В парке у лавры

Память имеет печальное свойство,
Рву свою душу на части я,
Когда вспоминаю с особым геройством
Просфору после причастия

В парке у лавры,
С яйцом и пряниками
Медовыми, с сахарной пудрой,
Куда мы трое странниками
Пришли ради этого утра.

Три человека — три дня богомолье
И солнечный ветер, ворующий скорби и боли,
Взамен отдающий с улыбкой весеннею
Яйцо на зеленой скамье
Счастливой семье
Как артефакт Воскресения.

Тихо прошел седовласый младенец,
Отец Иоанн в окруженье народа,
В ручке мой сотворив леденец
Будто бы из кислорода.

Разноцветные камешки храма
Пели многоголосицей,
Молча молились папа и мама:
«Радуйся, Богородице».

Разум людской прихотлив и непрост,
Снова рву душу на части я,
Лишь получая в награду за пост
Просфору после причастия.


За пределом

Я живу в неспускаемом модуле
На рассинхронной орбите,
Что случайно забыли, что создали
Вне горизонта событий.

И не то чтоб совсем там не торкает
Без навигации зондов,
Но за моей переборкою
Нету совсем горизонтов.

И несмотря на обилие
Кластеров типа «болванка»,
Я оказалась стабильнее,
Чем постоянная Планка.

Двигаюсь не энтропически,
Методом проб и пропаж —
Ну не выходит физически
Выставить ровный тангаж.

И не послужит межзвездное
Точным и ясным ответом,
Лишь сингулярности грозные
Давят авторитетом.
 
Тихо учусь коррелировать
Курс промеж антиматерий —
Лишь бы не аннигилировать,
Выбрав неверный критерий.

Вроде пока получается,
Если не очень-то строго.
Главное что? Не отчаяться
На антресоли у Бога.


Я люблю свою жизнь

Я люблю свою жизнь — и чужую, наверное, тоже.
Я люблю свою жизнь — без притворства
               и аутотренинга.
Я люблю свою жизнь — и спасибо за все Тебе, Боже, —
За все дни, что прожиты у этого славного берега.

За суму и тюрьму, за друзей, за врагов и за маму.
За любимых и близких — таких, что поверить
                не можется,
За дорогу домой и тропинку петлистую к храму
И за все, что сложилось и, может,
            когда-нибудь сложится.

Я люблю свою Родину — пусть и звучит пошловато.
Без хрипот и надрыва, без пламенных
              надписей кровью.
А так... Знаете... Как подобрать бы слова-то...
С ощущением свежести от вечеров в Подмосковье.

Я люблю свою жизнь — и чужую, наверное, тоже.
До последнего вздоха и каждой минуты заветной,
Гулким северным ветром и каждой мурашкой
                на коже —
Я не смерти боюсь — нелюбви.
           Чтоб не стала ответной.


Квадрат

У него их четыре, а если отрезать — восемь.
Я простила в квадрате и снова ушла в осень,
Пробежав по периметру пять или шесть кроссов,
Не нашла ни ответов, ни даже на них вопросов.

Я уже взрослая, вроде бы все так просто:
Двух измерений должно бы хватать вдосталь,
Пестрые листья березы гниют в лужах,
Закройся в квартире,
Смотри телевизор
И не показывай носа —
Что еще нужно?
А вот —
Заблудиться в трех соснах,

Грустно понять, что Земля не планета, а остров,
Где было мягко, но чувствовалось остро,
Вылететь пробкой туда, где зимуют грозы,
Поздно вернуться. Но только — не слишком поздно.


Восточный экспресс

Восточный экспресс уезжает во тьму континента,
Спиралями вьется за ним невесомая лента,
Лихо чертя пируэты на лицах гор.
Мощно гудит под колесами техно-хардкор,
Полыхает новехонький лак.
Искры — смотрите — сложились в магический знак.
Свет фонарей полосой разрезает окно,
А вообще-то снаружи темно, ой как темно!

Но он давно ничего не боится —
Он громок и прост.
Проезжая Шпионский мост,
       и Калинов,
       и розу ветров,
       и акул, и дельфинов,
Он как боевая звучит колесница,
Он дует в свой жаркий горн,
Он греет свой древний трон,
Он ест с аппетитом торф,
Срывая с высоких гор
Снег и галдеж ворон.

Восточный экспресс ненавидят —
       он слишком быстр —
И камни швыряют в колеса, и метят в окно,
Но лишь потому, что не видят узоров искр
И чуда не ждут, и не может прийти оно.

Восточный экспресс побывал в непростых краях,
Он время изъездил, привет передал векам.
Он едет во тьму, и на собственный риск и страх
Гирляндой мигают фонарики по бокам.

Но он давно ничего не боится
И скидок не ждет.
Проезжая Таинственный лед
       и остроги,
       застывшие плесы,
       крутые пороги,
Он как боевая летит колесница,
Он дует в свой жаркий горн,
Он греет свой древний трон,
Он ест с аппетитом торф,
И каждый его микрон
Знает, зачем рожден.