Где-то рядом с отчаянием. Рассказ

Ольга Александровна Чуносова родилась в станице Воронежская Краснодарского края. Окончила Кубанский государственный университет по специальности «преподаватель, переводчик с английского языка», Высшие литературные курсы при Литературном институте имени А.М. Горького и Чеховские литературные курсы. Работала в средней специализированной школе преподавателем английского языка. В девяностые годы, уйдя из школы, поменяла много специальностей. Прошла путь от торгового представителя до директора по торговому маркетингу и развитию бизнес-процессов в России. Объездила всю Россию от Дальнего Востока до Калининграда. Впечатления от путешествий по России ложатся в основу сюжетов ее коротких рассказов. Вошла в лонг-лист премии «Антоновка» (2022). Живет в Москве.

Даша перекрыла воду, газ и, вычеркнув последнее запланированное дело, захлопнула не нужный более ежедневник. Прошлой ночью ей снился их старый дом в Крапивне, и тетя Таня что-то говорила, легонько стуча сухими пальцами по Дашиной груди. В тиши закрытых форточек слышно было, как на кухне глухо жужжат заблудившиеся мухи. «Сдохнут, бедолаги», — подумала Даша и огляделась. В квартире было прибрано еще вчера, смутно белело зеркало в углу прихожей.

Под окном аккуратной горкой стояли коробки, к каждой из которых была прикреплена подробная инструкция для бывшего мужа: кому отправить и точный адрес. Записка для Сергея лежала на кухонном столе, придавленная на всякий случай тяжелой бронзовой совой. Хотя что с ней может случиться: окна все закрыты. Даша подхватила собранную сумку, вышла из квартиры и заперла за собой дверь на два оборота ключа, как обычно. Пора было выдвигаться.

Старательно обойдя завядшие лепестки желтой хризантемы, оброненные кем-то на старых, местами с выщербинами лестничных ступенях, Даша спустилась по лестнице. Из дверей пятой квартиры показалась сгорбленная Клавдия Семеновна. По обыкновению, забрав у нее из руки пакет с мусором, Даша услышала старческое: «Благослови тебя Бог, Дашенька. Что бы я без тебя делала?»

Да то, что делала тетя Таня после того, как отправила из Крапивны единственную племянницу, да и вообще последнюю оставшуюся в живых родную душу, учиться в Тулу: справлялась сама. «Я буду приезжать каждый месяц, тетечка. Я тебя не оставлю, у меня же никого нет, кроме тебя». Лгунья. Хотя поначалу так и было. Весь первый курс в конце каждого месяца она садилась в автобус, ехала в Крапивну и проводила выходные в старом доме. Потом поездки стали все реже...

Солнце тихо опускалось за деревья; оно бросало теплые лучи, которые пронизывали парк, обливая золотом верхушки берез, старых елей и осин. Становилось прохладно, и скудный жар осени почти ушел, когда Даша подошла к павильону «Книги». В это здание, выстроенное в форме древнегреческого храма, она влюбилась восемь лет назад с первого взгляда.

Когда ее перевели из Тулы в Москву, труднее всего вначале было найти хорошее жилье. Целый год были неудачи, пока через коллег не попалось сокровище: двухкомнатная квартира с балконом в пятиэтажном кирпичном доме в десяти метрах от входа на ВДНХ. В нее она тоже сразу влюбилась. Потом открыла для себя Останкинский парк, который стал убежищем от суеты, и павильон «Книги». Спустя годы ей все еще нравилось смотреть, как белоснежные, словно парящие в воздухе колонны здания проглядывают сквозь мерцающие зигзаги листопада. Павильон стал местом ее дерзаний, местом, где она строила планы и расписывала их в ежедневнике.

Сегодня от дерзаний не осталось и следа. Зато планы были четкими, так как обдумывать их она начала ровно шестьдесят два дня назад.

Стоило ей поставить ногу на ступеньку террасы, как дубовая дверь медленно распахнулась, и из павильона донесся аромат кофе с корицей: этот запах всегда напоминал ей о Коле. Тетя Таня в доме держала только чай — на другое просто не хватало денег, — и Даша впервые попробовала кофе в бистро рядом с университетом. Сладкое воспоминание пришлось по сердцу.

