В государственном смысле понятие «Карелия» пришло не сразу. Испокон веков жили здесь финно-угорские язычники, к землям которых впоследствии протянулась широкая длань Господина Великого Новгорода. Свободолюбивые новгородцы уже к XI–XII векам достигли Перми и Югры, а на Севере выходили к Новой Земле, Белому и Баренцеву морям, Норвегии и Шпицбергену. В Карелии, где местные племена поклонялись воде, камням, деревьям, животным, пришельцы c Волхова насаждали Православие, но дохристианские пережитки истреблялись не тотчас, да и в традициях официальной Церкви они проглядывались не редко.

И по сей день на территории Карелии проживает незначительное число финнов, вепсов, чувашей и мордвы, в той или иной степени хранящих устои племенных предков. А в Национальном музее нам поведали, как недавно еще в одном из карельских пионерских лагерей подростки «задабривали» дух гранитного валуна конфетами и печеньем. Взыграли пресловутые пережитки? Борясь с ними и язычеством в целом, наши средневековые государи сотни карельских семей рассеяли к югу, в тверские пределы. Потомки переселенцев и по сей день обособляются, как «карелы тверские». Любопытно, что проживающие на территории своей республики карелы не достигают и 10% от общей численности населения. Подавляющее же большинство (76%) в Карелии составляют русские, 5% — белорусы, 2% — украинцы. Как и в столицах, бок о бок с татарами соседствуют здесь евреи, азербайджанцы — с грузинами, с узбеками и таджиками, цыгане, грузины — с поляками и литовцами. Присутствуют и крошечные вкрапления немцев...

Кстати, именно при немке Екатерине окраинная карельская земля обозначилась как Олонецкая губерния с центром в Петрозаводске. И в первые олонецкие наместники выдвинулся поэт Державин. Деятельный и неравнодушный, он сразу завел в центре наместничества почтовую службу, открыл больницу, аптеку. С той знатной поры некоторые из коренных местных, практически обрусевшие, осели и в Петербурге, и в Москве.

Со столицами Карелия вообще связана накрепко, монолитно. Образно говоря, она держится будто кристаллическая решетка природного северного камня, украсившего и скрепившего невские набережные и дворцы, станции московского метро и высотные здания сталинской эпохи. Та связь, где причудливым образом пересекаются топонимические параллели и литературные сопоставления, исторические свидетельства и веяния общей культуры, только усиливается при детальном обзоре вышесказанного.

Ну а с чего начать погружение в наше исследование и путешествие? Уместнее с вокзала — тем более достичь онежско-ладожских пределов из двух столиц возможно посредством сооружений, воздвигнутых фантазией одного мастера — архитектора Константина Тона. Нечто Тон созидал и в Олонецком крае. А вот вокзал Петрозаводска — старый, исторический — разметали войны, и к 1955 году появился другой, увенчанный семнадцатиметровым шпилем. Запоминающийся послевоенный силуэт явно перекликается с архитектурой московских высоток, с Адмиралтейством зодчего Захарова, сложенным из пудожского карельского камня, с вытянутым к небесам контуром Петропавловского собора...

Дважды распахивались предо мной двери вокзала в Петрозаводске — проездом по дороге в Мурманск и в мае 2002 года по ходу более основательного знакомства с городом. Оба раза железнодорожный станционный венец непринужденно отсылал к символу северной столицы...

Ах, Петропавловка! Где только не упоминалась изящная твоя, а вместе с тем казематная данность! Твою крепость, откуда забрезжил град Петров, легендарную пушку и превосходный собор мы видим, читая романы «Заговор» и «Бегство» М.Алданова, «Петербург» А.Белого, «Хождение по мукам» и «Гиперболоид инженера Гарина» А.Толстого, «Христос и антихрист» Д.Мережковского, «Воскресение» Л.Толстого, «Взвихрённая Русь» А.Ремизова, «Дневник провинциала в Петербурге» М.Салтыкова-Щедрина, «Окаянные дни» И.Бунина, «Конь Рыжий» и «Хмель» А.Черкасова, «То, чего не было» Б.Савинкова и «Демон» Н.Павлова. Да, град Петров начался с крепости, а его полный ровесник, фигурировавший в «Дневнике провинциала», с завода.

Между тем, созидая на невских топях форпост, царь Петр поначалу не желал обременять новый город столичной нагрузкой: были бы надежная крепость да основательный порт. И все-таки триумф при Полтаве побудил императора не просто заявить о присутствии на Балтике, но и утвердиться приближенной к Западу столицей. Правда, позднее, при Петре II и Анне Иоанновне, Первопрестольная Москва утраченную было функцию возвратила и... надолго потеряла вновь.

А вот карельская столица, возникшая, как Петербург, в 1703 году, свое региональное значение лишь упрочивала. Петрозаводск, к финалу власти Советов почти достигший 300-тысячного населения, являлся главным городом Олонецкой губернии, центром Карельской трудовой коммуны и даже союзной столицей, поскольку по завершении Советско-финской войны была образована шестнадцатая советская республика — Карело-Финская с администрацией в Петрозаводске. Потому-то и сегодня группу фонтанов на ВДНХ «Дружба народов» венчает шестнадцать девичьих аллегорических скульптурных фигур, а легендарные братья Покрасс к вхождению части Финляндии в СССР сочинили песню «Принимай нас, Суоми-красавица»! Правда, позднее союзную республику «понизят» до статуса «автономной» и ликвидируют «финскую» составляющую. Невзирая на разные перипетии, Петрозаводск так и останется «престольным» карельским городом. И имя монаршего основателя, Петра, ему оставят.

Собственно, как раз при Петре окрест будущего города разведают минеральные источники (олонецкая вода значится у А.Н. Толстого в «Дне Петра»), медь и болотистые железосодержащие торфяники. На основе последних ратник-монарх заложит пушечный и литейный заводы. Вокруг разрастется рабочая Петровская слобода, с годами ставшая уездным, а затем и губернским городом. Специфика Петровского завода заключалась в выпуске сухопутных и корабельных орудий, пехотных ружей, в отливке меди и черного металла. Теперь не все знают: благодаря Петру Алексеевичу Россия, отливавшая треть мировой стали и чугуна, заняла в том промысле уверенное первенство. Увы, в XIX веке все скатилось до жалких 3% от мирового металлургического производства.

Возвращаясь к мощной фигуре Петра, нельзя не вспомнить, что в годы его правления у нас появилось 233 завода и фабрики, а также целые промышленные районы — Уральский, Петербургский, Тульский и Олонецкий. Упрекаемый многими в «западничестве», Петр утверждал: «Европа нужна нам только на несколько десятков лет, а после того мы можем обернуться к ней спиной». И еще: «Жизнь мне недорога — жила бы только Россия во славе и благоденствии».

Таким образом, оберегая прежние границы державы и то, что отвоевано вновь, деятельнейший государь положил на кромку утверждавшейся империи контур будущего Петрозаводска. Его талантливая преемница Екатерина II Петровский завод перенесла к новому месту, нарекла в честь внука Александровским и переоснастила, для чего снарядила туда А.Суворова. Кроме того, заводу жаловали исключительное право производства весов, гирь и других  измерительных приборов. Усвоили и декоративный металл, художественный: так, сюда под заказ чугунных колонн для Казанского собора на Невском наведался архитектор А.Воронихин. Созданное им детище, ставшее любимым местом укромных молитв Ф.Достоевского, зодчий отразит в работе, приобретенной позднее московским парфюмером и собирателем Г.Брокаром. И строиться новый величественный храм будет из пудожских карельских ресурсов.

А почему «новый»? Не секрет, собор на Казанской площади сменил пару обветшавших зданий, отмеченных венчаниями Петра III и Павла I. В соборе, сооружаемом в течение десятилетия при Александре I, хранилась перевезенная из Москвы вдовствующей Прасковьей Федоровной чудотворная Казанская икона Богородицы. Святыня с закрытием собора нечестивцами кочевала то в церковь Смоленского кладбища, то в храм князя Владимира, но впоследствии обрела положенное ей место.

Любопытно, что при освящении собора митрополитом Петербургским и Ладожским Владимиром ему возвратят статус кафедрального, и на радостях мало кто вспомнит: целые десятилетия внутри располагался музей истории религии и атеизма, внесший весомую лепту в обиход Русской Церкви. Да-да, различными путями, но не без Промысла Господня здесь обретут мощи благоверного Александра Невского, преподобных Зосимы и Савватия Соловецких, Серафима Саровского, святителя Иоасафа Белгородского. До революции иконостас доминирующего над Невским храма будет украшен рисунками К.Тона, а части икон перенесут из обветшавшего и разобранного здания.

К слову, собор ценен еще и изографией В.Боровиковского, К.Брюллова, О.Кипренского, Ф.Бруни, П.Басина. Что ж до литературных к нему пристрастий, он не единожды всплывал на страницах таких произведений, как «Женитьба» и «Нос» Н.Гоголя, «Тысяча душ» А.Писемского, «Дневник провинциала» и «Дети Москвы» М.Салтыкова-Щедрина, «Защита Лужина» и «Дар» В.Набокова, «Взвихрённая Русь» А.Ремизова, «Осколки разбитого вдребезги» А.Аверченко, «Люди, годы, жизнь» И.Эренбурга. Казанский с погребением внутри праха М.Кутузова превратился в своеобразный мемориал Отечественной войны 1812 года. Так же как, скажем, Триумфальная арка Главного штаба на Дворцовой, строившаяся великим К.Росси и запечатленная Салтыковым-Щедриным в «Пошехонской старине», Гоголем в «Невском проспекте», К.Паустовским в «Северной повести».

