В 60-х годах прошлого века «Литгазета» вела яростную дискуссию под рубрикой «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне». Вопрос был поставлен круто: почему власть пестует ученых бережнее, чем литераторов? В те времена я работал в «ЛГ» и помню подоплеку знаменитой газетной схватки. В писательских верхах прекрасно понимали, что тема эта спекулятивная, вброшенная газетчиками для тиража, ибо уж кому-кому, а пишущей братии в те годы было грех жаловаться по части гонораров, домов творчества, ведомственной медицины и прочих житейских благ. Но среди читающей публики она вызвала небывалый ажиотаж, и нам не мешали его подогревать. Та дискуссия стала декоративной «разборкой» гуманитариев, отвлекающей внимание от реальных, в том числе диссидентских, проблем, и осталась в истории как любопытный феномен своего времени.

А вспомнил о ней потому, что тема сродни «физикам и лирикам», на сей раз в кавычках, сегодня возникла вновь. Но уже во всеобщем, государственном масштабе — теперь экономика в почете, а культура в загоне. Речь, разумеется, не о материальном оснащении культуры, а о ее внутреннем наполнении, иначе говоря, о важнейшей сфере духовного воздействия на общество, сфере, которая испытывает недостаток высшего внимания.

Культура сполна получает свою, и весьма солидную, долю бюджета. Беда в другом: и во власти, и в общественном сознании она по-прежнему проходит по разделу «Культура и спорт», третья и четвертая полоса советских газет. Но если спорту повезло с личной опекой Владимира Владимировича и он процветает, то культура пребывает в обычном, рядовом статусе ведомственной «дисциплины». Одна из важных отраслей министерского масштаба, только и всего, не более.

Сказывается инерция советских лет, когда культура зижделась на идеологическом фундаменте, замыкалась в основном на сферу искусства и литературы, а проблемы «в связи» с культурой решал Агитпроп ЦК КПСС. Да и проблем таких, по сути, не было, трудно припомнить.

Ныне все круто переменилось. И дело не только в том, что творческая свобода многократно умножила и усложнила роль культуры в обществе. Сегодня «в связи» с культурой возникает огромное множество проблем — начиная с ребусов рынка и заканчивая болезнями общества. Искусство, которым занимается Минкульт, стало лишь частью громадной сферы государственной жизни, которую, наподобие Экономики, правильнее назвать Культурой с большой буквы. Ибо она включает такую уйму разделов, что мама не горюй, — от корпоративной культуры до культуры быта, семьи, застолий, а главное, служит первоосновой, на которой зиждутся духовность и ментальное здоровье народа.

И нынешняя размытость культурных установок государства проистекает не из потаенных замыслов неких руководящих персон или пятых-шестых «колонн», а от недооценки нового, по сравнению с прошлым, значения культуры как таковой, от непонимания того, сколь сильно зависит культура от вибраций времени. В статье «Государство и литература» («Москва». 2024, № 1) я коснулся этой темы на примере словесности. Но заботы писателей — частность, сегодняшняя культура в целом невероятно витиевата, связанные с ней проблемы неизмеримо сложнее.

Минкульт, поглощенный текучкой, занятый организацией «отраслевого процесса», по своему нынешнему предназначению не соответствует истинной государственной значимости культуры. Не случайно в особняке в Гнездниковском нет подразделения, похожего на Центр стратегических разработок Минэко. У власти нет осознания того, что культура более проблемная и капризная сфера государственной жизни, нежели экономика с ее четкими моделями развития.

«Проклятые» и зачастую концептуальные вопросы культуры несравненно хлопотнее, запутаннее. Как трактовать рынок духовных ценностей, и возможен ли он? Как вести «импортозамещение» после прививки отбросами западной попсы 90-х годов? Что такое масскульт? Массы–элита–народ–нация — это равносторонний «квадрат» или что-то вроде параллелепипеда? Вопрос важный, ибо прежде всего к сфере культуры приложим и вопрос о другой геометрической фигуре — о «треугольнике» главных общественных сил: народа, власти и интеллигенции. Это «лебедь, рак и щука», или возможны варианты? А вопрос о кумирах, о властителях дум? Каковы властители, таковы и думы? Или наоборот, каковы думы, таковы и властители? Как бы не запутаться, если думы только о хлебе насущном. А что до кумиров, то как не вспомнить Вознесенского: «Какое время на дворе, таков мессия».

Раньше подобные вопросы не возникали, и в наследство от прошлого нам не досталось институции, которая могла бы их систематизировать и «вести», поручая их разработку и решение специалистам конкретного профиля.