— Чем вас угостить, прекрасное создание? — приветливо спросил молодой бариста.

— Чем-нибудь вкусненьким, первые лекции отмечаю, — ответила она, скрывая за бойкостью стеснение.

— Тогда капучино, — улыбнулся бариста и через пару минут протянул ей чашку кофе с сердечком на пенке.

В тот день кофе навсегда вошел в ее жизнь. Это был любовный треугольник с первого взгляда: Коля, Даша и кофе. Весь следующий год Коля готовил для нее капучино, латте и ристретто, рассказывал о различиях между бразильскими и колумбийскими сортами, проводил с ней все выходные, а после летней сессии сделал предложение.

Она задержалась на ступенях, чтобы, как обычно, насладиться изображением книги в окружении дубовых листьев на фронтоне. Но лишь улыбнулась тимпану, как старому приятелю, и открыла тяжелую дверь.

Заказав капучино, она прошлась вдоль книжных полок и, взяв первую попавшую в руки книгу, медленно поднялась на галерею второго этажа мимо лепных капителей и ажурных карнизов — теплый привет из старого кино, так любимого тетей Таней, такой же доброй и бескомпромиссной.

Даша вспомнила, как привезла Колю к тетке, а та повела ее на берег реки, взяла за руку и сказала сурово: «Хорошенько подумай, перед тем как выходить замуж: душа у тебя жадная до горизонта, а Коля парень добрый, но простой. Не по пути вам».

Но как отдать то, что уже заполучила?

А через полтора года позвонила тетя и попросила приехать: у нее обнаружили рак легких — вот когда аукнулось ее курение. Оформив дистант, Даша уехала в деревню. И, держа сухую, морщинистую руку, заглядывая в выцветшие, блекло-голубые глаза, Даша поняла, что никто и никогда не сможет заменить ей эту бесконечную, безусловную любовь.

В ясный июньский день тетю Таню похоронили. Священник, которого тетушка заранее пригласила и оплатила, отслужил заупокойную литургию, и четверо соседей опустили на веревках гроб в свежевырытую могилу рядом с захоронениями Дашиных родителей. Из кустов, растущих за кладбищенским забором, вспорхнула синица, вспугнутая глухим стуком земли о доски гроба, и в Дашиной груди поселилась бездонная пустота. Через два месяца Даша потеряла ребенка. При этой мысли сердце снова сжалось от боли, словно все случилось только вчера.

Запах капучино заботливо окутал ее, как старую знакомую, прикоснулся к коже, рассыпался легкими брызгами воспоминаний. Приятных и не очень. Диплом с отличием, предложение работы специалистом по информационной безопасности в конструкторское бюро Министерства обороны и наконец перевод в Москву.

Коля смог приехать только через год, и она повела его в павильон, в это кофейное царство книг, чтобы обсудить все неспешно, как они привыкли делать дома. Его не заинтересовали ни кофейные банки на полках, ни кемекс на бразильском зерне, ни тающее во рту ореховое печенье.

— Может, возьмешь отпуск? Эта командировка тебя добила. — Коля смахнул крошки в руку и высыпал в рот.

— Коль, мне здесь очень нравится. Давай переедем сюда. — Даша подняла глаза на замолчавшего мужа.

— Дашка, я же говорил, что меня повысили. Я теперь управляющий в ресторане. Все коту под хвост? Кому я в Москве нужен?

— Солнышко, давай переедем. Здесь жизнь бурлит, столько возможностей. Я не хочу возвращаться.

Откинувшись на спинку кресла, Коля скрестил руки на груди и молча рассматривал в панорамные окна печально качающиеся деревья.

— Ну, скажи что-нибудь, — попросила Даша.

— Что я должен сказать?

— Ты ничего не чувствуешь?

— Нет. Это и так было понятно.

— Слушай, давай все обсудим.

— Если хочешь, то можем расстаться прямо сейчас.

— Хочешь? — Голос у Даши дрогнул. — Да ты знаешь, как давно я хотела уйти?

— Мне это не интересно.

— Каждый день в течение года после больницы. Каждый день, когда я просыпалась в нашей кровати, я хотела уйти, но я удерживала себя. Думала, что-то во мне проснется. Но ты так был занят своим кафе, что даже не замечал.