Между прочим, и Главный штаб с изящной аркой, перекрывающей Большую Морскую, и стоящий напротив Зимний, и дворец Строгановых на Невском, и Академия художеств на Васильевском, и Екатерининский дворец в Царском Селе — все созидалось из гранита, мрамора, диабаза, порфира и прочих пород, добытых в Олонецкой губернии. На ее же каменоломнях высекли материал для скульптурной группы, оформившей очередную «визитную карточку» Петербурга — вставшую к 1810 году Биржу архитектора Тома де Томона, предназначенную для сделок с прибывшими водой купцами. Речными путями в столицу нередко направлялись и деловые люди Олонецкого края, по-новому открытого Петром. Его же, Петра, указом с 1709 года положено было вести сбор предметов, так или иначе отражавших историю Российского флота. И потому — не без понятного умысла — с 1940 года в помещении Биржи за Дворцовым мостом распахнул двери Центральный военно-морской музей СССР, но в наши дни образец высокого классицизма передали ведомству Эрмитажа. Между тем и Биржа являлась эпизодическим действующим лицом «Воскресения» Л.Толстого, «Портрета» Н.Гоголя, «Северной повести» К.Паустовского...

И еще. Двадцать семь блоков темно-малинового карельского кварцита в свое время бескорыстно передали в Париж, под саркофаг Наполеона. Чего старались? Весьма созвучное имени «Наполеон» греческое понятие «аполеон» значит «губитель». Так и есть: корсиканец-воитель пытался унизить, покорить, растерзать и погубить нашу Отчизну. Не вышло. Французская армия, заполненная представителями дюжины европейских стран, сломалась и была унижена сама. В том числе благодаря «защитнику людей», то есть государю Александру I, Россию не уступившему, а Париж взявшему.

Кстати, государь «отметился» и в Петрозаводске, но, когда приспела пора кончины, его тело из Таганрога доставили в столицу и отпели в Петропавловском соборе. Однако перед тем с усопшим прощались в Чесменской церкви и описанном выше Казанском соборе. Распорядителем траурной церемонии, объединившей все три прихода, весь стольный град, всю империю, стал отец писателя В.Соллогуба. Подчеркну: приятель Пушкина и автор «Тарантаса» граф Соллогуб родился в доходном доме петрозаводского лесопромышленника Нежуева, между Фонтанкой, д. 26, и Моховой. Все так: с основанием парных Петровых градов завертелось бурное действо перемещения по державе человеческих масс. В малой мере досталось и будущей столице Карелии, но в основном дотоле оседлый народ смещался к невским берегам, в том числе вопреки желанию и воле переселенцев.

В частности, в Петербурге, на окраине Васильевского острова, образовалось топонимическое соцветие, связанное с жителями Смоленщины с востребованными рабочими специальностями. От невыносимых условий труда, особенностей климата и в силу возраста начала расти смертность. В 40-х годах XVIII столетия Святейшим Синодом на Смоленском поле, возле речки Смоленки, было дозволено разбить обширное кладбище. Оно тоже звалось Смоленским и вскоре утроилось: Православное, Лютеранское, Армянское. В ходе Великой Отечественной войны, когда гитлеровцы и бывшие российские подданные финны захлестнули град Петров удавкой блокады, образовалось Смоленское мемориальное блокадное кладбище, где в братских могилах оказались преподаватели Академии художеств — знаменитый художник Билибин и архитектор Мунц, много созидавший в Ленинграде. Ну а если остановиться на левобережье Смоленки, у многочисленных православных участков, осознаешь: несть числа выдающимся личностям, здесь упокоенным.

К сожалению, перед войной и по ее завершении десятки ценных надгробий (и не всегда вместе с прахом) переместили в некрополь лавры и на Литераторские мостки Волкова кладбища. Между тем часть могильных плит и памятников опять-таки высекалась из камня карельских месторождений. Что-то пропало бесследно. А ведь Смоленское кладбище приняло живописцев В.Боровиковского, А.Егорова, В.Шебуева, М.Воробьева, Я.Капкова, И.Крамского, И.Шишкина, К.Флавицкого, К.Маковского, Н.Дубовского, Г.Угрюмова, П.Федотова, композиторов Д.Бортнянского и А.Лядова, драматурга Я.Княжнина, зодчего А.Захарова, скульпторов М.Козловского, С.Пименова, Ф.Шубина, И.Мартоса, В.Демут-Малиновского, актеров В.Каратыгина и А.Мартынова, поэтов В.Тредиаковского и А.Блока, путешественника и исследователя П.Семенова-Тян-Шанского, авиаконструктора А.Можайского. Останки кобзаря Т.Шевченко перевезли отсюда на Украину, а могилу Арины Родионовны Яковлевой, легендарной нянюшки Пушкина, смыло потоком наводнения. В наше время на Смоленском, где простились с эстрадными исполнителями Э.Хилем и Л.Сенчиной, участником группы «Кино» Гурьяновым, балериной Заботкиной, режиссером А.Балабановым, обрели мощи преподобномученицы Марии Гатчинской.

Однако для всех православных кладбище прежде всего отождествляется с личностью блаженной Ксении, считающейся в народе заступницей Петербурга. Даже в блокадное лихолетье к каменной часовенке, возведенной над погребением Ксении к 1902 году, стекались струйки изможденных людей с просьбами и записками, оставляемыми во внешних щелях промерзшего здания. И говорят, помощь приходила. В 1988-м юродивую прославили официально, часовню ее памяти открыли вновь, а через два года внутри кладбищенской церкви Смоленской иконы Божией Матери патриарх Алексий II и митрополит Ленинградский и Ладожский Иоанн освятили придел во имя блаженной Ксении. Тогда патриаршая служба была приурочена к 200-летию храма, поскольку первая, деревянная церковь на Смоленском строилась с тщанием государыни Елизаветы Петровны, а каменную воздвигли к 1790 году на средства, собранные по приходам Санкт-Петербургской епархии. Строил архитектор А.Иванов, и в строительстве активное, но тайное участие как раз принимала блаженная Ксения, ночами, вне видимости, подтаскивавшая кирпич и известь.

Любопытно, что на Смоленском кладбище покой обрела и младшая сестра Ксении Петербургской, юродивая Анна. И еще. Интересно получается, что именно юродивые, люди неординарного поведения (Ксения, Василий, Фаддей), являются небесными покровителями Петербурга, Москвы, Петрозаводска. Может, отсюда и города наши столь неординарны?

Что ж до храма на Смоленском кладбище Петербурга — над росписями и изографией там трудились В.Боровиковский и глава Академии художеств И.Акимов. Смоленский приход, собиравший средства на победу в Отечественной войне 1812 года, хранил образ Николая Чудотворца, которым Иннокентий Иркутский благословил сибирского купца Филатова, завещавшего святыню Смоленской столичной церкви.

Между тем церковь перед войной закрывали, но уже в 1947-м открыли вновь. Нельзя не вспомнить, что кладбище во «Взвихрённой Руси» отразил писатель А.Ремизов, вынужденно оказавшийся вслед за революцией на чужбине. Не секрет, революция, Гражданская война и их последствия выдавили за пределы России массы соотечественников, которые до тех грозных событий навсегда Отечество покидали редко. Наоборот, сотни тысяч талантливых и предприимчивых европейцев переезжали жить к нам. Потому свое Немецкое кладбище существовало в Петрозаводске, а Лютеранское возникло в Петербурге, по правобережью Смоленки, где в числе сотен прочих нашли вечный покой физик-электротехник Б.Якоби, часовых дел мастер П.Буре, издатель М.Вольф, архитекторы П.Сюзор, А.Парланд, Д.Гримм, почвовед В.Докучаев, канцлер К.Нессельроде, ученый Л.Капица, владелец цирка на Фонтанке Г.Чинизелли, основатель Одессы Хосе де Рибас и географ П.Козлов.

В связи с последними нельзя не заметить: царствующий мореход Петр уделял географии и землеведению небывалое значение, призвав, к примеру, на Русь датчанина Витуса Беринга и продолжив поощрять исследования Чукотки, Камчатки, Курильских островов. Будучи в игривом настроении, сам государь экзаменовал окружение по картам, где нарочито смещались географические объекты и вообще все было перепутано. Незнание и невежество Петр не спускал даже ближайшим сподвижникам, среди которых, как известно, выделялись иноземцы. Швейцарец Ф.Лефорт, шотландец П.Гордон — их приютила земля московского Немецкого кладбища «Введенские горы» в Лефортове. Достаточно остановиться на любом из инославных погостов Москвы, Петербурга, Петрозаводска, чтобы понять: они, их почва — своеобразные уголки примирения, где к общему знаменателю сводятся различия в народностях, верованиях, сословиях и общественных положениях. Пред вечностью все равны, и на погостах всюду царят смирение и примирение.

Оттолкнувшись от бывших инославных захоронений Петрозаводска и лютеранско-смоленских кладбищ, задержимся на Немецком кладбище Введенском по Госпитальному Валу в Лефортове...

