Капитуляция немецких войск в Берлине стоит несколько особняком от других капитуляций, подписанных представителями немецкого командования в последних числах апреля — начале мая 1945 года. На самом деле это была мера вынужденная: немцы сдавались, «чтобы спастись от истребления», а не из каких-то политических соображений. Другими словами, это была чисто военная мера, применяемая в том случае, когда сопротивление более невозможно. В то же время, поскольку в данном случае капитулировала столица нацистской Германии, в которой до последнего момента находились главные властные структуры рейха (прежде всего сам фюрер и рейхсканцлер), подобная капитуляция приобретает характер знакового события. В связи с этим мы, говоря о капитуляциях мая 1945 года, никоим образом не можем обойти стороной события, происходившие в это время в Берлине.

«Фюрер проинструктировал меня»

Бои за «крепость Берлин» (Festung Berlin), каковой Гитлер объявил город, начались где-то около 19:10 24 апреля 1945 года. Вернее, Берлинская стратегическая наступательная операция, которая и завершилась капитуляцией Берлина, стартовала 16 апреля, около 5:00 по московскому времени, когда в полосе наступления 1-го Белорусского фронта началась артподготовка. А вот 24 апреля части 2-й гвардейской танковой армии генерал-полковника танковых войск Семена Богданова и состава 1-го Белорусского фронта начали бои за находившийся на северо-западе Большого Берлина район Сименсштадт. В этот же день советские войска наносили удары также с севера (3-я ударная армия), востока (5-я ударная), юга (3-я гвардейская танковая) и юго-востока (1-я гвардейская танковая и 8-я гвардейская).

За два дня до этого, 22 апреля, в ставке фюрера, которая находилась в фюрер-бункере, расположенном во дворе Имперской канцелярии — под летним садом, — состоялось два оперативных совещания. Первое — довольно короткое — в 12 часов, второе началось в 15:50. Исполняющий обязанности начальника Генерального штаба сухопутных войск генерал пехоты Ганс Кребс сообщил, что на северном участке фронта советские войска прорвали внутреннее кольцо обороны Берлина, а на юге достигли берлинских районов Беелитц-Гютерфельде и Штансдорф. Начальник штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта (ОКВ) генерал-полковник Альфред Йодль высказал предположение, что Берлин падет в течение 24 часов. Гитлер впал в очередную истерику и на повышенных тонах объявил собравшимся: «Я вижу, что борьба проиграна, и чувствую себя обманутым теми, кому я доверял, я решил остаться в столице борьбы против большевизма и сам командовать обороной этой столицы». Как это ни покажется странным, но и Кребс, и начальник ОКВ генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, и шеф-адъютант вермахта при фюрере генерал пехоты Вильгельм Бургдорф заявили Гитлеру, что военное положение не безнадежно, а затем начали строить планы спасения. Создавалось впечатление, что высшие военные руководители в Берлине потеряли чувство реальности и просто плыли по течению, лишь пытаясь подыгрывать своему Верховному главнокомандующему. (Кейтель, впрочем, вскоре убыл из Берлина.)

Днем прозрения стало 28 апреля, когда стало ясно, что никто на помощь окруженной в Берлине группировке не пришел и, что еще важнее, те, на кого возлагались такие большие надежды — генерал войск СС Феликс Штайнер, генералы Теодор Буссе, Вальтер Венк, Рудольф Хольсте — были теперь озабочены спасением своих войск, а не идеей спасения Берлина. Весь день 29 апреля Кребс и Гитлер рассылали телеграммы, пытаясь получить информацию о том, где находятся те или иные войска. Создается впечатление, что Кребс, вопреки здравому смыслу, до самой ночи следующего дня продолжал верить в то, что деблокада Берлина все еще возможна. Лишь в 22:30, после получения оперативной сводки от 12-й армии Венка, ему стало ясно: «Дальнейшее наступление на Берлин невозможно, тем более что на поддержку 9-й армией уже рассчитывать нельзя»¹.

Около 1:30 ночи 30 апреля Гитлер вышел к своим сотрудникам, попрощался с ними, пожав каждому руку. Около 12:00 состоялось последнее оперативное совещание, на котором комендант Берлина генерал артиллерии Гельмут Вейдлинг доложил, что советские войска штурмуют Рейхстаг, взяли Берлинскую ратушу, а советские штурмовые группы ведут бои на станции метро «Фридрихштрассе» и в туннеле на Фоссштрассе, то есть в непосредственной близости от Имперской канцелярии. Сам Вейдлинг позже вспоминал: «Подводя итоги, я ясно и четко сформулировал: скорее всего, битва за Берлин закончится вечером 30 апреля, потому что, по опыту предыдущих ночей, больше нельзя рассчитывать на снабжение по воздуху в сколько-нибудь заметном масштабе... После короткого обсуждения с генералом Кребсом Гитлер ответил, что в этом случае речь может идти о прорыве лишь небольшими группами, а он сам — как и прежде — отвергает капитуляцию Берлина»².

