* * *
В чуткий час, когда замолкнут птицы,
Но в саду по-прежнему тепло,
В окна бьются бабочки-ночницы,
Бьются головами о стекло.

Как ты непонятно, мирозданье!
Кто нам может точный дать ответ,
Почему мучнистые созданья
Все летят, летят на яркий свет?

Может, электрического тока
Притяженье тайное жестоко?
Или света гибельны лучи?
Может быть, им слишком одиноко
В русской опредмеченной ночи?

Может, их просторные рубахи
Не вмещают жуткой тишины?
Мучают безудержные страхи
Под магнитным оловом луны?

Однодневки жалкие не знают,
Что к холодной осени растают,
Не узнав про русские снега.
Что ж они так головы теряют?
Или просто жизнь не дорога?

Пляшут их веселые сестрицы —
Бражники, капустницы, репницы
В византийский полдень на лугу.
Всё не могут жизнью насладиться.
Ну а я постигнуть не могу —

Почему в июне и в июле,
Бросив комариные рои,
Словно зажигательные пули,
Бьются в стекла смертницы мои.


Dйjа vu

Вот она, лета нежнейшая милость, —
Лезет сквозь землю шальная трава.
Не от росы ли коса затупилась?
Лишь одуванчики косит едва.

Может, и к лучшему? Мне от пореза
Дальше б держаться, не быть дурачком.
Рухнут цветы, и покроются срезы
Детским каким-то смешным молочком.

Все это, кажется, было когда-то.
Солнечный луч, на травинках роса.
Зеленоглазый такой, конопатый,
Худенький мальчик смотрел в небеса.

Не был в Шанхае он, не был в Париже,
Доллар не видел, не трогал юань.
Был почему-то понятней и ближе
Город с названием Тмутаракань.

Ел по утрам он овсяную кашу
И, шелковистую гладя траву,
Знать не хотел про политику вашу.
...Желтая пижма. Полынь. Déjà vu.


* * *
Причелин и наличников резьбу
И деревенек русских городьбу,
Средь зарослей черники мох наждачный
Мне повезло увидеть, и табу
Я наложил на пошлую борьбу
И жалобы на подлую судьбу —
Моя судьба была весьма удачной.

Я слышал, как шевелится трава,
Спит водород в земных упругих порах,
Я по слова ходил как по дрова
В березнячок, где вечен хруст да шорох.

Пусть суд решит, моя ли в том вина,
Что ветром был полуденным не понят.
Зато со мной подруга тишина,
Рябь на воде да впалая луна,
Короче, вся родная сторона —
Никто меня отсюда не прогонит.

Свидетелей я взял не за гроши —
Они один букварь со мной читали.
Ужи, жуки, букашки, мураши —
Все приползли, кого вы вызывали.

Их столько у меня — не перечесть!
Особенно мне дорог, ваша честь,
Тот крошечный, промокший и несмелый
Певец сквозной сирени — соловей.
Он древних, неразбавленных кровей.
Его признанья приобщите к делу —

Все семь неутешительных колен,
Сонорных стон, среднеязычных плен.
...А ветру что — Случевский или Кафка?
Он никогда их книжек не прочтет —
Куда милей бухгалтерский учет
И к скучной конституции поправка.

Я соответчик травам, их поэт,
Я твой защитник, мокрый бересклет,
И не прошу, чтоб дали мне отсрочку,
Ведь годен к службе я нестроевой —
Держать ответ в пучине мировой
За каждую написанную строчку.


* * *
Можно ли прожить, не зная страха?
То землетрясенье, то ковид.
«Реки три дни кровию текаху», —
Дикторша с экрана говорит.

Артобстрел. Испуганные лица.
Меткий снайпер целится в висок.
Набухает кровью шелковица —
Падает на вкрадчивый песок.

Кажется, что я древней этруска.
Подо мной — развалины страны.
Были у Андреевского спуска
Шарики каштана зелены.

На иконе — мудрый взгляд пророка,
Что рыбачил некогда с Петром.
Русско-итальянское барокко
Нависало гордо над Днепром.

В это время было далеко мне
До твоих, страна-каменоломня,
Умопомрачительных невзгод.
Я теперь совсем уже не помню,
Что там говорил экскурсовод.

Помню только поезд утром летним.
На березках — пятнышки ворон.
Был тогда чужим и незаметным
Скромный переделкинский перрон.

Ну а мир и раньше был жестоким,
Хоть войны никто и не хотел.
...Думаю подчас — чому не сокил?
Отчего я в небо не взлетел?

Может быть, тогда б и понял что-то,
Погрузясь в тяжелый кислород,
Потому что с птичьего полета
Все совсем иначе предстает.