Кем только не представлен разросшийся старинный погост, начало коему положил екатерининский указ, последовавший за эпидемией чумы 70-х годов XVIII века. Итак, здесь можно видеть могилы корифеев сцены и киноэкрана: А.Кторова, В.Станицына, М.Болдумана, А.Тарасовой, Е.Ханаевой, А.Попова, Р.Зелёной, В.Бероева, Г.Бортникова, Т.Пельтцер, М.Козакова, В.Коренева, Н.Волкова, В.Зайчикова, О. и В. Абдуловых, братьев Озеровых, родителей, братьев и дочери К.Станиславского, композиторов, дирижеров, хормейстеров, балетмейстеров и музыкантов (А.Гедике, С.Василенко, М.Рейзен, В.Бурмейстер, И.Геништа, А.Иванов-Крамской, Дж. Фильд), зодчих И.Кузнецова, Р.Клейна, Ф.Кампурези, И.Рерберга, С.Эйбушитца, Г.Бархима, К.Мельникова, Н.Колли, прославленного боксера В.Попенченко, издателей И.Сытина и И.Кнебеля, меценатки М.Морозовой, художников В. и А. Васнецовых, Б.Пророкова, Г.Ряжского, П.Радимова. Примиренные общей землей, под одним небом лежат на немецком представители полярных научных воззрений, идей и школ: ботаник Н.Кауфман, историк С.Веселовский, биологи Н.Кольцов и К.Рулье, профессор университета Ф.Корш, лесовод М.Турский, зоолог М.Мензбир, медик Х.Лодер, открывший на Остоженке, в районе Крымского брода, заведение искусственных минеральных вод, пациентов которого в народе прозвали «лодырями». На Немецком «сошлись» такие яркие литераторы, как народник Скиталец (С.Петров), толстовец В.Чертков, драматург Л.Сейфуллина, поэт Д.Кедрин, переводчица и поэтесса М.Петровых, искусствовед И.Андроников, поэтесса В.Имбер, писатель М.Пришвин. Между прочим, последний исследовал и «обходил» Карелию, а отсылки к ней присутствуют в его романах «Кладовая солнца», «В краю непуганых птиц», «Осударева дорога».

И кроме того, на Введенских горах привлекает внимание памятник с каторжными цепями и воззванием «Спешите делать добро» над могилой «святого доктора» Ф.Гааза. Кого-то из богомольцев влекут объекты их почитания — могилки московского старца Алексия (Мечёва), митрополита Трифона (Туркистанова), схиигуменьи Фамари (Марджановой), последнего насельника Сергиевой лавры перед ее закрытием Зосимы-Захарии, протодиакона Михаила (Холмогорова). Часть их уже прославлена, кого-то канонизация еще ожидает.

И тем не менее все здесь умиротворяет, заставляя смиренно думать о вечном. Дабы не оставаться голословным, можно заглянуть и в православную часовенку, воздвигнутую над усыпальницей мукомольных промышленников Эрлангеров вождем русского модерна Ф.Шехтелем и благоукрашенную внутри мозаикой «Христос-сеятель» К.Петрова-Водкина. Кому угодно можно зайти и во вновь действующую часовню 1912 года работы архитектора Владимира Рудановского, под сенью которой окормлялись и лютеране, и католики, и англиканцы, и методисты, и кальвинисты, и реформаторы.

Да, кладбищенская холмистая местность явилась примиряющей территорией поляков и русских, англичан и ирландцев, итальянцев и греков, православных, мусульман, иудеев. И все же кладбище — Немецкое, в связи с чем бросалось в глаза ухоженностью старинных захоронений и памятников, а также выделялось готическими воротами со стороны Госпитального Вала и упомянутой часовней неподалеку от входа с Наличной улицы. Нет, не «наше» — не наш внешний облик: обилие бронзы, поделочного камня, облик и старина монументов. Удивительно, некоторые западные посольства несли ответственность за сохранность объектов погоста — отсюда и выводы. Вместе с тем ухоженность и богатство манили к Немецкому не только ценителей истории и прекрасного. Вплоть до 70-х годов ХХ века меж могил орудовали варвары, вскрывавшие в поисках мнимых сокровищ могилы, снимавшие витые кресты и «прибиравшие» ценный камень.

Тут-то и вспоминаются карельские язычники, устраивавшие над курганами с погребенными пещеры и лабиринты, чтобы злые духи путались и не тревожили покойников. В былые цивилизованные времена и на Немецком покой и благочиние тоже старались беречь, хотя лихоимцам было чем поживиться. Достаточно сказать, что в качестве надгробий и монументов выделялись произведения М.Быковского, С.Конёнкова, А.Голубкиной. Существовали привлекавшие взоры мавзолеи и склепы над погребениями аптекаря В.Феррейна, кондитера Т.Эйнема, фабрикантов Вогау и Кнопа, промышленника Г.Листа.

Да-да, в сфере влияния русских немцев, численность коих от общего населения России к Первой мировой войне достигла 2%, оказались многие отрасли. Так, выходцам из Германии у нас принадлежала большая часть предприятий металлургии и металлообработки, химии. В выпуске электротехнического оборудования и аппаратуры немцы владели 90% производства. Смекалистые и предприимчивые, они сумели приладиться к нашим своеобразным условиям. И крупных отметин, оставленных их соотечественниками в антураже Русского Императорского Двора, нельзя не увидеть. Впрочем, вовсю привечали у нас и французов, невзирая на вторжение и бесчинство галлов в 1812 году.

Неспроста, видно, великий Ж.-П. Беранже напутствовал: «Англоманию забудем — в ней-то главная беда». Не «бедствуя», мы почти растворились в германофилии и франкомании. Веские «улики» поголовной привязанности ко всему отчалившему от берегов Роны и Сены просматриваются и с высоты лефортовских Введенских гор, где существуют захоронения наполеоновских интервентов, парижских модисток и гувернанток, летчиков эскадрильи «Нормандия–Неман», парфюмера Эмиля Бодло. На Немецком похоронили и французскую подданную, уличенную в пылких связях с русским «денди» А.Сухово-Кобылиным. Порицавшиеся отношения нашему аристократу не прошли даром: француженку обнаружили мертвой и в насилии над ней обвинили ее любовника. Процесс чересчур затянулся, а по ходу его Сухово-Кобылин «перевоплотился» в качественного драматурга, за время следствия выдавшего в века бессмертную трилогию. В одной из ее частей, «Свадьбе Кречинского», неспроста упоминается Владимирка — дорога арестантов, дорога невольников, по которой едва-едва не пошел и сам автор. Владимирки и трилогии коснемся чуть позже. А что касается подследственного — его оправдали, но едва ли не ежедневно могила любимой Луизы оглашалась рыданиями вчерашнего любовника. Где та могилка нынче?

Между тем французского загробного «присутствия» не избежал и Петрозаводск, поскольку там, на разоряемом кладбище, меж огородов и пустырей, заброшенную могилу плененного наполеоновского офицера, «устраненного» в Олонецкую губернию за вольнодумство, обнаружил пребывавший в Карелии К.Паустовский. Столице озерного края и собственной в ней «находке» он посвятил отдельную повесть — «Судьба Шарля Лонсевиля».

Ну и уж коли мы «задели» Паустовского, разыскавшего на окраине карельской столицы могилу знаменитого некогда француза и отразившего Петрозаводск в очерках «Онежский завод» и «Озерный фронт», в «Северной повести» и «Повести о жизни», невозможно миновать пары видных московских французов. Так, в сентябре 2009 года в Москве, во Вспольном переулке, д. 3, выставкой эмигрировавшего во Францию фотографа В.Сычева открылась новая галерея — «На Вспольном» при фонде «Общество поощрения художеств». Тогда мы увидели трогательные парижские виды и портреты людей, знакомых всему миру.

Между прочим, один из таковых на свет появился неподалеку от Вспольного. Точнее, в Большом Медвежьем переулке, д. 6, у Поварской. То был Лев Тарасов, вывезенный родителями во Францию и выросший там в крупнейшего писателя современности Анри Труайя. А Тарасовы... Это обрусевшие армянские предприниматели, миллионеры, нефтепромышленники и меценаты. К слову, армяне в наших пределах торговали издревле, но лишь при Петре, отце имперской и губернской столиц, представители древнего народа осели у нас накрепко. Екатерина преуспевающих армян приблизила, жаловала дворянством и завидными поблажками. Армяне, первыми в мире принявшие христианство на государственном уровне, в России видели еще и духовного защитника. И хотя Армянская Апостольская Церковь не состоит с Русской Православной в евхаристическом общении, тысячи предков и соотечественников Тарасовых хлынули к нам, спасаясь от притеснений персов и турок-османов. В Петербурге, Москве и других городах появились армянские храмы и кладбища.

Потому описание погостов подле реки Смоленки будет неполным, если проскользнуть мимо Армянского Смоленского кладбища. В былые годы мне посчастливилось побывать в приходах Григорианской Церкви Владикавказа, Армавира, Ростова. Побывал и много севернее — на Смоленке, в храме Воскресения Христова («Сурб Арутюн»), когда он только начал жизнь по новой. Храм, участок под строительство которого постановлением свыше выделила Екатерина, освятили в 1793 году. Строил его прекрасный зодчий Ю.Фельтен в память погибшего в Северной войне сына одного из Лазаревых (Лазарянов). Когда храм не действовал, внутри поселилась гранитная мастерская, где хранилось надгробие А.Суворова и трудился превознесенный в будущем скульптор В.Пинчук, автор Ленинского монумента в Кремле. К слову, и Мавзолей Ленина подле Кремля созидался из бордового кварцита и порфира, извлеченных из недр Карельской Республики.

Однако вернемся к богатству исторических недр достославных армян Лазаревых, поскольку и в Первопрестольной, на Ваганькове, также сохранился некрополь, связанный с их сородичами. Столичный погост тоже зовется Армянским, и там опять-таки действует храм «Сурб Арутюн» — «Воскресения Христова». Первая из посещенных мной армянских церквей отозвалась печальными звуками электрооргана и скорбным пением: прошли считанные месяцы после трагедии Спитака и Ленинакана.

Между тем «Сурб Арутюн», открытый вновь в 1956 году, являлся еще и усыпальницей представителей рода Лазаревых.