— Что не замечал?

— Что я несчастна. Мы даже об этом не говорили. О ребенке, о бабушке, о нас.

Коля протянул руку и накрыл Дашину ладонь своей.

— Послушай, если я виноват...

— Нет, никто ни в чем не виноват.

— Тогда в чем дело?

— Попробуй понять, каково это — лежать ночью в постели и думать: неужели это все, что у меня будет в жизни?

— Так тебе нашей семьи было мало? — Коля поднялся из-за стола. — Да иди ты...

В огромные окна заглядывало осеннее великолепие. Даша устроилась, укрывшись пледом в кресле, и замерла, вдыхая аромат корицы. Ей нравилось ощущать дух места, смотреть на всех с высоты галереи второго этажа. Пару раз взгляд по привычке скользнул по сидящим внизу немногочисленным посетителям, но это была мимолетная слабость.

С этого кресла шесть лет назад она увидела Сережу — высокого, темноволосого. Таких женщины, вздыхая, провожают взглядами. Он пришел в лекторий на презентацию чьей-то книги о персидском поэте, которого ослепили на старости лет. Даша особо литературой не интересовалась, зато знала, что сердце редкого мужчины устоит перед видом толстой, в руку, косы, перекинутой через плечо, и стройных ножек на каблуках, и поэтому, отставив чашку в сторону, легко спустилась по лестнице и прошла в лекторий. На следующий день она позвонила в Тулу и сказала, что хочет развестись.

Тот год для нее стал годом приобретений: сначала покупка квартиры, потом встреча с Сережей. Они жили в какой-то эйфории: с утра до вечера работа, а на выходных катание по Москве-реке на корабликах, роскошные обеды в ресторанах, выходы в театры.

В павильон она теперь приходила только тогда, когда Сережа был в командировке. Они переехали в ее квартиру, потому что ехать на работу было обоим удобнее с ВДНХ, и Сережа приучил ее к «Оттепели» — его любимому ресторану. Он знал официантов по именам, интересовался всеми сплетнями заведения, иногда улаживал недоразумения между администрацией и пьяными посетителями. И, как само собой разумеющееся, принимал заботу о себе: обязательно творог на завтрак, легкий ужин после спортзала и секс по утрам три раза в неделю. Дашенька сияла и цвела, даже когда ложилась спать после двенадцати, доделывая рабочие программы и рассчитывая бюджеты, и просыпалась в пять от требовательных прикосновений мужа. Понемногу она уверовала в его любовь и нерушимый брак, и, когда случалось перенести командировку или схалтурить с докладом, она оправдывалась тем, что делает это ради семьи. Сережа ее работой не интересовался. Его повысили до генерального директора, и получал он в три раза больше, чем Даша. Она была бы счастлива, если бы не назойливые мысли, что приходили по ночам.

Спустя пять лет брака детей у них не было. Даше потребовалось два года, чтобы осознать: тот нерожденный, потерянный ею малыш был первым и последним в жизни. Не помогало ничего. Со временем Сережа стал заговаривать о том, что для его позиции и дальнейшего роста по служебной лестнице нужно иметь полноценную семью. И хотя бы одного малыша. Он так и говорил: «Хотя бы одного малыша». Первый нервный срыв она залечивала на Каширке. Второй — в частной клинике в Подмосковье.

Она отложила так и не раскрытую книгу какого-то Ника Хорнби «Долгое падение», с овечками на обложке, и поставила на стол опустевшую чашку. Перекинула косу на грудь и, твердо ступая, спустилась по лестнице.

Свет фонарей терялся среди золотого кружева листвы, когда дубовые двери павильона захлопнулись за Дашей. Дойдя до перекрестка к «Оттепели», она постояла немного, а потом криво усмехнулась. Ее всегда внутренне коробила потребность Сережи каждые выходные ужинать в ресторанах. Точно так же как его убежденность, что двухкомнатная хрущевка абсолютно не соответствует его должности. А он посмеивался и называл ее прижимистой крестьянкой. В последний их год он не раз предлагал продать ее квартирку у парка и оплатить часть совместной ипотеки в «Донстрое». Прекрасный вид и сто двадцать метров на двадцатом этаже. А когда она ответила, что оставит свою квартиру детям, он сказал, что детей у нее быть не может и оставлять никому не придется. Три месяца назад, в его день рождения, они провели удивительную ночь, а утром он собрал свои вещи и переехал в новую квартиру. Один. Козел. Так что теперь он по субботам ужинает у себя в Хамовниках, а она... Сначала ради мужчины потеряла карьеру, а потом и мужчину. И не осталось ничего.

