10 марта 2025 года печальная дата — 85 лет со дня смерти Михаила Афанасьевича Булгакова

Дорогой читатель!

Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» многими любим и почитаем. Его фантастический сюжет, наполненный глубокой философской мыслью, украшенный острым юмором и изящной иронией, содержит множество тайн и секретов. Уже около шестидесяти лет исследователи романа настойчиво пытаются раскрыть завесу, за которой спрятаны ответы на загадки этого удивительного текста.

Не один год я анализирую роман, пытаясь разобраться в хитросплетениях его сюжетных линий и понять уникальные булгаковские мысли. В результате мои размышления сложились в форму литературного расследования. Я назвала его «Булгаковские шарады». Как известно, шарада — салонная игра, в которую любил играть с друзьями Михаил Афанасьевич.

Предлагаемый цикл статей насчитывает более двадцати шарад. Их может быть и больше, если Вы, дорогой читатель, заинтересуетесь моими умозаключениями о романе и напишете в адрес журнала, на какой вопрос, связанный с текстом «Мастера и Маргариты» или биографией М.А. Булгакова, Вы хотели бы получить ответ. На темы вопросов я с удовольствием напишу продолжение «Булгаковских шарад».

С почтением и надеждой на понимание

 Галина Дербина

Глава 1

История болезни булгаковского Пилата

— Что такое истина?

— Истина прежде всего заключается в том, что у тебя болит голова...

Из разговора Пилата
и Иешуа

Тогда сказал Иисус к уверовавшим в Него иудеям: если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными.

Евангелие
от Иоанна 8; 31–32

Знаменитый роман «Мастер и Маргарита», написанный М.А. Булгаковым еще в первой половине прошлого века, до сих пор является одним из самых читаемых произведений русской прозы, удивляя безудержной фантазией, широтой психологических осмыслений и, конечно, восхищая острой буффонадной сатирой и тонкой иронией. При всей занимательности современных глав его ершалаимская часть и сегодня вызывает споры, оставаясь наиболее обсуждаемой. И это понятно, писатель заключил в повествование бездну смыслов, при этом глубина его размышлений и неординарных взглядов поражает.

Версий на предмет ершалаимских глав высказано великое множество, и среди них немало неодобрительных. Начало отрицательным мнениям положил А.Вулис, написавший послесловие к первой публикации романа в журнале «Москва» в 1966 году. Он полагал, что «роман не свободен от ошибочных взглядов», а «в главах “Евангелия от Воланда” пародийно переосмысливается сюжет Нового Завета».

Некоторые современные авторы статей о романе и по сей день именно эту несуществующую, на мой взгляд, «пародийность» на синоптические Евангелия ставят Булгакову в укор. Подобные упреки вызывают недоумение, так как «Евангелие от Воланда» это не взгляд Булгакова на канонические тексты, а литературная интерпретация, придуманная им для его инфернального героя. Согласитесь, как можно от сатаны — клеветника и главного противника небесных сил — ожидать правдивый рассказ? Его лживая философия всем давно известна, а посему «Евангелие от Воланда» априори должно не только не совпадать с текстами евангелистов, но и противоречить им.

Невозможно узнать у А.Вулиса, что он сказал бы о романе сегодня. Не исключаю, что во времена советского атеистического разгула Вулис был вынужден высказаться подобным образом, дабы помочь роману увидеть свет. Так заставляет думать финал его статьи, где он восклицает: «“Мастер и Маргарита” — выдающееся явление русской прозы».

Уверена, что идея романа, и в частности «Евангелие от Воланда», намного глубже, чем шаржирование новозаветных книг. Чтобы приблизиться к пониманию булгаковского замысла, предлагаю начать с размышлений о его Пилате.