В 15:15 Гитлер удалился в свою комнату. Через несколько минут он покончил с собой — разные источники называют время от 15:30 до 15:50. Оставшиеся в бункере все еще считавшиеся руководителями Германии немедленно собрали совещание. По показаниям коменданта Центрального района Берлина бригадефюрера СС Вильгельма Монке³, Кребс объявил находившимся в бункере руководителям Третьего рейха, что Адольф Гитлер незадолго до своего последнего дня рождения подробно проинструктировал его относительно дальнейших действий: следует попытаться договориться с русскими. Адольф Гитлер говорил, что Россия избавилась от капитализма и еврейства, тогда как Америка именно эти силы выдвигает на первый план, что приносит ущерб народам. Он (Кребс) думает, что Адольф Гитлер своей добровольной смертью открыл дорогу для такого развития событий, и предлагает войти в контакт с русскими в этом ключе, особенно имея в виду, что Гиммлер пытается вступить в контакт с западными державами. Я не знаю точно, имел ли в действительности место такой разговор между Адольфом Гитлером и Кребсом. Геббельс, Борман и Кребс согласились, что надо немедленно начать переговоры и что генерал Кребс по возможности должен говорить с самим маршалом Жуковым.

Ганс Кребс немедленно приступил к исполнению своей миссии. Около 17:00 он предложил оставшимся в бункере высшим сановникам Третьего рейха принять хоть какое-то решение. На совещании собрались генерал Бургдорф, назначенный рейхсканцлером Йозеф Геббельс, новый глава нацистской партии Мартин Борман и статс-секретарь Вернер Науман. Далее процитируем Монке:

«Слово взял генерал Кребс и предложил вступить в переговоры с русскими, но сначала для ведения переговоров добиться прекращения военных действий. Он сказал примерно следующее (точных слов я не могу воспроизвести):

1. Берлин больше удерживать невозможно, и на выручку его рассчитывать больше нечего.

2. Добиться военного успеха в Берлине стало невозможно, так же как ни в коем случае нельзя рассчитывать на победу в целом.

3. Недавно фюрер высказал ему примерно следующее: “Единственный человек, с которым Германия, возможно, в состоянии договориться, это Сталин, ибо он самостоятелен и независим; он с ясной последовательностью осуществляет свои политические и военные цели. Черчилль же и Рузвельт зависимы от своих парламентов и капитализма, политика их неуверенна и неправдива”. Однако лично он, Адольф Гитлер, не может договариваться со Сталиным.

Таким образом, возможно, продолжал генерал Кребс, что фюрер своим самоубийством хотел дать шанс для налаживания отношений с Россией.

4. Поэтому он (Кребс) предлагает послать сначала к русским кого-либо из штабных офицеров, а затем уже самому вести переговоры по вопросу прекращения военных действий и об условиях»⁴.

Прежде всего из отеля  «Эксельсиор» («Excelsior»), располагавшегося по адресу Кёниггрэцерштрассе⁵, 112/113 в берлинском районе Кройцберг, через линию фронта был направлен заместитель командира боевого участка «Цитадель» подполковник Вольф Зейферт⁶, которого сопровождал референт Геббельса регирунгсрат Вольф Хейрихсдорф⁷, переводчик и солдат охраны Имперской канцелярии, у которого к штыку карабина был прикреплен белый флажок. Они получили задание договориться о том, чтобы официальные представители немецкого командования были приняты советской стороной. Первая попытка не удалась — они оказались на участке 301-й стрелковой дивизии 5-й ударной армии генерал-полковника Николая Берзарина, на стыке с частями 8-й гвардейской армии. Командир дивизии Владимир Антонов вспоминал:

«О прибытии немецкой делегации и о характере разговора с ней я доложил командиру корпуса. Тот приказал мне никуда не уходить и ждать указаний. Видимо, он сообщил обо всем генералу Н.Э. Берзарину. Через полчаса генерал И.П. Рослый позвонил мне и передал указание командарма отпустить парламентеров и возобновить боевые действия. Иван Павлович добавил, что Берзарин расценивает появление этих парламентеров как провокацию, рассчитанную на затяжку наших боевых действий.

Я передал парламентерам указание советского командования: если не будет отдан приказ германским войскам о прекращении сопротивления и о сдаче их в плен, мы возобновим наступление на Имперскую канцелярию. На том аудиенция и закончилась»⁸.

Им удалось перейти Ланверканал в районе временного моста, который советские солдаты называли висячим. Позже его все время будут называть Потсдамским, однако это не совсем так: собственно Потсдамский мост через Ланверканал, находящийся в Тиргартене, между набережными Рейхритчуфер и Шёнебергеруфер, построенный в 1850 году, был разрушен во время налета англо-американской авиации и рухнул в канал. Тем не менее пересечение канала в этом месте оставалось возможным по аварийному мосту, возведенному в 1939 году параллельно Потсдамскому.