Даша медленно шла по дорожке в глубь аллеи, когда фонари впереди вдруг замигали и погасли один за другим, погрузив аллею в темноту. Спустя пару минут они опять зажглись слабым мерцающим светом, растворяя деревья в ползущем вечернем сумраке. Даша нырнула под это сумрачное покрывало и пошла по шуршащей листве, желая раствориться окончательно в густой тени. В груди появилось щемящее чувство гармонии, и Даша ощутила, что впервые за последние два года абсолютно счастлива.

И тут она услышала тихое поскуливание под склонившимися до земли ветками куста. Даша поморщилась и уже хотела пройти мимо, когда из-под веток разросшейся жимолости вылез черный щенок. Заискивающе повиливая хвостом и припадая на переднюю лапу, он подполз поближе и прижался к Дашиной ноге. Он почти сливался с травой, были видны только рыжие пятнышки бровей.

— Вот уж некстати, — проворчала Даша, но оттолкнуть ногой крохотного детеныша не смогла. Вместо этого она достала из сумки приготовленную для пикника салфетку и, завернув в нее грязного бедолагу, взяла его на руки. Так и поплелась к Парковому пруду.

Держа пса на виду, Даша обошла вокруг черного зеркала водоема, в котором дрожали тусклые горошинки огней, но рыдающих хозяев не обнаружила: судя по всему, щенка никто не искал. Пока она брела по дорожке, щенок согрелся у нее в руках и теперь тихо посапывал с закрытыми глазами. Даша погладила гладкую клиновидную мордочку и поискала глазами пункт охраны порядка.

Полчаса она уговаривала сержанта оставить щенка. В результате, заплатив три тысячи рублей за «передержку», поместила согревшегося спящего детеныша в коробку из-под бумаги для принтера и попрощалась с сержантом.

— Взяла бы себе. Смотри, какой миляга, — сказал тот.

— В мои планы сейчас щенок не входит.

— А дети никогда не входят в планы, но появляются же, — добродушно усмехнулся пузатый парень.

— Не у меня. Спасибо, что согласились присмотреть за щенком. Хорошего вечера, — сказала Даша и недовольно вышла из будочки.

Чувство гармонии и умиротворения было поколеблено, и, смущенная, Даша доверилась сумрачной аллее. Та привела ее к паукообразному перекрестку, где Даша сошла с дорожки в царящую под деревьями темноту. За восемь лет прогулок в парке был изучен каждый угол. Если пройти чуть дальше вдоль решетчатого забора, до фондохранилища, и поискать за кустами, то можно найти небольшой проем в ограде, через который Даша пролезла на территорию шереметевского поместья.

Было у нее заветное местечко на месте абрикосовой оранжереи. Среди остатков старого кирпичного фундамента была поросшая травой крохотная полянка. Много раз она приходила сюда в сумерках и оставалась в тишине, никем не замеченная, любуясь, как сквозь раскидистые ветви высоких кустов сирени просвечивает розовое здание усадьбы. Это место навевало покой, придавало силы, а иногда и озарение спускалось с облаков, и тогда все становилось ясным и простым.

Даша раскинула на траве мягкую подстилку и разложила на ней пластиковые контейнеры со снедью: окороком, сыром бри, виноградом и хрустящим багетом; следом появилась маленькая бутылка «Абрау-Дюрсо» с бокалом и пластиковый оранжевый туб с диазепамом и пентобарбиталом — у нее столько накопилось этого добра, что хватило бы на трех отчаявшихся.

Становилось прохладно, и, достав из опустевшей сумки кашемировую шаль, она накинула ее на плечи. «Чудесный пикник», — подумала она, удовлетворенно посмотрев на импровизированный стол. Запила колючим «Абрау» таблетку диазепама и долго любовалась, как в лунном свете потрескивали и стремились наверх золотистые пузырьки в шампанском.

— Славно устроилась, однако, — раздался за спиной надтреснутый голос.