А ведь есть «в связи» с культурой вопросы и совсем-совсем иного рода: если, по Киплингу, Запад и Восток культурно несовместимы, то как воспринимать экономический успех Китая, соединившего западную техногенную цивилизацию с незамутненной самобытной культурой? Кстати, на этом пути 70 лет назад экономическое чудо свершила и Япония. Разве России безразличен их опыт? Разве не нуждается он в детальном изучении?

Привожу беспорядочный список «высоких» тем, для того чтобы обозначить уровень проблем, которые так или иначе завязаны на культуру, хотя по нынешнему расписанию отраслевых функций они формально не входят в ее «обязанности».

Но этот далеко не полный перечень не должен застить главного: в цифровом, без политической идеологии мире «продуктом» культуры стал сам человек. И сие означает, что культура перестала быть ведомственным делом. По значимости для государства она, страшно сказать, шире научной сферы, включая в себя ее гуманитарную составляющую; она теперь никак не ниже экономики и политики; базовая для национального сознания, она стоит в том же ряду. Спроста ли грандиозные общественно-политические перемены в Китае Мао Цзэдун назвал культурной революцией?

Увы, такого понимания культуры в нашем государстве сегодня нет, потому и неясно, на каком базисе выстраивать образ будущего. А возникший вакуум заполняют иные популярные личности, которые снижают проблемы культуры до уровня споров о «родне», вредительски не допущенной на российскую эстраду.

Нет и широких дискуссий на тему Культуры с большой буквы. Да, мы проводим крупные форумы культуры, однако при модераторе Швыдком они превращаются в отчетно-помпезные мероприятия, не затрагивающие глубинные вопросы культурного развития. Мне помнится лишь форум «Экономика и Культура», который в далеком 2008-м провел Егор Семенович Строев, после председательства в СФ снова избранный орловским губернатором. В СФ я был его общественным помощником, знаю широту его государственных взглядов и снимаю шляпу перед его прозорливостью.

Но нынешний, после начала СВО, поворот общественного сознания неизбежно наводит на мысль о безусловной полезности, а возможно, необходимости государственного уровня специальной междисциплинарной дискуссии о роли культуры в становлении сильной России.

В этой связи, снова для осознания масштабов дела, интересно напомнить о знаменитой многодневной экономической дискуссии, которая состоялась при Сталине. Философ, бывший главред «Коммуниста» Ричард Косолапов когда-то поведал мне, что Жданов открыл дискуссию словами: «Говорите откровенно, сажать не будем». Наверное, шутил, хотя неясно кто — Ричард или Жданов. Но, так или иначе, именно тогда впервые всплыла тема рынка, а Сталин на основе той дискуссии написал книгу о проблемах социализма.

Разумеется, тематику такого рода дискуссии о культуре предстоит обозначить профессионалам культурного дела, которых у нас немало. Ясно лишь, что она должна быть широкой, не сводимой исключительно к вопросам искусства.

Нужно, в конце концов, разобраться с «рукой рынка» в культуре, которая сегодня в некотором смысле сама превратилась в рынок, если не сказать, в базар, где особым спросом пользуются хиты прискорбного свойства — песенные, изобразительные, сценические, паралитературные, — и чем примитивнее, тем пошлее. Но понять, что происходит, невозможно, не вспомнив, под какими лозунгами рынок запустил руку в наш культурный «карман».

С первых дней либеральной революции ее буйные идеологи — у них, кстати, есть имена — голосили, что демократическая Россия влилась в сообщество прогрессивных стран, а мейнстрим мировой культуры ныне сугубо развлекательный. Просветительство исчерпало себя, на авансцену вышла массовая культура, главная функция которой — компенсировать эмоциональный дефицит, удовлетворять базовые, порой низменные, потребности в удовольствиях, включая сексуальное возбуждение. В условиях демократии классика нерентабельна и уходит на периферию жизни, становится субкультурой меньшинства, такой же, «как культура эскимосов», секс-меньшинств, «собирателей спичечных коробков». Да, есть ценители Шостаковича — и ради бога, но массовые вкусы в мире — это «Битлз», а в России — например, группа «Тату», которую обожали миллионы. Постмодернизм конца 60-х был «последней придумкой интеллигенции». Сегодня, как и в 90-е, успех культуры всюду определяется успехом кассы; главный показатель качества — сборы, а кассу срывает эпатаж. Культура такова, каково человечество, а потому ее надо воспринимать, «добру и злу внимая равнодушно». И надо снова сжечь Рафаэля, закрыть музеи и растоптать искусства цветы — на сей раз применительно к чудовищному совку.

В итоге калькой перенесли западный рынок культуры в Россию, запамятовав великое предостережение Пушкина: «На чужой манер хлеб русский не родится».

Да, сейчас в публичном пространстве рассуждают иначе. Но по сути-то все обстоит именно так, как предначертано в 90-е. И новости о фильмах начинают с данных продаж, с успеха кассы, и потребность в развлечениях удовлетворяют на всю катушку, и паралитература стала премиальной, и расправу над оклеветанным прошлым учинили.