Известно, что исторический Понтий Пилат с 26 по 36 год н.э. был префектом Иудеи. Корнелий Тацит называет его прокуратором Иудеи, Иосиф Флавий — правителем (игемоном) и наместником[1]. Писателем он назван в полном соответствии с историческими источниками — пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат (лат. Pontius Pilatus). Прокуратор — официальная римская должность правителя и лица, ответственного за сбор налогов в пользу Рима. Завоеванная Иудея считалась в те времена римской провинцией, поэтому власть прокуратора была наивысшей, особенно в вопросах, касающихся смертной казни. Современники чаще всего характеризовали Пилата негативно. Так, философ Филон Александрийский, о котором упомянул Берлиоз в беседе с Иваном, считал его человеком жестоким, виновным в многочисленных казнях, совершаемых без всякого суда.

Родовое прозвище прокуратора — Пилатус — по одному из толкований буквально означает «вооруженный дротиком». Дротик — небольшое метательное копье. Возможно, отсюда прозвище булгаковского Пилата — всадник Золотое Копье. Всадники — знатное римское сословие, своего рода элита[2]. Это характеризует его как «самого сильного мира сего». К этому стоит добавить, что у язычников не было зрительных образов богов, но существовали их символы. Символом Марса (Арея) являлось копье, оно вполне может определять бога, которому поклонялся язычник Пилат. Известно, что Марс был воплощением всех ужасов войны. Полагаю, что писатель, выбирая прозвище герою, стремился отметить воинственность Понтия, доходящую, как у Марса, до кровожадности.

Из новозаветных Евангелий известно, что во время суда Понтий Пилат трижды отказывался предать смерти Иисуса Христа, но под воздействием первосвященников и народа вынес смертный приговор. Пилат из «Евангелия от Воланда» активно не желает казнить Иешуа, но под давлением обстоятельств принимает роковое решение. Этот факт является единственным совпадением, все остальные события ершалаимских глав лишь отдаленно напоминают канонический текст. И это закономерно: писатель не ставил задачу простого пересказа библейской истории. Скажу больше, в «Мастере и Маргарите» не Пилат, а коварный Воланд задумал, организовал и воплотил казнь Иешуа!

Здесь справедливым будет вопрос: каким образом он смог провернуть это мероприятие, если в главах романа, повествующих о Га-Ноцри, дьявол отсутствует? Забегая вперед, отвечу: тайным или мистическим образом, очень напоминающим фантастическое повествование. Кстати, напомню, что в 1930 году в письме к Сталину Михаил Афанасьевич признался: «Я мистический писатель».

Итак, попробуем именно с этой точки зрения рассмотреть сцену суда прокуратора. Михаил Афанасьевич описывает ее в полном соответствии с мистическим жанром, в пояснениях и иносказаниях раскрывая читателю сокрытые от действующих лиц романа тайные козни сатаны. Присмотритесь, точнее, вчитайтесь и вы поймете, как с самого начала 2-й главы Пилат начинает ощущать нагнетание чего-то темного и тяжелого. Его тревога и испуг от ремарки к ремарке становятся все сильнее. Ниже по тексту замечаем, что описание поведения игемона нарочито противоречиво. К примеру, после того как Крысобой ударил бичом Иешуа, Булгаков повествует не о переживаниях побитого, а о муках Пилата: «Вспухшее веко приподнялось, подернутый дымкой страдания глаз уставился на арестованного. Другой глаз остался закрытым». Пилат так и стоит вялый, совершенно поникший, разглядывая Иешуа одним глазом и «не понимая, что с ним происходит». Невольно создается впечатление, что пострадавшим оказался не подследственный, а судья.

Хорошо знающие роман возразят и напомнят, что у прокуратора болит голова, отсюда закрывание глаз, вспухшие веки и другие изменения в лице, характеризующие его тяжкие муки. Это справедливо, если писатель имел в виду обычное человеческое заболевание. Такая яркая характеристика, как ужасная боль в столь ответственный момент, по меньшей мере отражает особую задумку автора, тем более что ни в одном из канонических Евангелий о гемикрании и помину нет. Предполагаю, что заболевание придумано Булгаковым и специально внесено в сцену суда для того, чтобы ослабить «сильного» Пилата, а проще говоря, писатель умышленно поставил его в ситуацию, где самый «сильный мира сего» беспомощен.