Даша вздрогнула и завалилась бы на бок, если бы ее не удержали цепкие костлявые пальцы. Обернувшись, она увидела над собой запавшие глаза в обрамлении густой сетки морщин. Седые пряди, выбившиеся из-под платка, падали на пергаментное, желтоватое лицо и покачивались вдоль впавших щек, как две серые змеи. «Может, и таблетки не понадобятся», — подумала Даша, заметив странную, сучковатую старухину трость, на которую та тяжело опиралась. Тем временем на шереметевском дворце включили подсветку, и розовая усадьба воспарила в мягких лучах, оставляя в глубокой тени Дашину полянку.

— Ох, милая, у тебя тут пир горой. — Старуха повела мясистым, морщинистым носом. — Не угостишь ли, касаточка, а то с утра маковой крошки во рту не было, — то ли прошептала, то ли прошамкала она.

Даша посмотрела на разложенные вкусняшки и усмехнулась: «Почему нет?»

— Садитесь, бабушка, кушайте.

— Не боишься, что я тебя палкой по голове-то тюкну? — то ли хихикнула, то ли хрюкнула старуха.

— Все там будем. Так, вот хлеб, колбаса, виноград. Я бы вам и вина налила, да только я почти весь бокал пролила на траву.

— Считай, приношение сделала. На этом месте в давние времена старым богам молились. Так что удача тебе будет.

Даша ее не услышала, безучастно осматривалась кругом. Знакомые места словно подернуло сумрачной дымкой. Сквозь нее видно было, как стволы и кроны деревьев дрожали в призрачном свете прожекторов. «Действует», — подумала Даша и запила шампанским очередную таблетку.

Старуха схватила сморщенной, покрытой коричневыми пятнами рукой бутерброд и запихнула его в рот.

— Ну, касаточка, ублажила бабку. — Она дернула горбатым плечом и огляделась. — Пусто-то тут как. Не то что раньше. Тута раньше абрикосы да виноград росли. Лепота.

Даша отстраненно наблюдала, как тонкий луч прожектора над усадьбой скользнул по темнеющему саду и вырвал у вечера ветку дерева. Старуха оторвала две виноградины от кисти и прошепелявила:

— Ох, какой виноград! Даже у Николая Петровича в саду такого не было. Помню, вот на этом самом месте я с ним сидела, и вот он меня угощал так угощал. Хоть и наговорила я его светлому гостю всякого.

— Плохого? — сказала как сквозь сон Даша, все прихлебывая из бокала. «Вроде почти все пролила, а шампанское не заканчивается», — качнулась в голове нетвердая мысль.

— Да уж, такая моя судьба. Всю правду говорю, а там ужо от человека зависит, что он с этой правдой делать будет. Но так порой надоедает! Вот и хочется просто по свету белому погулять. — Старухин голос доносился сквозь белесоватый туман, который вился ватой меж деревьев, окружавших полянку.

— Вот и гуляйте. Да вы ешьте. Мне уже не пригодится. Только посидите со мной. Пока я не засну. — Даша вытряхнула на ладонь очередную таблетку из тубы. — Это не долго.

— Никак по себе поминки справляешь? Не рановато?

— В самый раз. Того, кто меня любил, я потеряла. Тот, кого я любила, меня предал. Не могу больше.

— Решила, значит.

— Сил нет. Вокруг пустота и одиночество невыносимое. И самое гадкое, что я сама во всем виновата. Никому не нужная стерва.

— Ну милая, иногда руки-то опускаешь, твоя правда. Порой вот этакая темень на сердце случается, что не ведаешь, в какой омут кинуться. Тут, да, беда. Но опять же надо перетерпеть. Такая сугубая тоска не может долго продолжаться. — Взгляд старческих глаз был пристальным, резкие складки у рта сложились в суровую маску.

Убегая от этого взгляда, Даша закинула голову и посмотрела на прояснившееся небо:

— Смотрите, вон звезда упала. И еще одна. Каждая погасшая звезда — это погасшая надежда. Видите? Небо прямо на глазах гаснет. И рушится. Так больно.

— Это, голубушка, мирок твой рушится. Разве мы знаем, какими путями судьба человека взыщет и из какого сосуда напоит? Куда направит стопы его? И твоя звездочка зажжется чудесная.