Возникшее же подле Армянское Ваганьковское кладбище сохраняет память о ярких деятелях, упокоенных там: об актерах Ю.Катине-Ярцеве и Н.Румянцевой, о писателях А.Платонове и М.Шагинян, о гроссмейстере Т.Петросяне, о композиторах М.Таривердиеве и Б.Чайковском, об эстрадных исполнителях З.Долухановой и Л.Сергееве, об архитекторе А.Душкине, о банкире И.Джамгарове, о нефтепромышленнике Н.Тарасове, о кинодокументалисте В.Катаняне. Некрополь интересен еще и тем, что окружившие его в 1859 году стены с башнями творения М.Быковского стали московским первенцем среди погребальных оград.

Погребения проживавших в Карелии армян имеются и в Петрозаводске, а вот памятный знак как дар их общины находится на дворе Александро-Невского собора. Это сегодня он главный храм Петрозаводской и Карельской епархии, выстроенный к 1826 году и освященный тогда владыкой Игнатием, первоиерархом Олонецким. При храме действовали церковная школа и попечительский совет. Создание церкви Благоверного Александра, благословленное митрополитом Новгородским Серафимом, осуществлялось зодчим А.Постниковым за счет казны и пожертвований рабочих и служащих Александровского литейного и пушечного завода. Увы, размеренное бытие прихода оборвалось в 1929-м, когда храм затворили, разграбили его имущество, снесли купола. И все же заводской церкви повезло много более, нежели былому Свято-Духовскому кафедральному собору, кладбищенской Троицкой церкви и двенадцати часовням, уничтоженным в столице Карелии до основания. А в Александро-Невском соборе разместился краеведческий музей, разграбленный в 1941–1944 годах, во время оккупации города финнами. Озверевшие, они мстили за потерянные чуть ранее территории, разгромив две трети жилого фонда Петрозаводска и рьяно участвуя в Ленинградской блокаде.

А храм... Лишь в 1991-м его передали законному хозяину в лице Церкви, а в 2000-м сам патриарх Алексий II провел торжественный чин освящения. С той поры он и является основной епархиальной кафедрой. Расположенный на Заводской площади, нынешний кафедральный собор в течение столетия нес скромную функцию приходского при градообразующем заводе.

Сопоставляя наши столицы, невозможно не вспомнить существовавший близ Лубянки древний Пушечный двор и сохранившуюся там церковь Софии Премудрости Божией. Пушечная, д. 15. К слову, «Софию», как и собор Петрозаводска, освятил патриарх Алексий II — вслед за мерзостью опустошения и образованием в 2000 году общины... сотрудников ФСБ. Замечу, изначально улица Пушечная звалась Софийкой, по церковке, срубленной в 1480 году новгородцами. Это таким образом переселенцы трогательно сберегали память по Софийскому собору Новгородского Детинца (Кремля). Скромный аналог возле Лубянки длительное время пребывал в дереве и лишь к 1692 году принарядился в более основательное и надежное облачение. Не раз он латался и обновлялся — благотворители не иссякали. Увы, при набеге галлов «София» значительно пострадала, и ее пришлось обновить в духе ампира. Замечательно, что выросшая к 1816 году колокольня созидалась по чертежам Бове, который шестью годами позднее возвел на Софийке, д. 2, военно-сиротское училище.

Интересный факт: какое-то время «товарищем» смотрителя служил там отец Л.Толстого, но впоследствии усилиями премьера Императорского Малого театра М.Щепкина здание передали ведомому им профильному учебному заведению. И по сей день каждому любителю сцены оно знакомо как «Щепка». Угол Пушечной и Неглинной... Посвященные понимают, в чем дело. А непосвященным, думается, небезынтересно узнать: и Софийка, и Неглинная «окопались» в боевом романе «То, чего не было» бомбиста и левого эсера Б.Савинкова. Тот же деятель, замахнувшийся на зычную литературу под прикрытием псевдонима Ропшин, в оголтелых «Записках террориста» отразил их, описывая встречу с И.Каляевым, убийцей московского генерал-губернатора (Софийка, д. 4). Исходя из тех встреч, душегубец «пас» жертву у всенародно любимой Иверской часовни, но настиг непосредственно в Кремле. Сходились же заговорщики в модной ресторации «Альпийская роза». Под ресторан инженер П.Весневский переладил левую часть помещений, ранее созданных архитектором А.Остроградским и прослывших в советские годы магазином «Букинист». Очевидно, за всю бытность достопамятного прибежища книгочеев произведений Савинкова в открытом доступе достать внутри не представлялось возможным. Как и творений Булгакова, поселившего одного из героев «Дьяволиады» в советское учреждение с неудобоваримым наименованием, занявшее былую «Альпийскую розу».

Мы же тот дивный «цветок» знаем по облюбовавшему с 1935 года залы и кухню на Пушечной, д. 4, городскому Дому учителя. Под эгидой «штаб-квартиры» работников образования действовали хор педагогов, литературное объединение, обилие самодеятельных коллективов. Кажется, вчера еще там часто случались выставки, концерты, творческие вечера — точно по графику. Точно и то, что под «Розу» княжеский дом Шаховских XVIII столетия перекроили накануне Первой мировой войны, с которой в Белокаменной начались и немецкие погромы.

И еще точно: по соседству с современным Домом учителя и храмом на Пушечной с 1860 года обосновался московский Немецкий клуб — прибежище муз, где принадлежность к «неудобным» национальностям и религиозным воззрениям не замечали. Так, помещение Немецкого клуба арендовало Общество искусства и литературы, в котором Станиславский был режиссером, а в премьерных «Плодах просвещения» Толстого блистала В.Комиссаржевская. Это Пушечная, д. 7, где вслед за революцией толерантные буржуазные заведения под воздействием штыков пролетарской культуры сменили вывеску на «Клуб Союза коммунальных работников». У новых временщиков не раз выступал Ленин, которому с лихвой отдавали посмертные почести и в Москве, и в Петрозаводске, и в Петербурге, «развенчанном до Ленинграда».

Показательно, что сооруженный А.Ренальди из карельского материала великокняжеский Мраморный дворец на Дворцовой набережной превратили в музей вождя революции, а в Петрозаводске монументальная фигура Ильича с ушанкой в руке (север) заняла место высадившегося здесь с XIX века монаршего праотца города. Петровскую (Круглую) площадь перелицевали на Ленинскую. Есть и проспект Ленина, отличающийся, подобно прочим центральным магистралям карельской столицы, разгульной широтой. Обширна и петрозаводская площадь Кирова, увенчанная мощным наследием скульптора М.Манизера, причем первое изваяние существовало и до войны, но ворвавшиеся сюда финны его ниспровергли, так что автору пришлось точь-в-точь повторить работу с наступлением мирных дней. «Кировка» в минутах ходьбы от «Ильича».

И еще. С расширением административного контура Москвы к 1960 году и присоединением сотен населенных пунктов в столице образовалось множество одинаковых топонимов. Улицу Ленина в современном Ховринском районе нарекли Петрозаводской. Условно она и вела в «карельскую» сторону. А в Головинском районе возникла улица Онежская, напоминающая москвичам о масштабном озере, к которому каменистыми террасами очаровательно нисходит Петрозаводск.

При первом посещении города, в мае 2002 года, у нас с компаньонами взыграла навязчивая мысль Онегой отправиться к Кижам. Только вот навигация, судя по всему, не открылась, побережье пронизывал ледяной ветер, и речной вокзал оцепенел в безмолвии и безлюдье. Петрозаводск вообще в субботний тот день пробудился поздно — лишь после полудня обозначилось робкое человеческое присутствие. Изловчившись, мы настигли одного случайного съежившегося прохожего у озера, знакомого мне по «Озерному фронту» К.Паустовского. Тот, недобро зыркнув глазами, на вопрос о судоходстве изрек: «Какая навигация! Всё продали — порт, судно...» Несолоно хлебавши, пришвартовавшись к справной гранитной набережной, прошли в центр и на проспекте Маркса, д. 14, в выставочном зале музейного объединения «Кижи», чуть-чуть подсластили горечь неудачи, поскольку внутри развернулась фотовыставка с видами не покорившегося нам архипелага.

А вслед за тем утешительным позитивом я десятки раз наслаждался волшебством фотоискусства — признаться, сбивчиво дышу в его сторону. С восторгом побывал в музее-фотосалоне имени Карла Буллы на Невском, д. 54, а в стольном граде ждали масштабные снимки Словацкого института на 2-й Брестской, д. 27, работы фотохудожников галереи «Автор» по Большому Дровяному переулку, д. 20, пейзажи Афона и лики его насельников в Патриаршем музее церковного искусства храма Христа Спасителя, черно-белые «отчеты» Культурного центра Республики Кореи на Земляном Валу, д. 34, экспонаты галереи «Аструм» на площади Победы, д. 1, и даже гламурные представления журнала «Эль» в пространстве «Времена года» одноименного торгового центра по Кутузовскому проспекту, д. 48.

А еще имеются в Петрозаводске речки Неглинка и Лососинка, между которыми чудом сохранились здания XVIII столетия, и их, кажется, с молотка еще не пустили. А у нас давно схоронили под землю созвучную петрозаводской речушку Рыбинку и свою Неглинку. К московской Неглинной, в сторону Лубянки, протянулся в XV–XVIII веках Пушечный двор, изображенный, в частности, на полотне А.Васнецова, еще вернемся.