Этот участок фронта был зоной ответственности 102-го гвардейского стрелкового полка 35-й гвардейской стрелковой дивизии. Она входила в состав 4-го гвардейского стрелкового корпуса 8-й гвардейской армии 1-го Белорусского фронта. Информация была срочно передана по цепочке: командир полка полковник Иосиф Казаков⁹ приказал доставить немцев в штаб дивизии, а затем комдив Григорий Смолин¹⁰ доложил ситуацию командиру корпуса генерал-лейтенанту Василию Глазунову¹¹. Тот приказал разыскать командующего армией генерал-полковника Василия Чуйкова. Генерал на тот момент находился не в своем штабе, а в политотделе армии, где был устроен ужин, на который пригласили также находившихся в это время в расположении армии писателей Всеволода Вишневского, Константина Симонова, поэта Евгения Долматовского, композиторов Тихона Хренникова и Матвея Блантера. Здесь-то Чуйкова и вызвали к телефону. Он быстро прошел в комнату дежурного по политотделу и взял трубку. Глазунов доложил: прибыл парламентер и «просит указать место и время для перехода линии фронта представителям Верховного командования Германии». Чуйков немедленно принял решение: огонь на этом участке прекратить, представителям командования назначить ту же точку перехода, куда смог добраться Зейферт, а затем доставить парламентеров на передовой командный пункт армии.

После этого Чуйков немедленно отбыл из политотдела на свой КП. Вместе с ним выехали также командующий артиллерией армии генерал-лейтенант Николай Пожарский¹² и командующий бронетанковыми и механизированными войсками армии генерал-майор танковых войск Матвей Вайнруб¹³.

В половине десятого Зейферт вернулся в расположение немецких войск и сообщил, что Кребса он будет ждать у отеля «Эксельсиор», чтобы в 22 часа доставить его до места встречи у Потсдамского моста.

«Сдавать Берлин не считают возможным»

Кребс несколько припозднился и только в районе полуночи — фактически уже наступало 1 мая — отправился из бункера по туннелю метро до командного пункта сектора Z, где генерала ожидал его комендант — уже упоминавшийся выше подполковник Зейферт. Его сопровождали начальник штаба командующего обороной Берлина полковник Теодорих фон Дуффинг¹⁴, а также солдат охраны. Хотя генерал Кребс свободно владел русским языком¹⁵ и в переводчике не нуждался, Дуффинг все же решил захватить с собой офицера, который также хорошо владел русским. Им оказался оберштурмфюрер СС латыш Карлис Нейландс¹⁶, который в числе других прибалтийских эсэсовцев волей судеб оказался в окруженном советскими войсками Берлине.

Штаб 8-й гвардейской армии 27 апреля 1945 года разместился на первом этаже дома № 2 по Шуленбургринг в районе Берлин-Темпельхоф. Дом был построен в 1912 году по проекту берлинского архитектора Франца Вернера, и в 1945-м квартира в нем, где находился штаб, числилась за фрау Анни Геббельс — скорее всего, не родственницы, а однофамилицы министра пропаганды. Сюда немцы прибыли только в 3:55.

На командном пункте Кребса, Дуффинга и Нейландса встретил генерал-полковник Василий Чуйков. Кребс предъявил документ, подтверждающий его личность. Свой разговор Кребс начал на немецком, однако довольно быстро перешел на русский: использовать переводчика и тем самым усложнять понимание было незачем. Чуйков описал состоявшийся разговор в своих мемуарах:

«— Буду говорить особо секретно, — заявил он (Кребс). — Вы первый иностранец, которому я сообщаю, что тридцатого апреля Гитлер добровольно ушел от нас, покончив жизнь самоубийством.

Произнеся эту фразу, Кребс сделал паузу, точно проверяя, какое воздействие произвело на нас это сообщение. Он, по-видимому, ожидал, что все мы набросимся на него с вопросами, проявим жгучий интерес к этой сенсации. А я не торопясь, спокойно сказал:

— Мы это знаем!¹⁷

Затем, помолчав, попросил Кребса уточнить, когда это произошло.

Кребс заметно смутился. Он никак не ожидал, что его сенсационное заявление окажется холостым выстрелом.

— Это произошло в 15 часов сегодня, — ответил он. И, видя, что я смотрю на часы, поправился, уточнил: — Вчера, 13 апреля, около 15 часов»¹⁸.

Добавим, что официальная версия самоубийства Гитлера для советского командования была озвучена следующим образом: причина смерти Адольфа Гитлера, по словам Кребса, военное поражение, которого он не предвидел. «Надежды немецкого народа на будущее потеряны. Фюрер понял, какие жертвы понес народ, и, чтобы не нести ответственности при жизни, решил умереть».

Кребс вручил Чуйкову три документа:

1. Подтверждение его полномочий на ведение переговоров с советским командованием: это был документ, отпечатанный на личном бланке начальника Партийной канцелярии, подписанный Мартином Борманом и датированный 30 апреля 1945 года.