Все нормально. Дурацкий соцреализм навязывала власть, тратя бюджет на продвижение идеологической жвачки. А на масскульт огромный спрос, люди голосуют за него деньгами. Место прежних идеологов заняли имиджмейкеры, пиарщики, менеджеры продаж, и все путем. Главное — чтобы власть не вмешивалась. Да и зачем ей лишние траты?..

И никто не задает публичных вопросов о том, какое людское множество можно назвать массой и чем отличается массовая культура от народной и национальной. Масса — это люди, объединенные системой ценностей, или толпа одиночек, чуждых каким-либо смыслам? Зал, ревевший на концертах давно забытой «Тату», — это ценители эстрады или опасная охлократия? И вообще, культура — это тип цивилизации или просто бизнес? А в художественном плане как отличить масскульт от артхауса и авангарда? И как соотносятся массовое и подлинное? Или пусть, по Бодлеру, «восторг сознанья в бездне зла»? Пусть ширпотреб, низкая проба, пусть оглупление народа, но главное — тотальный кассовый охват! Все по прейскуранту! Прайс — двигатель искусства! Из двух Лолит берем великовозрастную. Можно все, что не запрещено. Касса, касса! Поколение выбрало пепси!

Этот бесконечный перечень глубинных вопросов, возникающих в сфере культуры, я неспроста завершил ссылкой на пепси. Агрессивная экспансия этого рекламного, а на деле самого что ни на есть идеологического слогана говорила о том, что государство самоустранилось от влияния на культурную политику, чего и добивались суетологи, шумевшие о стихийном культурном выборе, отражающем потребности массы.

А когда выбор был сделан в пользу Голливуда и Гарри Поттера, идеологи поп-культуры только руками развели: се ля ви, такова человеческая природа, таковы потребности ширнармасс.

Сегодня ясно, что это ядовитая ложь. Никакого свободного выбора, никакой стихийности не было. Сработала реклама, в которую Запад беспрепятственно вкачивал огромные средства, захватывая культурное пространство России. А их распределением занимались прикормленные закулисные режиссеры-дирижеры, привлекая к делу самых топовых эстрадных звезд. Это была идеологическая диверсия в чистом виде. Шутка ли, в 99-м хор геев из США сопровождала пением Пугачева! И не где-нибудь, а в зале Чайковского! В угаре заработков кумиры публики были готовы на все. А теперь мы удивляемся ажитации по части ЛБГТ... Начиная с перестройки «адепты демократии» надрывались воплями о том, что СМИ отвечают на запросы общества, вбросив коварный, иезуитский тезис о «зеркале» — так называлась главная программа на государственном ТВ. Но на деле они облучали наивных «гомо советикус» западной фальшью, лукаво занимались промывкой мозгов и манипуляцией общественным сознанием, формируя вкусы и спрос посредством модернизированного «метода инстинктов» Павлова.

Это, кстати, еще одна, новая и очень опасная грань нынешнего бытия. Культура по своему предназначению всегда обращалась к душе, эмоциям, интеллекту людей. Но на Западе, где восторжествовала потребительская модель культуры, ее повернули в сторону инстинктов, через которые легче всего программировать сознание, уродуя психику. И в угаре поругания человеческой природы погрузили мир в гендерное безумие.

Здесь требуется пояснение. Я вовсе не противник Голливуда, обожаю довоенный Голливуд с Диной Дурбин и Чарли Чаплином, с «Тарзаном» и «Судьбой солдата в Америке». Но старый добрый Голливуд выродился, его деградация зашкаливает, а духовный кризис западной культуры сделал ее агрессивной. Странности появились и у нас: художественные достижения Запада, каких немало, с трудом приживаются в России, зато трансплантация попсовой мути происходит безболезненно, под наркозом бравурных отчетов о кассовых сборах. Впрочем, вспомнив о «фармацевтах» Блока, объяснить этот феномен не так уж трудно.

Но вернусь к закулисным дирижерам-режиссерам от рекламы и снова задам вопрос: а разве сегодня не так? Разве сегодня не по их указке рекламодатели через СМИ, конкурсы и фестивали, через приоритетные выкладки в книжных магазинах определяют у нас успех фильмов, книг, спектаклей? Разве не агрессивная реклама выдвигает новых кумиров из личностей, витающих в абстракциях по методу «Я так вижу!»? Разве не пресловутая касса насаждает террор попсы? Какие там еще вопросы о смысле жизни? Живи текущим днем, хавай клубничку да причмокивай. И если при Советах художник зависел от власти, то его зависимость от бизнеса стала еще строже. Увы, «кнут и пряник» рынка оказался хлеще. Никакой самодеятельности, шестая позиция в балете. Начали!

