Русская зима

Тянется проводами,
Путями железнодорожными,
Трудной судьбою,
Революцией,
У которой только начало.
Зеркало покрылось
Трещинами-узорами
Так, что целого не разглядеть.
Но я верю, что когда-нибудь
Из кусочков сложится мозаика,
Большое увидится на расстоянии.
Мы разгадаем твой грозный замысел,
Прочитаем послание на снегу.
И тогда, быть может, протрубят с небес
Золотые ангелы,
Словно на праздничной елке,
И все звенья истории сложатся в единую цепочку,
Одну большую гирлянду.
И ты окажешься не старой ведьмой,
А молодой красавицей
Из пансиона благородных девиц,
И будет похрустывать снег
Под твоими сапожками.


* * *
Мы все сегодня живем
Под голографическим небом,
Словно в компьютерной игре.
А если выключат свет,
Останется от России
Один обожженный Донбасс,
Ночной, саднящий.


Окоём

Самый западный город,
Где я бывала, —
Киев небесноверхий.
Самый северный город,
Где я бывала, —
Новгород столповидный.
Мой окоём ограничен
Древнею Русью —
Ставнями с дивным
Исконно райским узором.


Города

Вырастают из-за поворотов памяти,
Неуверенно расправляют крылья,
Идут вперевалочку к ближайшей воде,
Такие похожие друг на друга,
Почти неразличимые на расстоянии.

В каждом — сусальные купола
Маслянисто сверкают на солнце.
Из-под осыпавшейся штукатурки
Проступают древние кирпичи,
А на заднем плане возвышаются
Клонированные небоскребы.
Посередине бьет артерия
Извилистой речушки,
И холмы вырастают из холмов,
Как богатырские головы — из голов,
Косо срезая края деревянных домов,
Заставляя путников задыхаться.
Дорога пылит под ногами,
Пряно пахнут ромашки и мальва.

В каждом — по детским площадкам разносятся крики,
Хоть краска на лесенках облупилась
И выломаны качели.
А вывески наплывают друг на друга:
«Вселенная табака» — «Мастерская здоровья».
Мы поднимаемся и спускаемся,
Покорны причудам ландшафта.

В каждом — монастырь
С чудотворной иконой,
К которой тянутся стаи
Страждущих в пестрых платочках.
Надо кланяться до земли,
А потом спуститься по бесконечной лестнице
В зеленое марево нежной прохлады,
Где спрятан в тени святой источник.
Его журчание громче комариного писка.
И можно стереть с лица осадок дорожной пыли.

В каждом — «Пятерочка» и «Магнит».
Главная улица в сонном купеческом стиле,
Увенчанная зданием администрации
И силуэтом вождя.
Памятники коту, дворнику и студенту.
Неподалеку — парк с Аллеей Победы.
На остановках висят плакаты:
«Голосуй за нашего кандидата!»
И улыбающееся лицо с глазами-гвоздями.

И я побывала в каждом из них,
Пила их квас, магнитики их покупала,
Крестилась на их высокие колокольни,
Блаженно улыбалась блаженному небу
С фигурными, как пряники, облаками,
Пока не свернулась память слоеной улиткой,
Предметом гордости провинциальной пекарни,
И все они не слиплись в один первозданный хаос,
В котором уже не узнать живых человеческих судеб.
Тогда я встала на том одиноком месте,
Где выпало мне стоять на посту полжизни,
И вбила кол в песчаную эту землю,
Которая испокон мне сопротивлялась,
Упав на колени, прикрыла глаза ладонью.
Ждала, пока они продефилируют мимо,
Собьются в стаю и поднимутся в небо.
И только когда они превратились в точку у горизонта,
Открыла глаза и огляделась вокруг,
Будто бы в первый раз.
Бесстрастная речка колышет ряску.
Зеленые пряди берез качаются над водой.
И это мне позволено любить,
Вот эту часть, осколок неприметный
Огромного витражного окна,
Пускай оно разбито, но снова соберется
И засверкает, ослепляя, точно солнце,
Сводя с ума и возвращая разум,
Лишая сил, надежды и даря ее обратно
Летучей детскою рукой.
И я сама была сверкающей песчинкой,
Летела над землей куда глаза глядят
И с высоты окидывала взором
Все эти города,
Чтоб бессловесно их благословить.


Бабушка

Посвящается А.Н. Воробьевой


1

— Черно-белый кот[1]
в непролазных зарослях
на участке в шесть соток
(лгали себе, что сможем купить клочок земли),
заслышав скрип прогнившей калитки,
исчез в траве.
— Слишком крупная для обычного голубя
безупречно белая птица
под храмовым сводом
кладбищенского магазина,
прямо над ритуальным венком
(сперва посчитала ее декоративной фигуркой).
— Ящерка на нагретом надгробии
(прочь от детской ладошки
юркнула во мрак).
— Слишком много для пары июньских дней.


2

С трудом нашли это место.
Памятник просел.

После дождей все заросло.
Сразу взялись за дело.
(Только тут я рву траву

без угрызений совести:
нечего разрастаться над головой).
Я вспоминаю ее.
На фотокарточке сороковых
правильные черты лица,
это лицо вечной девушки.
Даже родив и воспитав четверых,
она оставалась девушкой.
Говорят, я на нее похожа.
Здесь не сажали цветов, кроме лилий.
Все остальные выросли сами.
Ландыши отцвели,
цветет клубника,
лилии еще не цвели.
Чайки чиркают крыльями близко к земле,
вместо рыбы кормятся тем,
что родственники кладут на могилы.
Скворцы чередуют скрип и песню,
перелетая с креста на крест.
А в земле какие-то норы, ходы,
а к земле приклеены личинки.
Жизнь торжествует повсюду.
Ландыши отцвели,
цветет клубника,
лилии еще не цвели.
Надо приехать, когда созреют ягоды.


3

Возвращаясь, проходим вдоль аскетичных
воинских захоронений.
Спят плечом к плечу
неизвестные с известными.
В красной лампадке бьется пульс.