никто из нас не знал тогда, что жить владыке осталось уже немного...

* * *

Перед Великим постом матушка отпустила нас к владыке поисповедоваться. И опять мы что-то пекли, упаковывали... Добрались, принесли свои сумки с подарками. Владыка нас быстро принял. Поинтересовался, на сколько нас отпустили, мы сказали, что на три дня — время еще есть!

Поразила его какая-то «неземная» бледность. Он не выглядел усталым и измученным, как всегда, он был подтянут и весел, но похудел, что-то в нем изменилось. Он был как бесплотный, весь светился. Спросили, как он себя чувствует. «Хорошо, — ответил владыка, — только стал сильно уставать». Шутил. Рассказал, что собирается переезжать в Ипатий, который так похож на Новоспасский: «Вот переедем и заживем...» Как мы понимали, ему, привыкшему жить в монастыре, здесь, в епархиальном доме, где многолюдно, было трудновато.

Мы сидели беседовали, но разговор все куда-то уходил, а владыка от нас ждал чего-то другого. Потом сказал: «Да вы какие-то в этот раз пустые приехали...»

Рассказал про себя, как однажды он приехал к старцу, а исповедоваться не стал, думал, потом исповедуется, время еще будет. Но так получилось, что старец куда-то уехал, а когда вернулся, то времени уже не оставалось, и он исповедовался в спешке, не успев ничего спросить что хотел...

Мы тогда не приняли это на свой счет. Владыка сказал, чтобы мы отдыхали, а он, как освободится, нам позвонит. Но его вдруг куда-то срочно вызвали. И вот мы отдыхаем... Сидим в гостинице, гуляем по городу, где постоянно встречаем новоспасских знакомых. Бедный наш владыка, подумала я тогда, как же у него хватает на всех нас сил. И это при его загруженности и усталости. Мы-то вот гуляем по Костроме, а он опять в разъездах. Стало стыдно. Ладно, подумала, сами виноваты. Придется, видимо, уезжать, так как нас в монастыре ждут к сроку. Дай Бог, приедем в другой раз...

Но разве мог владыка нас так отпустить? Он нам позвонил, и мы прибежали, и он поисповедовал нас, и мы успели спросить обо всем, что нас волновало. Одарил подарками, сказал, что надо бы почаще приезжать — исповедоваться.

У дверей епархии стояла машина, в Москву уезжали иподьяконы, и владыка с ними договорился, чтобы они завезли нас в монастырь. Даже об этом позаботился! Он стоял на крылечке на ветру в одном подряснике и провожал всех нас. Благословил. Наш владыка! Он был смиренный и милостивый. Таким и запомнился...

Мы тогда еще не знали, что это была наша последняя встреча...

* * *

Та «неземная» бледность, которая нас поразила, оказалась проявлением страшной болезни. Но ведь лечат же, и люди подолгу живут и даже исцеляются. Владыка так нам нужен! Не может такого быть, чтобы он нас оставил! Но сердце заныло... Оно почувствовало уже всё... Но верить своему сердцу не хотелось...

Потом была операция, лечение, мы молились. Молилась и наша Антонина.

«Молюсь, — говорила она, — а уж во что Господь поставит». Так она говорила всегда, когда ее просили о молитве. И все мы надеялись на лучшее... для нас, а как было лучше владыке?

Однажды он нам позвонил. Это было вечером, после службы. Увидев, что звонит владыка, обрадовались, но как-то растерялись. Обычно сам он не звонил. После операции он говорил очень плохо, с трудом выговаривал слова. Спросил меня, как я живу. «Владыка, вроде все и хорошо, но бывает такая пустота, что я унываю». Он сказал: «Но почему же так? Так быть не должно». Объяснить я не могла. Не могла ему сказать: «Да это потому что вы болеете». Он спросил: «А как там мать И.?» Дала ей трубку. «Владыка, как вы себя чувствуете? Нам без вас так плохо...» — чуть не плакала она. Разговор на этом закончился. Мы посмотрели друг на друга и подумали: раз владыка сам звонит, может, ему какая-то помощь нужна? На следующий день стали ему звонить, но трубку он больше не брал. Мы, глупые, хотели помочь ему. А ведь он звонил, чтобы помочь нам! И чтобы с нами попрощаться...