2. Список «единственного легального» — то есть нового — Имперского кабинета и Верховного командования вермахта. Здесь надо отметить, что список, переданный Жуковым в Москву, был неполным. В нем значились: рейхспрезидент — гросс-адмирал Карл Дёниц; рейхсканцлер — доктор Йозеф Геббельс; имперский министр иностранных дел — доктор Артур Зейсс-Инкварт; имперский министр по делам партии — Мартин Борман; главнокомандующий сухопутными войсками — генерал-фельдмаршал Фердинанд Шёрнер; главнокомандующий люфтваффе — генерал-фельдмаршал Роберт Риттер фон Грейм; главнокомандующий военно-морским флотом — гросс-адмирал Дёниц; имперский министр внутренних дел — гаулейтер Пауль Гислер; рейхсфюрер СС и шеф германской полиции — гаулейтер Карл Ханке. На самом деле, кроме вышеперечисленных, в Политическом завещании Гитлера были назначены: военным министром — гросс-адмирал Дёниц, имперским министром юстиции — группенфюрер СА Отто Георг Тирак, имперским министром по делам культов — обергруппенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Густав Адольф Шеель, имперским министром пропаганды — доктор Вернер Науман, имперским министром финансов — граф Лутц Шверин фон Крозиг, имперским министром сельского хозяйства — Герберт Бакке, имперским министром экономики — Вальтер Эммануэль Функ, имперским министром труда — доктор Теодор Хаупфауэр,  имперским министром военной промышленности — Карл Отто Заур, руководителем Германского трудового фронта и членом имперского кабинета — рейхслейтер, обергруппенфюрер СА доктор Роберт Лей.

3. Наконец, третьим, самым важным документом было письменное заявление за подписью Геббельса и Бормана. Его полный текст будет передан Георгием Жуковым Сталину в отчете о состоявшейся встрече, направленном в Ставку 1 мая, в 10:35. В нем сообщалось:

Берлин, 30 апреля 1945 г.
Имперская канцелярия

Сообщение

Мы уполномочиваем начальника Генерального штаба сухопутной армии генерала пехоты Ганса Кребс[а] для передачи следующего сообщения: «Я сообщаю вождю советских народов, как первому из не немцев, что сегодня, 30.4.[19]45 г., в 15.50 вождь немецкого народа Адольф Гитлер покончил жизнь самоубийством. Соответственно законно отданных им распоряжений (завещание) он передал свою власть и ответственность гросс-адмиралу Дёниц[у], как президенту империи, и министру доктору Геббельс[у], как имперскому канцлеру, а также назначил исполнителем своего завещания своего секретаря рейхслейтера Мартина Борман[а].

Я уполномочен новым имперским канцлером и секретарем Адольфа Гитлера Мартином Борман[ом] установить непосредственный контакт с вождем советских народов.

Этот контакт имеет целью выяснить, в какой мере существует возможность установить основы для мира между немецким народом и Советским Союзом, которые будут служить для блага и будущего обоих народов, понесших наибольшие потери в войне.

Доктор ГЕББЕЛЬC, БОРМАН  ¹⁹.

Далее состоялся разговор Чуйкова с Кребсом:

«— В этих документах речь идет о Берлине или обо всей Германии? — спросил я.

— Я уполномочен Геббельсом говорить от имени всей германской армии, — последовал ответ»²⁰.

Получив от Кребса интересующую его информацию, Чуйков, что вполне естественно, немедленно связался со своим непосредственным руководством — таковым являлся командующий 1-м Белорусским фронтом маршал Советского Союза Георгий Жуков (в своих мемуарах Жуков пишет, что это произошло в 4:00). Запись его разговора до нас дошла — ее сделал находившийся в штабе Всеволод Вишневский:

«Чуйков (берет телефонную трубку). Соедините меня с маршалом Жуковым. Докладывает Чуйков. Сюда прибыл генерал от инфантерии Кребс. Он уполномочен немецкими властями вести с нами переговоры. Подтверждает, что Гитлер покончил жизнь самоубийством. Прошу доложить товарищу Сталину, что власть взяли Геббельс, Борман и гросс-адмирал Дёниц (по завещанию Гитлера). Кребс уполномочен вести переговоры с нами о перемирии. Кребс предлагает прекратить на время переговоров военные действия. Сейчас спрошу. (К Кребсу.) Когда Гитлер покончил с собой?

Кребс. Сегодня, в 15 часов 50 минут. Простите, вчера...

Чуйков (повторяет). Вчера, в 15 часов 50 минут. О мире? Нет, об этом он еще не говорил. Сейчас я его спрошу. Так, понятно, есть! (К Кребсу.) Маршал Жуков спрашивает вас, идет ли речь о капитуляции?

Кребс. Нет. Есть другие возможности.

