Ангелы

И плоскость есть, и есть стакан,
Что сделал водку вертикальной.
Приподними меня, стоп-кран,
С поверхности столярной!

Когда дожди идут в башке —
Не просыхают веки,
И в каждом мусорном мешке
Я вижу человека.

А это значит, господа,
Пора нам закругляться,
Пока не принесла вода
Смешную смерть паяцу.

Пока есть дым, который дом.
Туда неторопливо
Иду я ночью босиком,
Покусанный крапивой.


Памяти посвящается

Был велик и талантлив,
И не было ему равных.
Но судьба распорядилась так,
Что темной ночью
Его подкараулили возле дома
И безжалостно закололи кинжалом.
Впрочем, может, и пугио.
Его убийц так и не нашли.
Да никто и не старался их искать,
Самого его не очень-то любили власти,
А народ тогда еще читать не умел.
Знать была трусливой, предпочла не возмущаться.
Дело замяли.
А вскоре его стихи запретили везде.
Абсолютно везде.
Все тома его гениальных сочинений
Сгорели вместе с Александрийской библиотекой.
С тех пор мы о нем совершенно ничего не знаем.
И никогда не узнаем.
Даже его имени.
Никогда не прочитаем его гениальные творения,
На много тысяч лет опередившие свое и наше время.


КБ

Максиму Землянскому

И выйдем мы на улицу Землянского,
Возьмем в КБ конечно же цимлянского!
Такого, мля, цимлянского возьмем!
На улице Землянского бетонные
Дома стоят, в них лифты потаенные,
А под домами спрятан чернозем!

Катайся в лифтах до остервенения,
Вдыхай у теплотрассы испарения,
Что хочешь, в общем, то и совершай!
Засижен двор беззубою старушкою,
Собака хочет стать тебе подружкою,
А в голове ее живет лишай!

Как хорошо быть бабкою цинготною,
Со всей своей московской подноготною!
Такое нам и не мечтай — ни-ни!
И даже если в честь тебя назвали улицу,
Твоя фамилия пока что не рифмуется
С пропиской в этой области страны.

Но полно! Вот уже восходят сумерки,
Темно вокруг, как будто бы здесь умер кто.
На Патриаршие Геракл несет Муму.
Чернеет ночь на улице Землянского,
Как Пушкинъ за окошкомъ Сельскоцарскаго.
За все спасибо скажем мы ему!


В саду

Я увидел синицу и пил три недели.
Вот такой впечатлительный я.
И когда наконец завязал еле-еле,
Как назло, повстречал снегиря.

О, за что мне, Господь, эти райские птицы,
Эти твари небесных кровей?
Почему Ты решил, выпуская синицу
Из Своих пожелтевших бровей,

Что не будет вреда от нее никакого?
Что она станет просто летать,
Будто самое первое пробное слово,
Никого не заставит страдать?

Почему, нацедив снегиря из пореза
О бумагу священной руки,
Не подумал, что будет он горше железа —
Переносчик смертельной тоски?

Почему я кричу? Все кричу безголосо?
Или перьями рот мой набит?
Или горло мое поросло купоросом,
А язык закрутило в кульбит?
Или ангелы мне тишиной отвечают?
Или черти в отместку молчат?

Это просто опять я вернулся в начало.
Это птицы покинули сад.


Комары

Послушай, как дивно поют комары!
Их голос стал бархатным из-за жары!
А нежные ножки постельных клопов?
Заполнен шагами их каждый альков!

А если зима, то по-детски свежо,
И снег так по-детски застенчиво желт!
И трубы! О, трубы! Да, трубы трубят,
Зовут на завод постаревших ребят,

Мальчат и девчат. Но их лица белы!
А голос подобен укусу пчелы!
Смотри, дорогая, им сложно идти
Всю жизнь на работу, с восьми до пяти.

И все углубляется здесь каждый год:
Все ниже и ниже кирпичный завод,
Деревья покрылись земною корой,
А ветер смешался с грунтовой водой.

И каждая мелочь здесь тянется вверх!
И мне очевидно, как зрительный нерв,
Что я каждый год на полметра длинней
И я почти весь состою из теней.

Я здесь поселился, в утробе двора,
Где круглогодичен полет комара.
В краю, где незримые тени живут.
А больше никто не прижился бы тут.


Говорящий

Куст ли я горящий-говорящий?
С уст ли я сорвавшийся упрек?
Плотник ли, нечаянно доставший
Из молитвы черный молоток?

Разобьются, как воспоминанья,
Пчелы, меда полные, — в стекло.
А потом сбегутся есть молчанье
Тараканы изо всех углов.

А потом талифа-кум на крышу,
Чтоб глазеть, как Лазарь, на зарю.
Почему же ты меня не слышишь?
Или с кем во сне я говорю?


Ноябрь

Руки твои — зима.
Запястья мои пусти.
Бабочку кто измял?
Держал ее кто в горсти?

Спросишь. Не я, не я.
Но как мне соврать посметь,
Если стоит ноябрь
И держит в ладонях смерть?


Апрель

Как жалко, что срубили сад,
Как жалко, что сожгли качели.
И яблоки фантомные висят,
И скрип фантомный слышно еле-еле.

Есть правда, только выжили не те.
А это значит, вера не окрепла.
И видно, как в апрельской суете
Березы восстают из пепла.