— Не верю я в чудеса. Да вы ешьте. Не пропадать же. Все берите, только подстилку оставьте. Не хочу, как мусор, на земле валяться, — сморщилась Даша.

— Ты, голуба, совсем отчаялась, а чудо, оно всегда где-то рядом с отчаянием. Ты, милая, жила ли для себя? Видать, что нет. Все хоромы возводила. Может, пора для души пожить?

— Смысла нет. Ни любимого человека, ни ребенка, ни работы.

— Все смысл ищешь. Ты вот живешь — и уже смысл Божий исполняешь. Ведь самое ценное у тебя здесь. — И старуха ткнула корявым пальцем Даше в грудь.

Даша кивнула молча головой и вылила в бокал остаток шампанского. Она сделала пару глотков, и тепло разнеслось по желудку. Словно издалека доносилось скрипучее ворчание.

— Глупая ты баба. Все в могилу спешишь. Помню, как-то меня в могилу живой закопали. Бр-р. Сырость. Холод. Земля в нос забивается, а как выбралась, как Божий свет увидела, так и счастье мне было. — Старуха уцепила костлявыми пальцами виноградинку и положила в морщинистый рот.

«Голова кружится, — подумала Даша. — Надо оставшиеся таблетки выпить». Она протянула руку к тубе, но не нашла ее на покрывале.

— У курносой на тебя другие планы, — раздался рядом хриплый шепот. — Сначала она к твоему бывшему отправится. А у тебя скоро забот прибавится, поэтому ты, касатка, ложись, поспи, а потом домой иди. Да забери ты животину. Негоже бросать хвостатого.

Фигура старухи медленно расплывалась у Даши перед глазами: сначала истаяли ноги в изношенных туфлях, потом стеганый жилет, белесые клочки тумана скользили по морщинистому лицу с мясистым носом, и колебались две седые пряди. Даша погрузилась в небытие.

Проснулась она, дрожа от холода, сырости и нестерпимой головной боли, и долго не могла сообразить, где она и что с ней. Все ее вещи лежали рядом. В предрассветном сумраке Даша выбралась из усадьбы, пытаясь вспомнить детали странного то ли сна, то ли видения. В легком ознобе пошла она домой по пустым аллеям и на обратном пути проходила мимо пункта охраны порядка. Дверь была приоткрыта. Заглянув внутрь, она увидела в коробке спящего щенка и, ни секунды не задумываясь, забрала его.

Страшно хотелось есть. Дома она нашла в шкафу банку зеленого горошка и съела его, запивая водой из-под крана. После этого задернула шторы в спальне и легла спать, уложив щенка рядом с собой на кровати. Перед тем как заснуть, она вдруг ясно вспомнила, что говорила ей во сне тетя Таня: «Когда ты захочешь чего-то, вспомни, что самое ценное у тебя здесь», — и стучала легонько сухонькими пальцами по Дашиной груди...

Уже было за полдень, когда спросонок она услышала резкий звук телефонного звонка. Не открывая глаз, она вытащила руку из-под пледа и взяла трубку.

— Дарья Ильинична Фелицина?

Голос был настойчивый, уверенный и молодой. «Проклятье, снова мошенники», — подумала Даша и глухо пробормотала:

— Представьтесь, пожалуйста.

— Уголовный розыск, старший лейтенант Никитин.

— Ага, а я Майя Плисецкая, — ответила, зевая, Даша и прервала разговор.

Через минуту телефон снова зазвонил, и, не скрывая раздражения, Даша рявкнула в трубку:

— Хватит звонить, козлы. Достали со своими...

— Дарья Ильинична, не бросайте трубку и ответьте на вопрос. Сергей Куницын приходится вам мужем?

— Формально — пока да, — холодно ответила Даша.

— Вчера ночью он скончался. Вам нужно прийти на опознание.

— Что? Как скончался? — пролепетала Даша, пораженная полученным известием.

— От обширного инфаркта. Тело нашли в туалете ресторана «Столичный». Дарья Ильинична, вам нужно приехать во второй морг на улице Рябиновой завтра к девяти часам.

— Я приеду, — сказала Даша.

Через неделю после похорон у нее начался токсикоз.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0