Не сомневаюсь, где-то в глубинах культурной сферы уже началось осторожное «подсказывание» относительно нового, пророссийского уклона. Вектор общественного сознания у нас десятилетиями указывал на «чернуху», да с разгулом издевательского самобичевания (типа расхожей пакости о самом прогрессивном параличе); но сегодня вектор явно поворачивает на позитив, как пошутил один мой знакомый, от фобий мы переходим к филиям. Росчерком персеидов осеннего звездопада начали мелькать новые тренды культурной и литературной жизни. Но по-крупному в публичном пространстве государство затаилось и молчит: ни единого слова о культурном факте или деянии, по поводу которого кипит Интернет! Государство гордится своей нейтральностью.

Щедро оплачивая искусство и литературу, государство платит за музыку, которую не заказывало. Ибо нет государственной институции, которая занималась бы Культурой с большой буквы.

И каков наш ответ на вызов эпохи западных аморальных паскудств?

При Советах у нас были пятилетки, сейчас в ходу шестилетка с конкретными целями развития. В ее рамках принята и Стратегия государственной культурной политики до 2030 года. Безусловно, документ очень важный, однако его надо правильно понимать. В нем говорится о задачах, стоящих перед сферой культуры. В частности:

— сохранение единого культурного пространства, исторического и культурного наследия народов России;

— укрепление гражданской идентичности и единства российского общества;

— создание условий для воспитания гармонично развитой личности и реализации каждым человеком его творческого потенциала...

Нетрудно понять, что по стилю и духу стратегия ничем не отличается от махровых советских документов, а уж что касается «реализации каждым человеком его творческого потенциала», это и вовсе из кодекса строителя коммунизма. Но в таких аналогиях ничего дурного нет: каждая власть провозглашает благие цели, вопрос в том, достигают ли их. Что на деле происходило в СССР, нам известно, и мир праху прошлого; народная мудрость гласит, что осадок лучше не взбалтывать. Гораздо хуже другое: нам слишком хорошо известно и то, что происходило в новой России при министре культуры Швыдком, хотя объявленные в ту пору цели ничем не отличались от сегодняшней стратегии. В них тоже все было правильно.

Кстати сказать, такого рода не конкретные, общего характера документы неизбежно являются плодами чиновничьего творчества, и это нормально. Через них государство громко заявляет о своих намерениях и формулирует главные задачи в сфере культуры. В этом смысле стратегия очень важна.

Не менее важна она и для чиновников, которые в кабинетной тиши распишут поручения ведомствам, после чего начнется рутинная работа по их выполнению — в финансах и штуках, в численности и масштабах, в количестве мероприятий и широте охвата и так далее, несть числа этим показателям. Освоение бюджета дело серьезное.

Такова механика власти. Но именно этот привычный, налаженный и необходимый ритм государственной деятельности в сфере культуры и подтверждает мысль, с которой начата статья: культура — это пусть со своей спецификой, но обычная рядовая сфера хозяйствования. Работа в штатном режиме. Все, что провозглашено в стратегии, делается уже сегодня, задача в том, чтобы продолжить, улучшить и расширить. Никаких принципиально новых задач и проблем!

А проблемы есть.

Начну с частной: как сохранять единое пространство и гармонично развивать личность в стране, где оторваны друг от друга искусство и литература? Как получилось, что на недавнем Культурном форуме в Петербурге в очередной раз забыли о литературе? А ведь этот факт громче громкого вопиет о том, что у нас по-прежнему все идет «по Швыдкому». Но в стратегии, ставящей задачи перед сферой культуры, ни слова о наведении порядка внутри этой сферы. Скажу осторожно: прежний уровень ее коммуникаторов, видимо, не позволял «ворошить» глубинные проблемы. В связи с этим как не вспомнить петербургскую встречу Владимира Владимировича с деятелями искусства, если не ошибаюсь, лет десять назад. Начавшись с разговора о «высоком», она завершилась поручением создать прекрасный пансионат для пожилых актеров. Энергию президента коммуникаторы направляли в основном на обеспечение материальных потребностей культуры.

А уж что касается рыночных проблем культуры, то они и вовсе в стороне от государственного пригляда.

Но главное в другом. Трудно вспомнить эпоху, когда Россию так мощно атаковали в ментальном смысле, как сейчас, в период гибридной войны. Русофобский натиск западных изощренных моделей жизни необычайно силен — куда там временам прямолинейной борьбы за умы и души между социализмом и капитализмом! Вдобавок за счет Интернета «подлетное время» вражеских идей сведено к нулю. Учитывая ситуацию военного периода, враг пускает в ход все варианты — от разложения нашего тыла контр-культурной богемой с ее голыми вечеринками до посева борщевика ценностных расколов, способных вызвать духовное цунами. Примеров такого рода множество, они на слуху, незачем тратить буквы на их перечисление. И возникает вопрос: не пришло ли время ставить вопрос о подготовке доктрины национальной духовной безопасности России?