Попробуем разобраться в истории Пилатовой болезни. Если впрямую воспринимать ее, то удивляться не приходится. Булгаков, являясь профессиональным врачом, очень точно описал состояние человека во время приступа мигрени, когда нестерпимо болит та или иная часть головы. Кстати сказать, Михаил Афанасьевич и сам страдал от мигрени. Возможно, потому он дал этому заболеванию «говорящее» название — гемикрания, что в переводе означает «полголовы». «Это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь...» Что же это за болезнь, от которой, по словам Пилата, «нет средств, нет никакого спасения»? Подсказку находим в сцене разговора с Каифой, который называет Пилата «губителем». Губитель — это емкое и образное слово, в библейском словаре употребляемое только в адрес того, кто приносит людям смерть, а если точнее, то речь идет о сатане. Тем самым ершалаимский первосвященник немного приоткрывает тайну заболевания Пилата. Следует заметить, что эта странная болезнь сопровождалась еще и невыносимой тоской, которая обуяла прокуратора. Далее по тексту Булгаков называет головную боль прокуратора «адской», а жару в момент принятия решения о казни — «дьявольской» и «как в пекле». Однако вне зависимости от жары Пилат испытывает сильнейший «озноб», потом невероятный «холод», а чуть позже «его тело коченеет», как мертвое. Одновременно с этим читаем, что голос прокуратора становится «придушенным», лицо «искажает судорога», он «сидел как каменный». Его человеческая улыбка замещается «оскалом», прокуратор по-звериному «скалит зубы» и к концу суда напоминает волка, попавшего в капкан. Кстати, в одном из ранних вариантов Булгаков об этом так прямо и писал: Пилат «вдруг заметался, как пойманный в тенетах»[3]. Проще говоря, Пилат оказался в западне.

Известно, что в домашнем собрании книг Михаила Афанасьевича имелась «История сношений человека с дьяволом» М.А. Орлова, которой писатель пользовался во время работы над романом. Я внимательно ознакомилась с этой книгой. Опуская детали, отмечу: основные признаки воздействия потусторонних сил на людей в сцене суда писателем использованы многократно. Так, у Орлова развернуто описан принцип подселения к человеку нечистой души. Не менее подробно он внесен Булгаковым в Пилатовы муки и его последующее перерождение.

Принято считать, что глаза зеркало души. Первым подметил это удивительное свойство человеческих глаз Марк Туллий Цицерон. Булгаков использует его догадку и подробно изображает взгляд Пилата, показывая глаза прокуратора в развитии их инфернальных изменений. Сначала мы видим, как обычный взгляд прокуратора стал «воспаленным», затем глаза «заплывают красными жилками», потом «взор становится бешеным» и с «дьявольскими искрами», «глаза как будто провалились», а потом Михаил Афанасьевич характеризует глаза Пилата как «волчьи» — иначе говоря, мы наблюдаем за душой не человека, но уже зверя. Сегодня подобных людей называют зомби. Булгаковский герой несет на себе явный отпечаток влияния загробных сил, под воздействием которых его тело трансформировалось и из живого превратилось в мертвое.

Косвенную параллель между прокуратором и «иностранным консультантом» писатель усиливает метафорами, которые одновременно касаются и глаз Пилата, и глаз Воланда. У элегантного незнакомца правый глаз «был мертв», а левый (зеленый) «то мерцал, то сверкал». Мерцание и сверкание глаз — это очень эффектные характеристики, они у всякого вызовут ужас, так как сразу становится ясно, что это глаза не человека, а потусторонней личности. У Пилата после Воландовой обработки глаза и «мерцают», и «сверкают», а впоследствии «мертвеют». Как говорится, комментарии тут излишни.