Ну а фото... Смотришь на благообразные лица и уютные города Российской империи — где всё? Ушло, растворилось... Глядишь на силуэты советской эпохи — да и этого не бережем, по крайней мере, в Москве, в очередной раз стремительно теряющей сложившийся облик, запечатленный в сердцах моего поколения. К сожалению, не всегда и самих себя мы можем оценить правильно, по достоинству, преподнести миру. Нередко к тому, что было (и было неплохо), относимся пренебрежительно, с сарказмом. Кто из нас, отходящих в область преданий и мифов, не помнит простых в обращении и качественных по содержанию фотоаппаратов «Зенит»? Не все, однако, ведают: в юности тем «фотиком» пользовался не кто иной, как Майкл Джексон, а десятки лондонских прилавков никак уж не в убыль себе сбывали ту же советскую технику.

Не каждый из нас осведомлен и о том, что в свое время американцы решили закупить 10 тысяч «москвичей-407», заключили контракт, но после скандала со сбитым над Уралом шпионом фурор социалистического автопрома не состоялся. Правда, продукцию обанкроченного впоследствии АЗЛК поставляли в Восточную и Западную Европу, на Кубу и даже в Австралию. «Москвич» с триумфом участвовал в ралли по Южной Америке, УАЗ покорил Эверест, а КамАЗ с четкой последовательностью становится призером тернистых международных пробегов. Содружество любителей отечественного автопрома, хулимого многими из своих, имелось и в Японии, и в Старом Свете. Как ни горько, в Москве с родным автопромом расправились без жалости, приговорив и ЗИЛ, и АЗЛК. Почти под фанфары шумели о возрождении «москвича», но на поверку «возрождение» ограничилось сборкой по китайским лекалам. Собственная инженерная мысль пока дремлет.

Заводской же музей АЗЛК «Москвич» на Волгоградском проспекте, д. 42, в основном распроданный, передал эстафету пользования оригинальным зданием автосалону и Музею восстания машин. Лишь мелкую долю коллекции удалось спасти в ангарах Музея ретро-автомобилей и открытом на его базе в апреле 2016 года музее «Московский транспорт». Рогожский Вал, д. 9/2, — ушедшая автобаза стала приютом экспонатов с двигателями и выхлопными трубами. Поблизости — цеха «Серпа и Молота», вчера еще являвшегося одним из флагманов столичной промышленности. К его гибельной участи обратимся чуть позже.

Возвращаясь к берегам Онеги, нельзя не заметить: на старинном гербе Петрозаводска изображены три молота.

Все верно, детища Петра и Екатерины — Петровский и Александровский заводы не только отливали и ковали железо с медью, облекая их в формы колоколов и пушек. Последний, трансформируясь в годы индустриализации, отпочковал от себя новые предприятия — такие, как Онежский тракторный. Было время, завод навещал Хрущев, а на денежной единице Вьетнама красовался петрозаводский трелёвочный трактор. Сегодня предприятие обанкрочено, и те, кто был с ним связан, с надеждой взирают в сторону Минска: по слухам, к разоренному Онежскому тракторному проявили интерес белорусские предприниматели.

Помимо прочего, в Петрозаводске выпускали вычислительную технику, микрокалькуляторы, действовал радиозавод. В течение последних десятилетий мы почти расстались также с родной радиоэлектроникой — и не только в Карелии. «Нерентабельно». А зависеть от продукции того же заокеанского «яблока», по-видимому, рентабельнее. Вот и отдельный музей техники пресловутого «Apple» завели в Первопрестольной, по Пестовскому переулку, д. 16. Чем бахвалимся? «Англоманию забудем?» Похоже, не получается. Не унизительно ли? Не позорно?

Да и с тяжелой промышленностью, с металлургией не все так гладко. Любопытно, что, к примеру, в XVI столетии железоделательная отрасль являлась прерогативой деревенских кустарей, зимами, расквитавшись со страдой, «теребивших» железистые торфяники. Великий и в этом смысле Петр вознес к облачным вершинам и литейное дело, и всю ветхозаветную Русь. Император, упрекаемый кем-то в западничестве и в безбожии, дальновидно вещал: «Быть трудолюбивым и честным — вот лучшая политика человека власть имущего. Однако приносит она мало пользы, коли не сопутствует ей благословение Господне». И явно силы свыше поддерживали его при строительстве новых городов, Невской лавры, водных систем, оборонительных сооружений и заводов.

Кто-то съязвит: мол, предприятие Петрозаводска ковало арестантские кандалы. Да, ковали, но все меняется — уровень мышления, степень гуманности, мы сами. Конечно, ковылявшим в кандалах по печально известной Владимирке, в том числе и мимо завода Гужона, от посторонних сетований легче не становилось. Реально им помогал упоминаемый выше доктор Гааз, но их был легион, они брели и брели. А завод Гужона... Мы знали его как «Серп и Молот» — теперь вообще знать не будем: снесли. И вспомнишь брошенные в народ рифмы Бродского:

Там вдалеке завод дымит,
                                         гремит железом,

не нужным никому: ни пьяным,
                                               ни тверезым.

Спорные ситуации. По крайней мере, заезжему финансисту Пьеру Гужону, владевшему еще и мануфактурой на Преображенке (по-советски — Московский шелковый комбинат имени П.П. Щербакова), завод на Владимирке почему-то понадобился. И хотя с 1883 года детище француза являло собой заурядные мастерские (гвозди, болты, проволока), к сооружениям первых корпусов был зван модный зодчий Клейн. Вскоре появились и значительные заказы: железнодорожные мосты, рельсы. Зафиксированный И.Эренбургом в воспоминаниях «Годы, люди, жизнь» и А.Степановым в «Семье Звонарёвых», завод удачно развивался и набирал все большее количество сталеваров. Впрочем, пик численности рабочих пришелся здесь на 30-е годы ХХ века, когда их количество перевалило за 11 тысяч и «Серп», чуть было не переведенный в Новогиреево, исполнял ответственные поручения для первенцев ГРЭС: турбины, котлы. В годы Великой Отечественной в цехах «хватали» танки, готовили снаряды, мины, гранаты и... металлические игрушки. Из ушедших на фронт металлистов «выплавилось» несколько Героев Советского Союза — в частности, летчик П.М. Вострухин, увековеченный ныне в названии столичной улицы и колледжа связи.

Вплоть до 2010 года на предприятии издавалась многотиражка, в которой печатался сын наркома Н.И. Подвойского, и действовало литературное объединение. Завод, мелькнувший в фильмах «Радости зимы» и «ТАСС уполномочен заявить...», в качестве арматурщика принял в трудовые ряды будущего классика эпизодов кино и сцены Н.Парфёнова, а также родителей непревзойденного хоккеиста — спартаковца А.Якушева, стартовавшего здесь в любительской ледовой дружине. Работал и «серпо-молотовский» музей с 1983 года, обосновавшийся в здании общежития по Таможенному проезду, д. 12. В гиганты металлургии столичное предприятие не выбивалось, скорее его уместно величать учреждением опытно-экспериментальным, лабораторией отрасли.

А каков был Дворец культуры на Волочаевской, д. 11! Образец конструктивизма ковки архитектора И.Милиниса, он объединял 31 коллектив художественной самодеятельности, изостудию, восемь народных университетов, самодеятельный театр балета, куда делиться профессиональным опытом наведывались танцовщицы Большого.

Дворец завода — это еще и содружество «Нептун», сплотившее московских аквариумистов. Здесь черпали знания и делились сведениями о пресноводных обитателях квартир и школьных кабинетов. Кого из романтиков «застойной поры» не прельщали, не вдохновляли сами названия этих рыбок: гуппи, моллинезии, меченосцы, петушки, фонарики, неоны, данио-рерио, барбусы, кардиналы, цихлозомы и львиноголовки, вуалехвосты и сомики, пецилии и дискусы, гурами и макроподы, скалярии. Ух! С детства к завораживающему аквариумному миру приобщился и я, чего забыть до сих пор не могу. Думается, не могут и те повзрослевшие любители рыбок, что, судя по корреспонденциям природоведческих журналов, имелись и в Петрозаводске, и в Ленинграде, да и по всему Союзу. Надеюсь, помнят еще они и занятные отличительные особенности своих любимцев: как те чувствуют запах и звук, как ориентируются, определяют давление окружающей среды... Им не откажешь и в инстинкте самосохранения: оберегая наследников, рыбки хранят во рту икринки или мальков. Другие, совершая прыжки, превышающие длину тела в десятки раз, мечут икру на надводные части водорослей. Увы, человек, венец природы, зачастую не умеет сберечь ни себя, ни окружающих, ни свои памятники...

Смутные дни молниеносной и умопомрачительной наживы в 90-х постановили быть в очаге развития и культуры на Волочаевской капищу непотребства и рвачества: сгубив рыб, новые властители-временщики устраивали в исполинских аквариумах заплывы нагишом. Бывший ДК, достояние завода, гордость всей столицы, пребывает в заброшенности по сей день.

Может, скорбная участь перекликается с незавидной долей высочайшей в Москве колокольни соседнего Андроникова монастыря, разобранной на кирпич, послуживший стройматериалом для ДК «Серп и Молот»? Кто знает... Так или иначе, вслед за драмой Дворца культуры началась трагедия самого завода, ни шатко ни валко тянувшего рабочую лямку. На восходе XXI века оборудование частично «эвакуировали» на Смоленщину с целью открытия филиала в Ярцеве. Но вот беда, без пленки, без элементарного прикрытия все бросили в поле и расточительно обрекли на погибель.

В 2013-м агония металлургического флагмана Москвы закончилась, но еще до этого к его корпусам советской «отливки» потянулись цепкие лапки освоившихся в новой обстановке «дельцов»: так, в выходящем на шоссе Энтузиастов, былую Владимирку,  производственном здании ремесло купли-продажи наладил торговый центр «Рогожская Застава». «Серп и Молот» и впрямь раскинулся подле Рогожки, или Заставы Ильича по-советски.

