Опираюсь руками на подоконник и смотрю на улицу. Салют в честь Дня города отгремел час назад. Тишина. Дома выключен свет, поэтому я хорошо вижу ночное небо и звезды. Много звезд.

Открываю дверь и выхожу на балкон. Он не застеклен, поэтому ветер сразу начинает обдувать меня. После душного дня это особенно приятно.

Люди возвращаются с салюта уставшие и, мне кажется, счастливые. А кто-то просто уставший, но счастливый ли? Помню, как в один из Дней города несколько лет назад я точно так же возвращался с девушкой. Тогда сказал ей, что не чувствую себя счастливым. Вообще. Все вроде хорошо, а счастья нет. Ничего нет. Она на меня тогда очень обиделась, что, впрочем, неудивительно.

А потом, странное дело, мы поженились.

В доме все спокойно. Ребенок спит. Купить детскую кроватку пока денег не хватает — все уходит на аренду, поэтому Дима спит в коляске.

Пробираюсь в комнату, аккуратно беру коляску и вытаскиваю ее на воздух, на балкон. Спотыкаюсь о порог. Дима не просыпается. Час назад я уложить его не мог, Дима плакал. Я покормил его, проверил пеленки — все было хорошо, но он не успокаивался.

— Не переживай, я рядом, Димочка, ну-ну, я с тобой, — успокаивал я его, поглаживая по спине, которую он выгибал, когда заливался криком.

Это все из-за салюта. Он Диму напугал.

Качаю коляску и смотрю на людей на улице. Затем на звезды. Одна падает.

— Как думаешь, мальчик или девочка? — спросила она меня, когда уже было поздно что-то менять. Спросила августовской ночью, когда звезды падали одна за другой. — Я хочу, чтобы была девочка.

Мы оба были первокурсниками, ни квартиры, ни образования.

Дима хныкает. Приснилось что-то. Может, мама?

Снова смотрю на людей. Их на улице остается все меньше. Парень с девушкой подошли к скамейке у подъезда, стали что-то обсуждать. Напрягаю слух, чтобы разобрать, о чем они говорят, но безуспешно.

Что бы она мне сказала, если бы не ушла из роддома черт знает куда почти сразу после того, как родила и более или менее восстановилась? «Прощай». Нет, не так. «Прости меня. Все-таки я оказалась не готова». Уже лучше, но не оправдывает ее.

А что бы я на это ответил? «Да ничего страшного, я понимаю». Нет, это неискренне. «Ну да, прощай».

Это уже лучше. Сухо, лаконично, по-мужски. Да, такое говорят, когда сказать нечего.

Пока я об этом думал, пара зашла в подъезд, и на улице стало совсем тихо. Я глубоко вдыхаю, закрыв глаза, и медленно выдыхаю.

Нет никакого прошлого. Что было, то осталось там. Зато есть сейчас. И в этом «сейчас» я стою с сыном на балконе четвертого этажа, живу с ним в съемной квартире и наслаждаюсь редкими сладкими минутами тишины. Ничего в мире больше не существует, кроме этой секунды. И вот этой. И вот этой тоже. Только успевай ловить, как тополиный пух, падающий с деревьев.

Хочу, чтобы и Дима ощутил что-то похожее — испытал удовольствие от мгновений проходящей летней ночи.

Но он маленький еще. Когда-нибудь он будет взрослым, красивым, здоровым мужчиной. Мы будем сидеть с ним вечером в беседке моей дачи, которую я обязательно куплю. Будем жарить шашлыки с его полной и счастливой семьей.

И тогда я ему расскажу об этой ночи. Он меня поймет, обязательно поймет. Мы обнимемся, крепко, так, как обнимаются отец с сыном, и я скажу ему, что все у него будет хорошо. А если вдруг что — я всегда помогу, поддержу.

Я знаю, что так будет, потому что приложу для этого все усилия.

Аккуратно беру ребенка на руки. Дима недовольно морщится, но не просыпается. Сопит у меня на руках, теплый и такой близкий.

Он со мной навсегда.