Чуйков (повторяет маршалу). Он говорит, что есть другие возможности установить мир. Нет. Это другое правительство обратилось к союзникам и ищет иных способов. Знает ли об этом Кребс? Пока не выяснил. (Кребс насторожился.) У них нет связи с союзниками. Кребс уполномочен на переговоры только с СССР. (Чуйков слушает указания маршала.) Так... Так... Он уполномочен Геббельсом — рейхсканцлером, а Борман остался председателем партии. Он говорит, что мы первые, которым они сообщили о смерти Гитлера и его завещании. Вы, товарищ маршал, и я. (Пауза.) Вы запросите Москву? Я буду ждать у трубки. Понятно. Кребс не уполномочен, но может обсудить. Хорошо. <...> Понятно, товарищ маршал! Спрошу. И другими? Понятно, я понял. (К Кребсу.) Мы можем вести с вами переговоры только в случае полной капитуляции и перед СССР, и перед США, и перед Англией.

Кребс. Для того чтобы иметь возможность обсудить ваши требования, я прошу о временном прекращении военных действий.

(Переговоры между Чуйковым и Кребсом.)

Чуйков (в телефонную трубку). Он не может говорить о полной капитуляции, пока не ознакомится с общей ситуацией в новом правительстве Германии. Когда ознакомится — он сообщит. Он уполномочен только на переговоры. Так. Спрашиваю. (К Кребсу.) Сейчас сдаетесь?

Кребс. Я должен согласовать с моим правительством. Может быть, появится новое правительство на юге. Пока правительство есть только в Берлине. Мы просим перемирия.

Чуйков (в трубку). Они просят перемирия — для переговоров. Может быть, будет общее правительство Германии. (Из трубки доносится голос Жукова.) Так, понятно, хорошо... Я слушаю вас, я понимаю... Как? Хорошо, есть! (К Кребсу.) Вопрос о перемирии может решаться только на основе общей капитуляции.

Кpeбс. Тогда вы завладеете районом, где находится немецкое правительство, и уничтожите всех немцев.

Чуйков. Мы не пришли уничтожать немецкий народ.

Кребс (пытается спорить). Немцы не будут иметь возможности работать...

Чуйков. Немцы уже работают с нами.

Кребс (повторяет). Мы просим признать германское правительство до полной капитуляции, связаться с ним, дать нам возможность войти в сношение с вашим правительством...

Чуйков. У нас одно условие: общая капитуляция.

Кребс. Но мы думаем, что СССР будет считаться с новым легальным немецким правительством. Для обеих сторон это выгодно и удобно»²¹.

Поскольку Жуков также не являлся конечной инстанцией, хотя и имел более широкие полномочия, он приказал Чуйкову оставаться на линии, а сам распорядился установить связь с Москвой. Жуков вспоминал:

«Тут же соединившись с Москвой, я позвонил И.В. Сталину. Он был на даче. К телефону подошел начальник управления охраны генерал Власик, который сказал:

— Товарищ Сталин только что лег спать.

— Прошу разбудить его. Дело срочное и до утра ждать не может.

Очень скоро И.В. Сталин подошел к телефону. Я доложил о самоубийстве Гитлера, о появлении Кребса и решении поручить переговоры с ним генералу В.Д. Соколовскому и просил его указаний.

И.В. Сталин ответил:

— Доигрался подлец! Жаль, что не удалось взять его живым. Где труп Гитлера?

— По сообщению генерала Кребса, труп Гитлера сожжен на костре.

— Передайте Соколовскому, — сказал Верховный, — никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребсом, ни с другими гитлеровцами не вести»²².

А вот как передал те переговоры с Кребсом В.И. Чуйков в своей книге «От Сталинграда до Берлина»:

«Через минуту в телефоне слышится:

— Спросите Кребса, хотят ли они сложить оружие и капитулировать или же намерены заниматься переговорами о мире?

Спрашиваю Кребса в упор:

— Идет ли речь о капитуляции и заключается ли ваша миссия в том, чтобы ее осуществить?

— Нет, есть другие возможности.

— Какие?

— Разрешите и помогите нам собрать новое правительство, которое назначил Гитлер в своем завещании, и оно решит этот вопрос в вашу пользу. <...>

— Что еще может сказать Кребс? — спросил Жуков.

Передаю вопрос Кребсу. Тот пожимает плечами. Тогда я пояснил ему, что мы можем вести переговоры только о полной капитуляции Германии перед союзниками по антигитлеровской коалиции: СССР, США и Англией. В этом вопросе мы едины.

— Для того чтобы иметь возможность обсудить ваши требования, я прошу о временном прекращении военных действий и о помощи новому правительству собраться здесь, в Берлине. — И подчеркнул: — Именно в Берлине, а не в другом месте.

<...>

— Я являюсь уполномоченным законного правительства, которое сформировано по завещанию Гитлера, — ответил он наконец. — Может появиться новое правительство на юге, но оно будет незаконным. Пока правительство есть только в Берлине, оно законное, и мы просим перемирия, чтобы собраться всем членам правительства, обсудить положение и заключить выгодный для вас и для нас мир.

— Вопрос о перемирии или мире может решаться только на основе общей капитуляции, — твердо заявил я. — Таково решение наше и наших союзников, и никакими разговорами и обещаниями вам не удастся разорвать этот единый фронт антигитлеровской коалиции.