Если брать исторические параметры, то Рогожская, славившаяся у москвичей забавами в виде медвежьей травли и других представлений, упомянута у Н.С. Лескова в «Детских годах» и «Штопальщике», у М.Е. Салтыкова-Щедрина в «Господах Головлёвых», в «Тарантасе» В.А. Соллогуба, в «Москве и москвичах» В.А. Гиляровского, «Москве сороковых годов» И.Т. Кокорева, «Москве» А.Белого. Что ж, косолапым место по «медвежьим углам», каковым и была Рогожская Застава до революции. Теперь ее почитают почти как центр, и в огромном прогале снесенного «Серпа» вырос жилой квартал, рассчитанный на количество жителей, перекрывающее численность населения такого города, как карельский Медвежьегорск...

Как железнодорожная станция Медвежья гора этот город «начался» в 1916 году в связи с прокладкой линии от Петрозаводска на Мурманск. До сих пор всех сюда приезжающих приветствует дореволюционное деревянное здание вокзала со шпилем. Наименовали же станцию, появившуюся в безлюдном карельском заонежье, по ближайшей, откинутой верст на тридцать деревне. Местные свой город, ослабший ныне узел рыбной промышленности, вкратце зовут Медгора, и у вокзала всяк проезжающий имеет возможность насладиться подножным кормом тайги, являющимся лакомством и для бурых хозяев леса: малиной, голубикой, черникой, грибами.

Кстати, удаленная от Петрозаводска на 150 верст станция фигурирует в «Озерном фронте» Паустовского: в годы Гражданской ее штурмовали англичане. Другой литератор-фронтовик, поэт К.Симонов, побывал в Медвежьегорске в 1938-м, а несколько десятилетий спустя В.Меньшов снимал в глухом провинциальном городке «Любовь и голуби». Как известно, одну из центральных ролей в той лирической комедии исполнила Л.Гурченко, в течение всей жизни собиравшая всевозможного вида ангелов, предметы одежды и мебель из карельской березы. Подле любимой мебели и завершились дни народной артистки СССР. Квартира в Москве, в Трехпрудном переулке, д. 11/13, последнее место жительства актрисы,  с 2016 года преобразована в ее музей.

И весьма символично подметил связанный с Олонецкой губернией поэт И.Анненский: «Там бесконечность — только миг, дробимый молнией мучений». Мучений хватало в квартире по Трехпрудному, с избытком досталось их и окрестностям Медвежьегорска: в 15 километрах от города вздыбили карельское «лобное место», где расстреливали доставленных с Соловков и с Беломорканала приговоренных. Среди несчастных мог очутиться и будущий академик Д.Лихачёв, пребывавший за участие в деятельности православного братства имени Серафима Саровского в Соловецком лагере.

Канал... Вслед за Лубянкой сюда «выпроводили» мыслителя и искусствоведа, музей-библиотека которого, «Дом А.Ф. Лосева», сегодня существует на Арбате, д. 33. К Беломорканалу подъезжали и другие пишущие творцы (В.Катаев, М.Шагинян, Л.Леонов, И.Ильф, Е.Петров, М.Зощенко, Вс. Иванов, А.Толстой, Б.Пильняк, В.Инбер) — кому-то ведь надо было отрапортовать об «ударниках-комсомольцах»...

А Д.Лихачёв? Оставшегося по «недосмотру» в живых, с Голгоф, траншей и лесоповала его «спустили» к административному «канальному» центру Медвежьегорска, а затем перевели в Тихвин. Непосильная повинность на время выработала в нем настроение, выраженное И.Анненским: «Ни о чем не жалеть, ничего не желать». И все же потенциальный ученый себя превозмог, вернулся в Питер, устроился корректором в издательстве Академии наук, окончил университет.

Несколько лет назад в Москве, на улице Космонавтов, д. 2, появился Институт культурного и природного наследия имени Дмитрия Лихачёва. В его выставочном зале мне довелось как-то быть на вернисаже, куда пригласила меня моя хорошая знакомая Н.Габриэлян. Нина Михайловна личность многогранная: пишет картины, выпускает сборники стихов, путешествует.

Не сидел на месте и автор «Записок художника» В.Рождественский, проехавшийся и по Карелии. Туляк из семьи священника, он поступил в Училище живописи, ваяния и зодчества, под крыло В.Серова, А.Архипова, В.Бакшеева, Л.Пастернака. Рождественский, плававший по Онеге и побывавший в Петрозаводске, «тихом городке с деревянными строениями», стал одним из лидеров группы «Бубновый валет». Волею судьбы посетил он также одно из старообрядческих карельских сел и Медвежьегорск...

«Медвежья сторона» — примерно так с финского переводится название старинного Каргополя, до революции входившего в состав Олонецкой губернии и прозвучавшего в «Повести Смутного времени» А.Толстого и  в «Повести о жизни» К.Паустовского. Вполне примечательно, что и Каргопольская, и Олонецкая улицы существуют в столичном районе Отрадное, который до прокладки сюда линии метро также располагал к именованию его медвежьей стороной: местные жители брали приступом транспорт и безутешно сетовали на удаленность от очагов цивилизации. Горьковатые ароматы тех лет распались, а дух надежды стал неоспоримым хотя бы по снимавшемуся здесь эпизоду фильма «Вам и не снилось»: машина с уверенно смотрящими в будущее новоселами пересекает железнодорожный переезд на улице Декабристов. Фильм демонстрировался и в открытом в 1983 году на той же улице Декабристов, д. 21,  двухзальном кинотеатре «Байконур».

А вот полотно бескудниковской «железки» разобрали. И застроили. Разобрали и «Байконур», взамен ему обустроив очередное торгово-развлекательное заведение. Вместе с тем на Декабристов, д. 2, как работал, так и работает репертуарный театр «МЕЛ» с его нетленным, дающимся десятилетиями, основательным «Месяцем в деревне». Классику у Елены Махониной вообще любят. Быть может, вследствие исторической значимости самого Отрадного с окрестностями? И неспроста поблизости выросли улицы Бестужевых, Пестеля, проезд Якушкина. Конечно, нынешнее мнение по поводу участников восстания на Сенатской отшатнулось от устоявшегося прежде, но факт есть факт: декабристы были, а один из них, поэт Ф.Глинка, оказался в компании высланных в Петрозаводск. И сообщал о городе: «Здесь не жизнь, а бытие томительное». Хочется спорить, да к чему? В то же время томление наверняка одолевало ту часть коренных москвичей, которую выселили в ставшую нынче крупицей Отрадненского района деревню Юрлово.

Выселяли из-за скученности и по ходу реконструкции центра. Вообще же, лежавшее на речке Чермянке Юрлово впервые прозвучало в 1631 году и громогласно заявило о своих владельцах: фаворите царевны Софьи В.Голицыне, дяде Петра Л.Нарышкине, Черкасских. Как и ближнее Козеево, бывшее за Хованскими и Демидовыми, их общий воздух «отличали чистота и свежесть», потому избы активно сдавались под дачи и рожь затмили овощи да цветы. Прежние незамысловатые сюжеты давно пали под натиском застройки кварталов по Северному бульвару и Юрловскому проезду. В последнем (д. 10А) совсем недавно, в 2018 году, подняли и освятили бетонно-кирпичный храм в честь иконы Божьей Матери «Неопалимая Купина», а на Северном бульваре чуть раньше, в 2013 году, — храм Владимира Равноапостольного (д. 21Б).

Собственно же Отрадное переняло имя совхоза, унаследовавшего земли опытного хозяйства Тимирязевской академии. Чуть ранее на славу плодила та почва клубнику, а заливные луга сдавались хозяевами, «Шерементьевыми», под огороды. Хозяйничали в будущем Отрадном и Плещеевы, а пришедшие на смену аристократии фабриканты примерили к здешним условиям выпуск разноструктурных тканей.

Сегодня Отрадное, как берегиня северных и исторических топонимов, хранит и воспрянувшую духовную жизнь. Так, на Каргопольской, д. 9, внимание горожан привлекает клеть Никольской церкви. Ильинский церковный сруб привстал над улицей Декабристов, д. 22б. А неподалеку и вовсе вырос межконфессиональный комплекс (Новый Иерусалим); в его составе мечеть, синагога, православный храм во имя святителя Николая и часовня целителя Пантелеймона (ул. Хачатуряна, д. 6).

Именем другого русского композитора, Н.А. Римского-Корсакова, названа улица в Отрадном, а фамилию его ученика носит местная музыкальная школа имени А.Т. Гречанинова. Александр Тихонович калужанин, он учился в консерватории, преподавал в школе Гнесиных. Любил Русский Север, но вынужденно выбрал чужбину. В «его» школе на Северном бульваре, д. 7, существует музей музыканта, а выпускницей является вознесшаяся к мировым величинам Ю.Лежнева. Нет, Отрадное отнюдь не лежбище и не берлога.

Развенчаем еще один бывший «медвежий угол» в Москве, косвенно соотносящийся с Карелией и Петербургом, — Нагатинский Затон...

Одна из топонимических версий происхождения прозвания уводит к топографии местности: «на гати». Стало быть, вокруг царили болота, трясина, топь. Ни дать ни взять часть Карелии. Частица той сторонушки виделась и с экрана 800-местного кинотеатра «Орбита», вставшего в Затоне в 1966 году и теперь разрушенного. Как и в прочих столичных залах, здесь, на улице Новинки, д. 2, зрители внимали отснятым в Карелии фильмам: «А зори здесь тихие...», «Холодное лето пятьдесят третьего года», «Отпуск в сентябре», «И на камнях растут деревья», «Осень», «Облако-рай», «Свет далекой звезды», «Остров». Помимо этого, кинотеатр «Орбита» считался базовым для проката и просмотра исторических лент.