Но нет институции, которая подсказала бы Кремлю необходимость такой доктрины. А титульная партия на сей счет молчит, для нее культура тоже не в числе главных приоритетов...

Возвращаясь к рыночному культурному феномену российской жизни, напомню, что он не единственная проблема нашей культурной политики. Остается неясным, кто ее формирует и какую роль ей отводят. Развлечения? Удовлетворение духовных потребностей? Или коммерции? А может, речь о сочетании этих ипостасей?

Вопросы изощренные и побуждают говорить о роли и ответственности государства при их решении. Между тем дело это очень сложное, а порой скользкое, даже опасное. На сей счет приведу любопытный «изыск» хрущевской «оттепели». В ту пору торжествовал лозунг «Догнать и перегнать!» — разумеется, Америку. И среди прочего поставили задачу доказывать, что советское искусство лучше заокеанского. Но если с гастролями Большого театра все было в порядке, то побочный эффект оказался катастрофическим. По всей стране десятки эстрадных смехачей и дурносмехов на бис бросились пародировать «безобразный, импульсивный рок-н-ролл», который в подметки не годится нашему замечательному фокстроту. А ансамбль Игоря Моисеева пародийный танец исполнил и вовсе виртуозно, для забавы его часто крутили по ТВ.

Вот так под маской уродства и буржуазного непотребства пришел к нам рок-н-ролл. И после отставки Хрущева о безответственности бывшего лидера в «деле воспитания молодежи» писали не меньше, чем про кукурузу. В связи с этим как не процитировать известного американского социолога (фамилия где-то есть), который сказал: «С СССР воевать не надо, надо, чтобы они показывали больше американских фильмов, и все будет о’кей».

Но разве не так произошло после 1991 года?

Однако есть и удачный советский пример того, как власти прозорливо продумали культурные последствия перемен в жизни миллионов людей. Сейчас уже мало кто помнит, что произошло, когда в начале 60-х ввели рабочую пятидневку с двумя выходными. А ведь то была культурная революция. Сколько писано о колбасных электричках! Но не встречал я рассказа об электричках лыжных: по утрам зимних суббот сотни тысяч москвичей всех возрастов с лыжами в обнимку штурмовали вокзалы. Культура отдыха мигом обогатилась и новыми видами туризма, что повлекло за собой взрывной выпуск простеньких палаток. (Кстати, на военных заводах, уже выпускавших дюралевые раскладушки для народа из коммуналок.) С ума от счастья посходили грибники. В те годы я вдоволь испытал этих удовольствий и пишу со знанием дела: изменилась сама культура жизни. И не случайно закрытые милицейские сводки вдруг приоткрыли, очень уж позитивная пошла статистика правонарушений.

Побочным следствием перехода на пятидневку стало «в глубоком совке» появление множества молодежных кафе с субботними культурными программами. Именно там я когда-то познакомился с Майей Кристалинской, Андреем Эшпаем — для известных личностей добровольное, не по наряду посещение таких кафе вошло в моду. Пятидневка совершила переворот в культуре не только отдыха, но и в более широком смысле. И государство в силу возможностей и понимания того времени быстро откликнулось на революционную перемену в жизни людей.

Вспоминаю об этом опять-таки неспроста. Разве порабощение человека компьютером не стало подобного рода революцией? Разве появление невероятно завлекательного «компа» не отозвалось сидячим образом жизни миллионов людей? И дело не только в спортивных компенсациях, которым сегодня уделяют огромное внимание. Замена реала на виртуал изменила характер общения, а это, извините, не лобио кушать. Но государство пока слабо реагирует на культурную ипостась этой революции, ее как бы не замечают. А ведь она уже сейчас породила множество неожиданных проблем. Приведу пример навскидку.

Сегодня читатель пошел в театр. Почему?

Я уже слышал анекдот на эту тему: «Зимой иностранец увидел, что в русском театре все зрители сидят в валенках, и спросил: “Вы что, не можете жить без валенок?” Ему ответили: “Нет, мы не можем жить без театра”».

Но если серьезно, почему читают меньше, а театры переполнены?

Ответ очень многогранен, и не буду в него вдаваться; в конце концов, дело писателя — ставить вопросы, а отвечать на них должны специалисты. Но не могу не заметить, что явление «компа», помимо всего прочего, повлекло за собой резкий рост доли зрительного восприятия и чуть ли не кризис письменной культуры. Читающий стал глазеющим! Он больше зрит, но, не исключено, меньше мыслит. Что на сей счет говорят теоретики культуры, психологи, медики и спецы еще бог знает каких профессий? Ведь эта проблема для культуры базовая, она слишком многое меняет, требует нового культурного языка. К таким переменам в самой природе человека надо готовиться загодя.