По лицу Кребса пробегает дрожь, шрам на его щеке порозовел. Заметно, что напрягает всю силу воли, чтобы оправиться от растерянности, и тут же проговаривается:

— Мы думаем, что СССР будет считаться с новым легальным немецким правительством. Для обеих сторон это выгодно и удобно. Если вы завладеете районом, где находится правительство, и уничтожите всех нас, тогда немцы не будут иметь возможности работать с вами и...

Я перебиваю:

— Мы пришли не для того, чтобы уничтожать немцев, а освобождать их от фашизма. И немцы, честные немцы, уже работают с нами, чтобы избежать дальнейшего кровопролития.

Кребс снова продолжает:

— Мы просим признать новое правительство Германии до полной капитуляции, связаться с ним и дать ему возможность войти в сношение с вашим правительством. От этого выгадаете только вы»²³.

В целом все было предельно ясно: в создавшейся в Берлине безвыходной ситуации Кребс тянул время и предпринял попытку избежать безоговорочной капитуляции, а также добиться признания легитимным нового правительства Германии. Поскольку Дёниц находился вне зоны ответственности советских войск, вполне реальной могла оказаться перспектива того, что новое правительство сможет вести переговоры и добиться некоего мирного договора — пусть и тяжелого, по типу договора по окончании Первой мировой войны, но предусматривающего сохранение германского государства. Примерно так Чуйков сформулировал свое впечатление: «Кребс пришел не для переговоров о капитуляции, а, по-видимому, выяснить обстановку и наше настроение: не пойдем ли мы на сепаратные переговоры с новым правительством? Сил у них для дальнейшей борьбы с нами нет. Геббельс и Борман решились на последний ход — завязать переговоры с нашим правительством. Они ищут всякие лазейки и трещины между нами и союзниками, чтобы посеять недоверие. Кребс явно тянет с ответами на вопросы, хочет выиграть время, хотя это не в их пользу, так как наши войска продолжают наступление. Тихо лишь на участке, где перешел Кребс»²⁴. Жуков с оценкой своего подчиненного полностью согласился и в уже упомянутом отчете Сталину повторил эту мысль, теперь от своего имени: «Из разговоров с Кребсом я сделал вывод, что главной целью Геббельса является прощупать возможность признания со стороны Советского правительства проектируемого правительства Германии (составленного по указанию Гитлера) и прощупать возможность начала переговоров о перемирии»²⁵.

Тем не менее, несмотря на в целом понятную позицию противника, было принято решение продолжить переговоры и попытаться вынудить немцев согласиться на безоговорочную капитуляцию. Это привело бы к успешному завершению Берлинской операции, а также дало бы возможность предотвратить теперь уже ставшие абсолютно бессмысленными жертвы — полный крах Германии уже наступил, оставалось только его зафиксировать. Чуйков, по его собственному свидетельству, вернулся в комнату, где шли переговоры, в 4:40.

Получивший небольшую передышку Кребс — кадровый разведчик и военный дипломат — предпринял стандартную уловку: подчеркнув, что он «только уполномоченный», а говорить о безоговорочной капитуляции — прерогатива правительства, предложил обсудить саму возможность перемирия. Но у него не получилось.

«— Вы должны понять, господин генерал, — сказал я, — что мы знаем, чего вы хотите от нас. Вы намереваетесь предупредить, что будете продолжать борьбу, точнее, бессмысленное сопротивление, которое увеличит число напрасных жертв. Я задаю вам прямой вопрос: в чем смысл вашей борьбы?

Несколько секунд Кребс смотрел на меня молча, не зная, что сказать, затем выпалил:

— Мы будем бороться до последнего.

Я не мог сдержать иронической улыбки:

— Генерал, что у вас осталось, чем, какими силами вы хотите бороться? — Затем после небольшой паузы добавил: — Мы ждем полной капитуляции.

— Нет! — воскликнул Кребс. Потом со вздохом сказал: — В случае полной капитуляции мы юридически не будем существовать как правительство (курсив мой. — К.З.)»²⁶.

Это как раз и была та самая сокровенная фраза, которую Кребсу не надо было говорить ни при каких обстоятельствах. Именно это было главной целью и создания нового правительства, и перемирия, и всего, чего только угодно. Эта идея, высказанная Кребсом без чего-то в 5 утра 1 мая 1945 года, будет главной целью немецкой стороны при обсуждении всего комплекса вопросов о капитуляции — вплоть до ее окончательного подписания 8 мая в Карлсхорсте...