И раз так, вкратце напомню историю древних Новинок с окрестностями. Е.Огородников в справочнике 1859 года сообщал: «Новинки — от губернского города 9 верст, дворов — 91, мужского пола — 367, женского — 375. Деревня с раскольничьим молитвенным домом при озере Малозёрки. “Раскольничий молитвенный дом”, да еще и с училищем, — это поповская старообрядческая часовня, открытая в 1835 году, но волею свыше пятью годами спустя переведенная в Коломенское».

А в XVIII веке из Москвы «перевели» в петрозаводскую ссылку родоначальника знаменитой старообрядческой торгово-промышленной и политической фамилии Федора Гучкова. Поближе, так сказать, к природе, к озерам, к лесу. Гучков от вероисповедания предков не отрекся, а озера действительно увидел. Их в Карелии насчитывается более полутора тысяч. И Малозёрки в Новинках, ныне исчезнувшие, им не чета. Тем не менее работящие и деловитые крестьяне Новинок, Нагатина, Коломенского — из староверов — прослыли отменными огородниками, продукцию которых с удовольствием брали на рынках Первопрестольной, квашеная капуста отправлялась на флот, в Кронштадт, а огурцы шли аж к царскому столу в столицу.

Несмотря на обособленность, и  эти жители лесов не избежали всеобщей беды: в 1866 году к ним пожаловала холера. Служили тогда молебны, а из государева Измайлова сюда принесли чудотворный образ Иерусалимской Богородицы. Правда Петр, знавший сии места не понаслышке, иконы из храмов перемещать не велел — равно как и строить часовни, а также украшать образа цепочками, монетами, кольцами. Подобные Петровы заповеди нарушаются всюду — даже в отстроенном несколько лет назад храме Святителя Спиридона Тримифунтского в Нагатинском Затоне (ул. Судостроительная, д. 48).

Что ж, стихийным благочестивым желаниям все одно не воспротивишься, а что до новинско-нагатинской заразы XIX столетия — она отступила. Возликовало древнее, документально известное с 1339 года, село Нагатино. И ликовали Новинки.

Иначе ликовал весь Нагатинский Затон, когда там в XIX веке начали созидать судоремонтный завод. Возникла и заводская слободка, переросшая с годами в рабочий поселок. А в 1936-м там появился и судостроительный завод — отсюда и улица Судостроительная, а также Якорная, Речников. Есть и Затонная, и Кленовый бульвар. Увы, за опадом рыжих и желтых пятипалых листиков клена многие и не заметили, как героический судостроительный ступил в хлябь плачевного состояния и в конце концов был переведен в Рыбинск.

А от Судостроительной просто так не избавишься. И с 1992 года здесь, на нижнем этаже жилого д. 28, работает уникальный Музей этнографических костюмов на куклах. Возникший как школьный в 60-х годах ХХ века, теперь он сам представляет собой воспитательный и образовательный центр, проводящий выездные выставки, лекции и занятия дошкольников. Под руководством взрослых дети с пяти лет осваивают в музее выделку и украшение военных мундиров, городских и сельских нарядов, костюмов народов СССР и царской России, включая Олонецкую губернию.

К слову, в Карелии девочек шить обучали сызмальства, и к замужеству стояла необходимость иметь 40 домотканых платьев. Шили и погребальные ткани, в которые заворачивали усопших, укладывали в лодки и навсегда отправляли по «смертным» рекам. Так было в Карелии. Так было у язычников Руси, которым роль пограничной реки между царствами живых и мертвых исполняла некая Смородина. Москва-река, Дон или Волга? Кто ж знает, но, говорят, у некоторых карельских сородичей, у финно-угорских народностей, языческие погребальные пережитки сохраняются по сей день. Возможно...

А вот музей в Затоне, сохраняющий вековечные традиции, уместно бы наречь Дашковским — в честь этнографа, собирателя и мецената Василия Андреевича Дашкова. Собственно, в его честь музей в Москве уже действовал и являлся филиалом Румянцевского. Однако поначалу прикрыли Дашковский, а в условиях новой, пролетарской культуры и весь Румянцевский. Заказанные Дашковым скульптору Рамазанову этнографические манекены, а также им лично собранные предметы культа, орудия труда, бытовая утварь разметались по фондохранилищам Союза. Собирал Дашков и портреты ученых, писателей, членов царской династии, заказывая их Репину, Васнецову, Крамскому. Между тем будущий ученый и коллекционер окончил — наряду с митрополитом Ленинградским Григорием (Чуковым), художником Поленовым и языковедом Фортунатовым — Олонецкую губернскую гимназию в Петрозаводске и объездил губернию от и до, к 1842 году издав на основе исследований описание родного края. Попав по разнарядке в Москву, Дашков исполнял обязанности помощника попечителя Учебного округа, избрался в члены Московского археологического общества. Печаль кончины человека, достойного всяческого уважения и подражания, пришла за 21 год до революции, вычеркнувшей многое и многих из народной памяти.

В Петрозаводске начала ХХ столетия, когда население города перевалило за дюжину тысяч жителей, оно, население, могло воспользоваться услугами мужской и женской гимназий, духовного училища и семинарии, приходских школ, епархиального училища. На прошение губернатора о расширении системы школ император Николай Александрович отписался: «Излишняя торопливость в этом отношении нежелательна...» При сменившемся строе образование переросло категории «нежелательности» и «нерасторопности». Петрозаводск, где при монархии была нехватка школ и полное отсутствие институтов, теперь обзавелся Национальным университетом, которому, вслед за кончиной в 1964-м секретаря ЦК КПСС и одного из создателей компартии Финляндии Отто Куусинена, присвоили его имя. Деятеля Коминтерна и карело-финского большевика, статуя коего замерла над Петрозаводском, коснемся в дальнейшем.

Ну а заведение имени Куусинена теперь облегчило титульную табличку до «государственного университета». В отличие от нашего старого «государственного», складывавшегося великими М.Ф. Казаковым, Д.Жилярди, Е.Д. Тюриным, М.Д. Быковским, петрозаводский не блещет ампирными и эклектичными формами. Он штамп советского модернизма: плоский фасад, бетон, стекло. И в Москве подобий не счесть, не исключая жилых и административных «плоскогорий» Ховрина, Отрадного, Нагатинского Затона и иже с ними. В числе образчиков нищей архитектуры, с восхищением признаваемой в мире, — «чемодан» Кремлевского дворца съездов (ныне Большой Кремлевский дворец), где я в свое время наслаждался «Коппелией» и «Лебединым», а также отреставрированный «секретер» Дворца пионеров и школьников на Воробьевых, куда пытливость завела меня лишь единожды, на просмотр подростковых поделок.

А вот отелю «Интурист», державшему под спудом дисбаланса и дисгармонии ближайшую округу, не повезло: разрушили и установили нечто в духе новой буржуазной эпохи. Безусловно, среднестатистическому приезжему из того же Петрозаводска или постояльцу без запросов, денег и связей делать внутри было нечего. Шутка ли, Х.Чойбалсан, С.Параджанов, Ф.Феллини, Ж.Сименон, А.Челентано, Т.Кутуньо — вот кто отдавал предпочтение «консервной банке» на Тверской. Отдал и Валерий Харламов, сыгравший в одном из здешних ресторанов свадьбу на 150 званых. Позже номера активно сдавались под офисы, в том числе раскрутившегося вовсю народного артиста СССР И.Кобзона. Целенаправленный взрыв в 1999 году разнес 20-й этаж и приспустил паруса коммерческой вседозволенности...

Да, истребивший цельность отдельно взятого мироздания в виде патриархального центра, «Интурист» мне был давно ненавистен. Но не крушить же его ради каких-то неведомых обывателю интересов! Как обычно, москвичей не спросили. Уничтожили. Может, и правильно...

А я все еще вспоминаю сногсшибательные порывы ветра, господствовавшие здесь из-за перепада высотности, да один случай из минувшего бесшабашного студенчества, когда мы с товарищем прикупили в булочной у театра Ермоловой хлебушка и, с аппетитом вкушая, шествовали мимо двадцатидвухэтажного «шедевра» модернизма. Вдруг от ступенек ведущей ко входу в гостиницу бетонной лестницы отделилась ничем не приметная фигура человека в мешковатом сером пальто. И склоненная его голова вполне ясно озвучила куда-то под воротничок: «Вышла евонная баба, вышла евонная баба!» Наш хлеб едва не покинул рты, но от гогота мы не сдержались. Вот вам и Штирлиц... Кого пас нарочитый «топтун»? Никто не установит, но случай с горе-продолжателем дел Дзержинского и Андропова не выветрился из памяти и поныне.

Не выветрилось и ощущение определенной несправедливости. Вслед за тем, как в августе 1991 года распираемая эмоциональными страстями толпа обрушила вставшего на месте дореволюционного фонтана И.Витали «железного Феликса» работы Е.Вучетича, страну куда-то накренило. Собственно, прежней страны не стало. В Москве постарались упразднить названия улиц, «прикованных» к личностям «застоя»: так, оборвалось существование проспекта Гречко и улицы Устинова, Брежневского района. Постыдно сняли и мемориальную доску с фасада дома, где жил Леонид Ильич.

А вот оппонента его — человека со сложной личной жизнью и запутанной биографией — не тронули. Что так? Видится мощное профильное лобби, оборонительное прикрытие. Так что сохраняется в заповедном топонимическом статусе улица Андропова в Петрозаводске, а в Москве все тот же Нагатинский Затон очерчивает «колючая проволока» проспекта во имя многолетнего председателя КГБ и скоротечного генсека. Не секрет, карьера Юрия Владимировича взошла в туманной петрозаводской размытости при руководстве Куусинена. Туманна и его роль в партизанском движении Карелии, закамуфлированная и превознесенная уже после Великой Отечественной.