Но кто в государстве думает над этой проблемой или поручает думать о ней специалистам? Кто систематизирует весь комплекс культурных запросов, связанных с глобальной переменой образа жизни в цифровой век?

И кстати, если уж речь о театре. Пока нет ясного ответа на вопрос о его нынешнем бытовании. Театр это храм искусства, учреждение культуры или заложник рынка, иначе говоря, бизнес? Наверное, всего понемногу, а может быть, и по многу. Но такого рода не художественная, а социальная теория современного российского театра пока не разработана, хотя по жизни очень востребована. Впрочем, что уж говорить о театре, если нет концептуальной ясности с искусством как таковым. Сегодня оно производит духовную продукцию или потребительские товары для рынка? Оно сеет разумное, доброе, вечное или обращается к животным инстинктам человека? И остается ли в этой путанице место для эстетических критериев?

Сравнительно недавно в тронном зале Дома Ростовых некий известный, сверкающий умом литфункционер игриво произнес:

— В России поэт больше уже «не больше, чем поэт».

Есть основания полагать, что для немалого числа культурных функционеров со стажем восприятие культуры тоже упростилось до уровня некой служебной прослойки между властью и обществом, а точнее, прошу извинить, прокладки. Что-то не слышно, чтобы в публичном пространстве анализировали влияние культуры на общественную атмосферу, обсуждали тему сотворения и продвижения новых идеалов, «взаимодействия» культуры с глубинными сферами сознания, ибо она не просто отражает менталитет народа, а хранит его генетический код. Не обсуждают и сиюминутное — то, что в слитно-смежной сфере образования новые поколения детей ныне воспитывают выходцы из бездуховных 90-х. Среди больших сквозных тем на слуху, пожалуй, лишь одна — о нравственной цензуре.

Об этом приходится говорить по той причине, что в наших богоспасаемых широтах наступают такие зычные и путные времена, что они нуждаются в новых больших идеях. Конечно, такие идеи можно нащупать келейно, в высоких государственных кабинетах, но внедрить их в сознание народа без участия культуры и литературы невозможно. В СССР возвышенная политическая идея социализма подкреплялась пафосом большого культурного стиля: «Широка страна моя родная», «Рабочий и колхозница» Мухиной, сталинские высотки, счастье коллективизма. О словесности и говорить нечего, при всех издержках это была литература больших идей своего времени. Потому так лихо и плясали на ее похоронах бездари, способные взывать лишь к низменным инстинктам. Но после 1991 года больших идей в России не стало — с политическими изысками покончено, а идею рынка уж никак к возвышенным не причислишь.

Но так устроен наш бренный мир, что в России новые времена всегда приносят с собой новые большие идеи. Одна из них, по сути, и знаменовала крутой поворот отечественной истории — это мощный взрыв патриотизма, детонатором которого стала СВО. А вторую «подбросил» несчастный, гибнущий в гендерном и однополом грехопадении Запад — в христианском мире Россия стала ковчегом спасения для приверженцев традиционных семейных ценностей.

Но то, что в связи со СВО на самом деле происходит в нашей культуре, хорошо передают слова Бернарда Шоу по поводу англосаксов Британии и США: «Две нации, разделенные общим языком». Нечто подобное случилось у нас — по отношению к СВО народ поделился на две несогласные, а порой противостоящие общности. И хотя по стране цифры размежевания — 80 «за», 20 «против», в страте «делающих культуру» пропорция, не исключено, обратная. И потому разделилась сама жизнь: трагическое и кровавое вплотную соседствуют с бездумно веселым, праздным и роскошным; рядом с «грузом 200» примитивный эстрадный разгуляй. Словно две страны: одна воюет, другая кайфует. Нет ощущения ОБЩЕЙ беды. Как такое возможно в годы войны, уму непостижимо! О каком духовном единении говорить в таких условиях! Никакие высокие соображения, которыми руководствуются в главных кабинетах, не заставят народ равнодушно воспринимать этот убийственный разлад общественного сознания.

И этот разлад приходит именно через культуру, которая не только не пытается его смягчить, а, напротив, усугубляет размахом и разгулом празднеств, шумной рекламой ресторанных форумов и прочими проявлениями безучастности, равнодушия к трагедии народа. Да, часть литераторов и деятелей искусства сразу откликнулась своим творчеством на общую беду. Честь им и хвала! Но суть в том, что откликнулась только часть, причем именно эта часть явно ходит в пасынках у федерального ТВ. Становится тревожно. Раздвоение сознания «торчит» даже из реноме исполнителя патриотических песен Шамана, чей сценический псевдоним значится на... латинице. Ценностный раскол приближается к опасной черте, за которой угроза тотального недоверия к власти. Неспроста при общем росте уровня жизни соцсети фиксируют лавину скепсиса, подъем критических и так называемых теневых настроений.