В изменении взгляда Пилата читается аллегория, в неправильном взоре нужно понимать позицию не света, но тьмы, а точнее, дьявола. Кстати, такого рода аллегория довольно часто встречается в книгах Нового Завета. Так, в «Деяниях апостолов» читаем: «...открыть глаза им, чтобы они обратились от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу» (Деян. 26, 18).

Монологу Пилата не соответствуют, а иногда прямо противостоят его поступки. Так, допрашивая, Пилат произносил грозные слова, обличал, а местами откровенно запугивал Га-Ноцри, но вместе с этим «послал в своем взгляде какую-то мысль, которую как бы хотел внушить арестанту». Помогая понять вынужденную двойственность Пилата, Булгаков обращает внимание читателя на его странные мысли: «Мысли понеслись короткие, бессвязные и необыкновенные». В чем их странность? В том, что в поток Пилатовых дум писатель умышленно вклинивает инородные соображения. При этом специально для читателя уточняет, что прокуратор сам не всегда понимает свои мысли и это удивительное и совершенно неестественное обстоятельство больше всего пугает всадника Золотое Копье. В голове у него все время сталкиваются два потока мыслей, исключающих друг друга. Чужие измышления довольно агрессивные, они постепенно вытесняют прокураторовы мысли, затем овладевают его мозгом и, как следствие, действиями, ведь, как говорили мудрые, мысль является источником последующих дел. Хочешь не хочешь, а напрашивается вывод, что внутри Пилата столкнулись два начала: личное желание и власть потусторонних тайных сил, подействовавших на его роковое решение. Оно вполне могло быть иным, если бы Пилат сам был в состоянии распоряжаться своими побуждениями, но этого не случилось. Судя по тексту, он был совершенно закабален чужой волей — волей Воланда. Бедняга находился в сатанинской ловушке.

В ранних вариантах романа Булгаков делал акцент на том, что поначалу Пилат не только пытался, но и обуздывал ужас, напускаемый на него неизвестной силой. Он подавлял его своей волей, но его духовных сил не хватило, чтобы вовсе избавиться от наваждений. В последней редакции все его «победоносные» попытки были сняты, и, конечно, не случайно. Писателю было важно сильнее, ярче показать сатанинское порабощение прокуратора.

В связи с этим интересны авторские замечания о попытках Пилата разобраться в происходящем. Так, прокуратор — вернее, его оставшаяся не порабощенной часть мозга, — пытался понять происходящее, но в конце размышлений констатировал: «...ум уже не служит мне больше...» Из этого следует, что не свой, а чужой ум заставил Пилата сделать то, что было противно его воле. Удивляться догадке о тайных манипуляциях Воланда над Пилатом не приходится, так как в беседе на Патриарших прудах профессор сообщил Берлиозу и Бездомному: «...я лично присутствовал при всем этом. И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, но только тайно, инкогнито...» Кстати, в раннем варианте романа Пилат открытым текстом сказал Каифе, что слышать их разговор некому, кроме дьявола. «Кто же, кроме дьявола, — тут голос Пилата стал мурлыкать и переливаться, — кто, кроме него, услышит нас с тобою сейчас?»[4]

Невидимое присутствие сатаны зафиксировано автором в деталях, имеющих отношение к Пилату, многие из которых переходят из библейских глав в современные и обратно. Одним из наиболее знаковых «кочующих» предметов является плащ. Он общая часть костюма Пилата и Воланда. У Пилата он белый с кровавым подбоем, у сатаны черный с огненной подкладкой. Кроваво-огненный подбой плащей объединяет героев не только предметно, но и по смысловому подтексту.