Вскоре Чуйков перевел разговор на то, что приходят сообщения о переговорах Генриха Гиммлера с англичанами через шведов, о том, что контактов с американцами активно ищет Герман Геринг, и что западные союзники этого не скрывают и от подобных переговоров отказываются. Кребс же со своей стороны продолжал сводить все к одному: надо сформировать новое правительство, а уже оно — как единственный и легитимный представитель Германии — конечно же подпишет безоговорочную капитуляцию. Но только после того, как будет сформировано и, таким образом, фактически признано. На самом деле это была достаточно неплохая дипломатическая ловушка, в которую все еще цепляющиеся за власть нацисты стремились поймать советских генералов. Но с Чуйковым этот вариант не прошел. Он вспоминает:

«Я дал понять Кребсу еще раз, что действия правительств США и Англии согласованы с нашим правительством, что демарш Гиммлера я понимаю как неудачный дипломатический шантаж. Что касается нового правительства, то мы думаем так: самое авторитетное немецкое правительство для немцев, для нас и наших союзников будет то, которое согласится на полную капитуляцию.

— Ваше так называемое “новое” правительство, — сказал я, — не соглашается на общую капитуляцию потому, что связало себя завещанием Гитлера и намерено продолжать войну. Ваше “новое” правительство, или “новый кабинет”, как назвал его Гитлер в своем политическом завещании, хочет в будущем выполнять его волю. А его воля заключается в следующих словах завещания: “Чтобы Германия имела правительство, состоящее из честных людей, которые будут продолжать войну всеми средствами...” — Я показываю Кребсу эти строчки. — Разве из этих посмертных слов Гитлера не видно, что, отрицая общую капитуляцию, ваше так называемое “новое” правительство хочет продолжать войну?»²⁷

В принципе на этом темы для обсуждения были исчерпаны, однако ни одна из сторон не стремилась прекратить переговоры. Ждали сообщений из Москвы. Вернее, их ждал Чуйков, поскольку, несмотря на свой высокий пост, он категорически не имел права на принятие какого-либо решения, связанного не с его участком фронта. И прервать переговоры он не мог: на это также нужна была либо санкция Москвы (или хотя бы Жукова), либо отказ от переговоров с немецкой стороны. Кребс же продолжал тянуть время — это было единственное, что он мог сделать в этой ситуации. Поэтому он сразу же поддержал начатый Чуйковым разговор, уже не связанный напрямую с капитуляцией: «Где сейчас генерал Гудериан? Где вы были во время Сталинградского сражения и как вы к нему относитесь? Почему Гитлер покончил жизнь самоубийством?»

Наконец Чуйков предложил провести телефонную линию до Имперской канцелярии, чтобы можно было напрямую связаться с новым рейхсканцлером — доктором Геббельсом. Кребс сразу же согласился, поскольку тем самым снимал с себя ответственность. Было решено, что с нашими связистами — майором и рядовым (их выбрал начальник штаба армии генерал-майор Виталий Белявский) — отправятся фон Дуффинг и Нейландс, поскольку в переводчике у Кребса нет необходимости. Сам генерал остался в штабе Чуйкова ждать сообщений из Москвы. Нейландс вернулся около 10:30 и сообщил, что связисты были в районе отеля «Эксельсиор» обстреляны немцами, Дуффинг пошел договариваться, связь до сих пор не налажена — то есть с советской стороны она работает, а с немецкой нет. Тогда Кребс приказал обеспечить возвращение Дуффинга обратно в штаб 8-й гвардейской армии.

В штаб армии постепенно подтягивался весь командный состав; как вспоминал Чуйков, приехали член Военного совета армии генерал-майор Алексей Пронин, 1-й заместитель командующего генерал-лейтенант Михаил Духанов, начальник Оперативного отдела штаба армии полковник Илларион Толконюк, начальник разведки полковник Алексей Гладкий и его заместитель подполковник Абрам Матусов, а также переводчик капитан Борис Кельбер. Затем все собравшиеся — вместе с Кребсом — перешли в соседнюю комнату, где была организована столовая: подали чай с бутербродами. Время шло (как писал Чуйков, «без ответа Москвы прекратить переговоры с Кребсом я не мог»), Чуйков и другие офицеры время от времени выходили из комнаты, чтобы отдать необходимые приказы, быть в курсе ситуации на фронте. Переговоры лишь в незначительной степени оказали влияние на ход боев, кроме того, не имея приказа из Москвы, Чуйков должен был быть готов к любому развитию событий, в том числе к приказу немедленно возобновить военные действия.

Разговор продолжался, и вновь он носил общий характер — надо было чем-то занять время. Чуйков задавал вопросы о Гиммлере, Геринге, Риббентропе, но в основном вокруг нового правительства: Чуйков старался прояснить довольно запутанную ситуацию в высших кругах нацистского рейха, поскольку именно здесь находился ответ на вопрос — кто из нацистских лидеров может подписать капитуляцию, которая будет принята вооруженными силами. Наконец звонок из штаба фронта: Жуков сообщил, что в штаб 8-й гвардейской армии выехал его заместитель генерал армии Василий Соколовский с соответствующими полномочиями на проведение переговоров (он должен был однозначно потребовать от Кребса безоговорочной капитуляции). Затем Чуйков перезвонил Жукову:

«— “Верховный главнокомандующий” гросс-адмирал Дёниц находится в Мекленбурге, там же рядом и Гиммлер, которого Геббельс считает предателем. Герман Геринг якобы болен, находится на юге. В Берлине только Геббельс, Борман, Кребс и труп Гитлера.