В мою задачу не входит анализировать эту жгучую проблему. Веду речь о другом — о недооценке значения культуры как одной из самых важных сфер народной жизни; среди государственных забот она оказалась хотя не на задворках, но и вне приоритетов. В статье «Государство и литература» я писал, что чиновники — старожилы книжного ведомства намеренно увели отечественную словесность в тень. Дабы сохранить прежние привилегии, они спрятали ее от глаз государства и лично Владимира Владимировича. Похоже, нечто подобное, хотя совсем по иным мотивам, происходит с культурой в целом: Кремль слишком занят необъятными проблемами войны и мира, чтобы беспокоить его культурными неблагополучиями.

При нынешнем раздвоении умов кто может ответить на вопрос о том, какое духовное послание несет в себе наша культура? Увы, мыслящей на эту тему институции в государстве нет. В результате нет и структуры для коррекции рынка духовных ценностей, нет их иерархии, что вносит в общество путаницу. В итоге полностью исчезли властители дум, а их место заняли блогеры, дятлами долбящие про пятьдесят оттенков житейской грязи, зачастую маргинальные, а изредка «авторитетные» и, прости господи, мерчандайзеры. И вот уже повеяло нравами смутных 90-х, когда новые русские принесли с собой «Бандитский Петербург», — телесериалы вновь перенасыщены криминальными разборками братков в новом обличье. Премиальная Яхина с надрывом пишет о татарских страданиях, но нет эпоса об уникальном российском опыте совместного проживания разноплеменных народов. Увы, государство постеснялось выступить заказчиком этой темы — наверное, убоялось очередных воплей о вмешательстве в творческий процесс.

Пишу обо всем этом в упрек близкому вчерашнему, потому что сегодня государство в этом смысле заметно взбодрилось и начало более внимательно всматриваться в глубинные проблемы культуры. А потому нелишне напомнить еще о некоторых из них.

Что бы ни говорили адепты стихийного развития культуры, призванной якобы лишь отвечать на запросы населения, всюду, а в особенности в США, ее развитие под строгим контролем. Всюду культура управляема. Внешне контроль может выглядеть как рыночная сделка, однако на деле за ней стоят не интересы бизнеса, а некие идейные или политические соображения, конфликты престижа, подспудная борьба, прикрытая восторгами о потребительском спросе, иногда фиктивном. В наших пенатах так же. Два десятилетия отцы книжной отрасли растили на бюджетные средства новую литературную номенклатуру, а на деле «плеяду» нынешних иноагентов, утверждая, будто они звезды российской словесности. Но никто этой чиновной статусной публике перья не взъерошил. Хотя действовали они не от имени государства, а по своим идейным и корыстным мотивам. А их долгое пребывание в креслах объясняется опять-таки отсутствием в государстве авторитетной институции, ведающей сферой Культуры с большой буквы. Будь такая институция, разве допустила бы она, чтобы искусство и литература были разбросаны по разным ведомствам?

Короче говоря, совершенно незачем стесняться планировать культурную сферу по «содержательному составу». Ибо сегодня контроль идет не через запреты — ради бога, в рамках закона творите на свои деньги что желаете! — а через господдержку тех начинаний, которые признаны общественно полезными. Кстати, кто в теме, те знают, что в книжной отрасли действовали именно так, но с точностью до наоборот.

И надо бы еще иметь в виду следующее. В свое время ЦК КПСС очень жестко контролировал сферу культуры. На этот счет как не вспомнить судьбу Георгия Куницына, курировавшего в ЦК кинематографию? Он спас от умирания на полке многие шедевры того времени — в том числе «Летят журавли», «Балладу о солдате», «Андрея Рублёва», — а в результате был признан партийным диссидентом и громко изгнан из ЦК.

Времена были в некотором смысле простые. Чуть ли не самым смелым эстрадным шлягером считали юмореску двух чечеточников разговорного жанра по сказке «Муха-Цокотуха». Намекая на ЦК КПСС, они фонетикой и мимикой выделяли «ЦеКа», и публика была в отпаде. Высоким «решалам» было легко: зрителю нужен добротный соцреализм, остальное — в отвалы. Но сегодня, при свободном выборе художественной «продукции» и отсутствии запретов, государство не только вправе, но и обязано через бюджет и свои СМИ открыто поддерживать важные для него культурные новации. Пока что этот принцип действует только в «подотрасли» раздачи грантов, но его надо распространить на весь бюджет. Как шутят герои криминальных фильмов, «пора фильтровать базар».