По понятным причинам руководимое Андроповым ведомство вообще непрозрачно, даже порой темно и мрачно. Исключительность его противошпионской деятельности никто не отрицает — она то и дело вызывает восторженные «ах!» и «ух!». Вместе с тем нельзя отрицать и тех «бравых» чекистов, что в легкую перемалывали человеческие судьбы, унижали, подавляли и карали достойных, чистых и честных. Государственная машина в лице тех, кому в «органах» вовсе не место, модифицировалась в бульдозер, кореживший людские судьбы. В конце концов смахнули и самого «железного Феликса». А памятный рельеф Андропова, работавшего на Лубянке с 1967 по 1982 год, держится прочно.

Накрепко свелось в сознании миллионов и понятие «Лубянка» как улица, площадь и служба безопасности. Площадь с полотна К.Ф. Юона, со страниц «Семьи Звонарёвых» А.Степанова и из воспоминаний А.Белого «Между двух революций» — это одно. Другое — Лубянка в «Хождении по мукам» А.Толстого, «В Проточном переулке» И.Эренбурга и в «Войне и мире» Л.Толстого. Третье — Лубянка в «Дипломате» Дж. Олдриджа, в «Роковых яйцах» и «Похождениях Чичикова» М.Булгакова, «Окаянных днях» И.Бунина. А еще были «Путешествие моего брата Алексея...» А.Чаянова, «Повесть о сестре» М.Осоргина, «Люди, годы, жизнь» И.Эренбурга.

На Лубянке сместилось все, особенно в выстроенном к 1898 году архитектором А.Ивановым доходном доме страхового общества «Россия», как раз и приспособленном под известные нужды революционных властей. К 1947 году сам А.Щусев пристраивает массивное правое крыло, а при Ю.Андропове с 1979 года начинается строительство левого корпуса.

При Андропове же КГБ шагнул и за Лубянку, к обезображенной церкви Софии на Пушечном дворе, использовавшейся под пошив спортивной одежды «Динамо» при Комитете и под комитетский же склад. К 1983 году возле храмового обрубка разметали все исторические постройки и вздыбили очередной корпус для ГБ. Понятно, «рука руку мыла», и наводящее на обывателей оцепенение и страх учреждение без боев захватывало у сложившегося веками Центра пядь за пядью. Да, тут «рубили лес», то есть наша государственная система боролась за безопасность и выживание. Однако нещадно «летели и щепки». Молотилки системы неоправданно и нещадно пропускали через себя невинных людей из простонародья, представителей интеллигенции и священства. Правда, и при царе-батюшке выскочивших поперек не жаловали: так, за распространение лермонтовского стихотворения «Смерть поэта» в Петрозаводск сослали С.Раевского. Он исполнял там обязанности чиновника по особым поручениям при губернаторе и наладил выпуск первой газеты Олонецкого края.

А у нас... У нас существовала система «шарашек» — для заключенных ученых. У нас через подминавшую человеческое естество Лубянку прошли Бердяев, Солженицын, святитель Тихон. Беда. Беда и в оправдании изуверов.

Я наблюдал — во всем, везде —

Восторги перед силой грубой...

...............................................................

Не люди — люди, или я —

Не человек, раз люди — люди! —

печалился бежавший от угрозы «красного террора» в Эстонию поэт Игорь Северянин. Писатель Зайцев, рекомендовавший прежнюю Лубянскую площадь с ее дивным фонтаном в «Голубой звезде», попался в сети ЧК за содействие Комитету помощи голодающим, а Савинков описал трагедию внутреннего двора НКВД в романе «То, чего не было». Увы, было. И тот же автор пролил свет на тяжелый каркас здания по Лубянке в произведении «Конь вороной». Между тем с Лубянки и от Лубянки на диво просматривается застройка Пушечной и ее окрестностей, куда нам стоит вернуться...

Итак, Пушечный двор. Более трех столетий являл он собой передовое русское предприятие, чеканившее пушки и колокола. Недаром здесь мастер Андрей Чохов сработал Царь-пушку, перенесенную в Кремль в середине XVIII века. Пушечный двор между Неглинкой и Лубянкой пришел в упадок, и его обратили в хранилище орудий, боевых знамен и доспехов, что позже также обрело свое место в Кремле, в Арсенале. И со строениями Пушечного поступили не мудрствуя лукаво: все разом смахнули, а вслед за победой в Отечественной войне решили было и на прежнем дворе литейщиков возвести триумфальный храм Христа Спасителя. Затем, как известно, от Пушечной отказались в пользу Воробьевых гор и Волхонки. Сейчас же новодел собора, вознесенный на 103 метра и тем подавивший все, что сотворено в русском православном зодчестве, виден с приподнятых точек Центра, включая доминанты Пушечной. «Няня из Москвы» и «Лето Господне» И.Шмелёва, «Последние страницы» В.Брюсова, «Собачье сердце» и «Роковые яйца» М.Булгакова, «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» А.Чаянова, произведения И.Бунина, Б.Зайцева, А.Ремизова, А.Толстого, И.Ильфа и Е.Петрова — это вчера, до заклания святыни на престоле вседозволенности и богохульства. Сегодня храм Христа застыл, «взлетев» на пару метров выше самого Исаакия, бывшего некогда кафедральным собором всей нашей Церкви.

Кстати, вот в Исаакии, как и в уничтоженном храме Спасителя, вовсю задействовали материал карельских и финляндских штолен. А откуда, из каких каменоломен доставляли горные породы к стройплощадкам расчищенного Пушечного двора? Ясно одно: разгар нового строительства возле Софийки выпал на рубеж XIX–XX столетий. К той поре относятся Пассаж Попова-Джамгаровых 1883 года (д. 3) и банковская контора Юнкеров 1915 года (д. 5, архитектор В.Ерамишанцев), отмеченная Катаевым в «Критике за наличный расчет». К концу XIX века угол Софийки и Рождественки (д. 7/5) заняло Суздальское подворье, где сохранилась ведущая на второй этаж внутренняя чугунная лестница с литыми и коваными балясинами. Сегодня в бывшем подворье работают Городское бюро путешествий и единственный в своем роде Музей экслибриса и миниатюрной книги. Экслибрисов, то есть графических книжных знаков, удостоверяющих принадлежность книги тому или иному библиофилу, в музее на Пушечной хранится до 40 тысяч. В свое время на экслибрисах неплохо зарабатывали И.Шишкин, В.Васнецов, В.Фаворский, М.Врубель.

С последним связано другое угловое с Рождественкой строение на Пушечной. Это д. 6 — прежний доходный дом страхового общества «Саламандра», сооруженный в 1912 году по проекту В.Величкина потомственным почетным гражданином А.Михайловым. Вскоре дом преобразился в гостиницу и ресторан «Савой», нижний этаж которого украсил фонтан, как раз сработанный по эскизам Врубеля.

К слову, район Пушечной будто бы коллекционировал фонтаны. Вспомним лубянский работы Витали — ряд мощных струй, бьющих вверх из речки Неглинки, превращенной указом Екатерины в канал с прекрасной мытищинской питьевой водой. Наша Неглинная, отраженная в драме А.К. Толстого «Царь Федор Иоаннович», в «Повести смутного времени» А.Н. Толстого, в романе М.А. Осоргина «Сивцев Вражек», в очерках В.А. Гиляровского «Трущобные люди» и «Подземная река», не превышала в длину 8 километров, зато отличалась своенравием и непокорностью. Во время паводков, ливней, половодий узкая речушка бурлила и искажала обширную пограничную местность потоками жижи и мусора. Ее пленили трубой, а в Москве возникли новые улицы и переулки: Самотёчные, Трубные, Неглинные.

Любопытно, что в начале XXI века на одной из запруд Неглинки Петрозаводска тоже забил фонтан, вскоре «скопированный» столичным правительством по руслу Водоотводного канала в Замоскворечье. Бьющие от открытых водных зеркал, они действуют сезонно. В отличие от них, «водобой» Врубеля внутри «Савоя» от смен времен года не зависит. Однако сам отель изменений не избежал. Перемена общественного строя приводила к перемене его функций, характера постояльцев и даже самого названия. По ходу свершившейся революции номера реорганизовали в общежитие сотрудников Наркоминдела, и там находили пристанище Я.Блюмкин, С.Есенин, А.Дункан, М.Пикфорд, летчики «Нормандии–Неман». В течение трех десятилетий — с 1958 по 1988 год — гостиница и ее ресторан именовались «Берлин». О двойственном топониме свидетельствуют романы «Эра милосердия» братьев Вайнеров, «Дети Арбата» А.Рыбакова, «Суер-Выер» Ю.Коваля, «Ложится мгла на старые ступени» А.Чудакова.

Отель был сценической площадкой джаз-оркестра А.Цфасмана, а в его номерах останавливались многие знаменитости, в числе которых писатели А.Куприн, Р.Роллан, А.Барбюс, Дж. Стейнбек, поэт В.Лебедев-Кумач, оперные исполнители Ф.Шаляпин, М.Кабалье, Х.Каррерас, Л.Паваротти, П.Доминго, Д.Хворостовский, А.Нетребко, балерина А.Павлова, композитор В.Соловьёв-Седой, скульптор Э.Неизвестный, режиссер Л.Бессон, актеры Ж.-П. Бельмондо, Р.Гир, А.Жирардо, С.Сигал, Дж. Траволта, Дж. Фонда, футболист Д.Марадона, команды «Интер», «Рома», «Реал», хоккеисты П.Буре и В.Фетисов, политики Е.Примаков и Ю.Лужков.

Окончание следует.