Но еще приходили эсэмэски. Владыка писал своим чадам, поздравлял с праздниками. Как же мы радовались этой возможности получить от владыки поздравление и благословение!

«С праздником! Матерь Божия да утешит нас!» — поздравил нас владыка с праздником Введения во храм Пресвятой Богородицы.

И опять заныло сердце... Владыка знал, что мы скорбим. Знали бы мы, что через год этот свой любимый праздник владыка встретит уже не с нами...

Праздновался Собор новомучеников и исповедников российских. Владыка, как член Богослужебной комиссии, принимал участие в составлении им службы. И мы дожидались окончания богослужения, чтобы отправить владыке поздравление.

«Мужайся, Христова Церковь, и державствуй над всуе борющими! Христови бо друзи о тебе пекутся...» — написали мы седален новомученикам и поздравили владыку с праздником. Было уже очень поздно, когда он ответил. «Благодарю, дорогие сестрицы, — написал он, — с праздником! Мир вам!»

Больше эсэмэски от владыки не приходили...

«Мужайся, Христова Церковь!»

* * *

После смерти владыки наш монастырский духовник сказал: «Ближе человека у вас больше не будет». И я это знаю.

Когда-то, очень давно, владыка задал мне вопрос: «А почему ты все время унываешь?» — «А почему я все время унываю, владыка?» — задала я этот же вопрос ему. Он тогда засмеялся. А теперь больше некому мне сказать: «Подожди, я тебя сейчас укреплю...»

Как-то на службе читали преподобнические паремии — «Премудрости Соломоновы чтение». Я их слышала уже столько раз, что знала наизусть. Но тут услышала как будто впервые.

«Праведных души в руце Божией, и не прикоснется их мука. Непщевани быша во очесех безумных умрети. И вменися озлобление исход их. И еже от нас шествие — сокрушение, они же суть в мире».

А души праведных в руке Божией, и мучение не коснется их. Это лишь в глазах неразумных они казались умершими, и исход их казался погибелью, и отшествие от нас — уничтожением; но они пребывают в мире...

«Ибо пред лицем человеческим аще и муку приимут, упование их безсмертия исполнено: и вмале наказани бывше, великими благодетельствовани будут, яко Бог искуси я, и обрете их достойны Себе».

Это лишь в глазах людей они и наказываются, но надежда их полна бессмертия. И немного наказанные, они будут много облагодетельствованы, потому что Бог испытал их и нашел достойными Себе.

«Яко злато в горниле, искуси их и яко всеплодие жертвенное, прият я, и во время посещения возсияют и яко искры по стеблию потекут».

Чем праведнее и святее человек, тем очевиднее для него эта истина, тем сильнее желание очиститься в испытаниях, попущенных Богом. В огне сгорает все, все примеси, и золото становится ценнейшим слитком. Господь испытал их как золото в горниле и принял их как жертву всесовершенную. Во время воздаяния они воссияют, как искры, бегущие по стеблю. И память их будет разгораться, как костер, в который бросают сухие ветки.

«...Надеющиеся Нань уразумеют истину, и вернии в любви пребудут Ему. Яко благодать и милость со святыми Его и промышление об избранных Его».

Надеющиеся на Него познают истину, и верные в любви пребудут у Него.

И душа, переживающая страдания, больше открыта любви Божией! Верные Господу в любви, всегда на Него надеющиеся — они всегда Господом любимы. Ибо благодать и милость со святыми Его и промышление об избранных Его.

Так это же и про нашего владыку! Ну конечно же!

Ну вот, кажется, и всё. Ну что еще больше можно сказать... И сказать-то больше нечего. Нет, можно!

Как-то, читая пророка Исаию, задержала внимание на словах, с которыми он обращается ко Господу: «Господи, Боже наш! Другие владыки, кроме Тебя, господствовали над нами; но чрез Тебя только мы славим имя Твое».

И мне хотелось бы, перефразируя слова святого пророка, обратиться к нашему владыке, который, я знаю, слышит нас: «Другие владыки, кроме тебя, господствовали над нами; но чрез тебя только мы славим Бога!»