Впрочем, применительно к культуре в этой шутке немало истины.

У Солоневича в «Народной монархии» есть любопытная мысль: Гитлер просчитался, потому что представлял себе Россию такой, какая «вставала» из классической литературы, и считал, что русский народ — это сплошь Чичиковы, Чацкие, Скалозубы или Карамазовы, не способные к активному сопротивлению целеустремленной немецкой силе. И был поражен, столкнувшись с невероятным упорством и самопожертвованием. Похоже, нечто подобное происходит сегодня: представления Запада о слабой, погрязающей в раздорах путинской России основаны на врунявых разглагольствованиях быковых и прочих иноагентов, которые тягаются словом в русофобских изощрениях. С одной стороны, это хорошо, потому что ошибочно и толкает недругов к неверным выводам. Но с другой — плохо, потому что Запад не понимает, сколь сильна сегодня Россия, не осознает своей неизбежной участи при столкновении с ней и может рискнуть. Знал бы, не лез в драку.

Эта интересная тема достойна отдельного рассмотрения, особенно по литературной части, я же касаюсь ее в связи с еще одним глубинным аспектом культурной политики. О нем много говорил мне замечательный историк Аполлон Кузьмин, с которым мы состояли в дружбе. Аполлон держался твердого мнения, что царская Россия, став советской, при всех радикальных переменах и перегибах, при тотальном отрицании царского прошлого так и осталась вековой самобытной Россией, а в основе этой исторической стойкости лежит своеобразие ее культуры. Кузьмин, считавший, что культура хранит заповедные цивилизационные коды народов, блестяще раскрыл тему культуры суши и моря, континентальной и атлантической, и грех не помянуть его добрым словом. А о том, что новая Россия переболеет очередными напастями и воспрянет, оставаясь самой собой, Аполлон говорил на самом финише прошлого века, в дни духовного упадка, когда слепое подражание западному масскульту достигло апогея. Суть его суждений сводилась к тому, что именно через культуру государство Российское рано или поздно вернет себе царственную осанку, утерянную в 90-е.

И кажется, пророчество начинает сбываться. Похоже, на властных верхах культуру начинают осознавать не только как министерскую отрасль, но и как важнейшую, необъятную и всеохватную сферу государственной жизни, влияние которой на развитие страны по значимости сродни экономическим процессам. Потому сейчас в самый раз говорить о глубинных проблемах «в связи» с культурой, побуждая власть сделать следующий шаг — озаботиться созданием солидной ведомственной или аппаратной институции, формирующей культурную политику, чтобы, по Гоголю, «устремить нас (птицу-тройку) на высокую жизнь».

Но такое ныне на российском дворе судьбоносное время, что сначала надо бы созвать Всероссийский форум культуры, чтобы ответить на классический вопрос: «С кем вы, мастера культуры?»

P.S. Чуть не упустил вторую Большую идею, которая стучится в двери нашей культуры, — Россия стала ковчегом спасения, прибежищем приверженцев традиционных семейных ценностей. По своей притягательной силе она, пожалуй, круче социальных концепций прошлого, обращаясь не к разуму, а к сердцам людей. Казалось бы, тут и проблем не должно быть — все за! Однако при внимательном рассмотрении проглядывают вопросы.

Один — международный, я бы сказал, внешнеполитический. Ясно, что западные СМИ наглухо замалчивают указ президента РФ о приглашении в Россию тех, кто эти ценности разделяет. Но кому и как надлежит заняться прорывом этой блокады, без чего мало кто узнает о новой геополитической роли России?

Второй вопрос внутренний и частный только с виду. В Интернете вдруг обозначилась волна повышенного интереса к культуре русской кухни, и по ходу дискуссий выяснилось, что домашние приготовления — это тупиковая ветвь нашей кулинарии; так и пишут — «тупиковая ветвь». Ныне, при ресторанном изобилии и развитой доставке изысканной еды на дом, нелепо тратить время на кухонную возню.

Ясно, что такого рода дискуссии проплачены рестораторами, продвигающими свой бизнес. Но разговоры о кулинарном тупике напрямую бьют по культуре славных домашних застолий, когда за праздничной трапезой собирались три семейных поколения и самые старшие делились воспоминаниями о четвертом — о своих родителях. Без таких застолий большая семья не семья.

И снова: никто не вправе запретить рестораторам агитировать за свой бизнес, но почему никто не озабочен прославлением культуры знаменитых русских домашних застолий? Спроси об этом у Минкульта, он только плечами пожмет; уклад народной жизни, устранение дефектов текущего бытия не его помышления и заботы.

А чьи?