В 26-й главе, рассказывающей о вечере после казни, Пилат вновь ощущает присутствие рядом того, кто перед решением о казни влиял на него. Растревоженный новыми воздействиями сатаны, он пытается обнаружить невидимого противника: «Один раз он (Пилат. — С.Д.) оглянулся и почему-то вздрогнул, бросив взгляд на пустое кресло, на спинке которого лежал плащ. Приближалась праздничная ночь, вечерние тени играли свою игру, и, вероятно, усталому прокуратору померещилось, что кто-то сидит в пустом кресле. Допустив малодушие — пошевелив плащ, прокуратор оставил его...»

Присутствие Воланда почувствовал и чуткий Левий Матвей, приведенный Афранием в покои Пилата. «“Сядь”, — молвил Пилат и указал на кресло. Левий недоверчиво поглядел на прокуратора, двинулся к креслу, испуганно покосился на золотые ручки и сел не в кресло, а рядом с ним, на пол». Левий не решился опуститься в кресло, внешне стоявшее пустым, но, судя по подтексту, заполненное духом зла. Неслучайно именно в этот момент игемон опять почувствовал: «...за сегодняшний день уже второй раз на него пала тоска... прокуратор все силился понять, в чем причина его душевных мучений». Но это было напрасно, он не смог сосредоточиться и, как следствие, был не в силах догадаться.

Из вышесказанного получается, что прокуратор стал жертвой, а точнее, орудием, инструментом для выполнения далеко идущего плана дьявола. О деталях Воландова плана речь пойдет ниже. Здесь же отмечу, что в одной из редакций «Мастера и Маргариты» Булгаков не без причины назвал роман мастера «Евангелие от Воланда», так как именно сатана замыслил и привел в исполнение свой план о казни Иешуа.

Память о невинно казненном Иешуа не дает покоя несчастному прокуратору всю оставшуюся жизнь. Поначалу он пытается оправдать себя, думать, что не виноват, просто у него такая должность. В финале романа, иронизируя, Воланд сообщает мастеру и Маргарите, что прокуратор все время говорит «одно и то же... Он говорит, что... у него плохая должность». Слова о должности — это попытка Пилата успокоить свою больную совесть, но, как мы знаем, для него она оказалась безуспешной. Совесть мучила его две тысячи лет. Здесь читается своеобразное предостережение автора. Он как бы намекает на то, что случившееся с Пилатом вполне может происходить и в наших житейских обстоятельствах. Человек сам выбирает, с кем он — с Богом или с Его противником.

Нет, неспроста после дьявольских козней последнее, что пришло прокуратору в голову: «Погиб!..» Что же погубило «бесстрашного всадника»? На этот вопрос все сразу ответят: его погубила трусость! Отсюда всем понятна авторская характеристика Пилатовой трусости, названной Булгаковым главным человеческим пороком. Многие знают смертные человеческие грехи, их, как известно, восемь. Христианский автор Евлагий перечислил их: чревоугодие (обжорство), блуд (прелюбодеяние), алчность (корысть), скорбь (печаль), гнев, уныние, тщеславие, высокомерие (гордыня). Как видим, трусости в этом списке нет. Откуда же Булгаков мог взять трусость, тем более считать ее главным пороком? Роман «Мастер и Маргарита», и особенно его ершалаимские главы, имеют многочисленные параллели с последней книгой Библии — Откровением Иоанна Богослова. Долго не раздумывая, обратимся к этой книге и узнаем, что во время наступления конца времен в страшное огненное озеро первыми попадут трусы! В Библии онлайн читаем: «Но трусам, неверным, подлым, убийцам, развратникам, колдунам, идолопоклонникам и всем лжецам — им место в озере с горящей серой». Обращаю ваше внимание на то, что первыми в этом списке записаны трусы, то есть Булгаков ничего не выдумал. Как и во многом другом, писатель опирался на библейское образное слово; оно создает в романе особый мир, в который писатель заключает свою уникальную мысль, неповторимую по размаху, глубокую по философскому содержанию, смелую, красивую и одновременно простую по форме и стройную по художественному воплощению.

Продолжение следует.