Маршал Жуков говорит, что эта путаница, неразбериха с посылкой парламентеров к нам, в Берлине, а на западе и на юге к союзникам задерживает решение нашего правительства. Но ответ скоро будет, и, наверное, с требованием полной капитуляции»²⁸.

В целом разговор к этому времени потерял какой-либо смысл: Кребс вновь и вновь возвращался к идее «признания правительства» и необходимости перемирия, чтобы «дать ему возможность собраться в полном составе», а Чуйков раз за разом возвращался к вопросу о безоговорочной капитуляции. В качестве явной приманки Кребс постоянно повторял: «Вопрос о полной капитуляции может быть решен в несколько часов после перемирия и признания нового правительства». Что же касается капитуляции хотя бы берлинского гарнизона, то здесь Кребс решил заняться казуистикой, заявляя, что, «если будет уничтожен берлинский гарнизон, не будет германского легального правительства», и тогда некому будет подписывать капитуляцию.

После прибытия в штаб армии генерала Соколовского беседа возобновилась уже с его участием. Заместитель Жукова задавал почти те же вопросы, прежде всего связанные с попытками рейхсфюрера СС Гиммлера договориться с западными союзниками. Но очень быстро переговоры вновь зашли в тупик из-за полной несовместимости позиций:

«Соколовский: Сложите оружие, тогда будем говорить о дальнейшем.

Кребс: Нет, это невозможно. Мы просим перемирия в Берлине»²⁹.

Позиция советской стороны была предельна ясна: если у Кребса нет полномочий, то пусть он отправит своего адъютанта к Геббельсу и получит полномочия на капитуляцию. Никакого перемирия советская сторона не допустит. В конце концов Соколовский вышел в соседнюю комнату и связался с Жуковым: «Кребс настаивает на своем, говорит, что без согласия Дёница капитулировать они не могут, а Дёниц якобы ничего не знает о событиях. Кребс просит сообщить ему обо всем, тогда будто бы последует решение. Просит также послать адъютанта к Геббельсу, а потом, возможно, послать человека к Дёницу. Машиной в Мекленбург и обратно — более четырехсот километров. Предлагает послать туда и нашего офицера: Дёниц может ждать его на линии фронта. Все это — большая затяжка времени. Мы пока разрешаем послать человека только к Геббельсу»³⁰.

В своих мемуарах Жуков также упоминает об этом разговоре:

«— Что-то хитрят они, — сказал В.Д. Соколовский. — Кребс заявляет, что он не уполномочен решать вопрос о безоговорочной капитуляции. По его словам, это может решить только новое правительство Германии во главе с Дёницем. Кребс добивается перемирия якобы для того, чтобы собрать в Берлине правительство Дёница. Думаю, нам следует послать их к чертовой бабушке, если они сейчас же не согласятся на безоговорочную капитуляцию.

— Правильно, Василий Данилович, — ответил я. — Передай, что, если до 10 часов не будет дано согласие Геббельса и Бормана на безоговорочную капитуляцию, мы нанесем такой удар, от которого в Берлине не останется ничего, кроме развалин. Пусть гитлеровцы подумают о бессмысленных жертвах немецкого народа и своей личной ответственности за безрассудство».

Ответ из Москвы пришел в 9:45, вернее, это был звонок из штаба фронта. В общем, ответ можно было предугадать: «Советское правительство дает окончательный ответ: капитуляция общая или капитуляция Берлина. В случае отказа — в 10 часов 40 минут мы начинаем новую артиллерийскую обработку города»³¹. Никакого перемирия, никаких сепаратных переговоров.

В 10:40 артподготовка была возобновлена, однако огонь не был открыт на 35-м участке, который протянулся от озера до зоологического сада, до Фридрихштрассе — чтобы здесь могли пройти парламентеры. После завтрака наконец доложили, что связь с Имперской канцелярией установлена и теперь Кребс получил возможность переговорить напрямую с Геббельсом. Впрочем, особого результата разговор не дал: единственное, на что Геббельс дал согласие, так это объявить по радио о предательстве Гиммлера, да и оно в общем-то ничего не стоило, поскольку под контролем Геббельса радио не было. Разговор быстро закончился: Геббельс заявил, что требует немедленного возвращения Кребса в Имперскую канцелярию, где все вопросы с ним обсудит лично. Условия капитуляции были Кребсу четко обозначены, он их записал, а затем сверил написанное: капитуляция Берлинского гарнизона; полная сдача оружия; сохранение сдавшимся солдатам и офицерам жизни; офицерам будут сохранены знаки отличия, ордена, холодное оружие; раненые будут обеспечены медицинской помощью; будет предоставлена возможность переговоров с союзниками по радио. Кребсу было разъяснено: «Вашему правительству будет дана возможность сообщить о том, что Гитлер умер, что Гиммлер — изменник, и заявить трем правительствам — СССР, США и Англии — о полной капитуляции. Мы, таким образом, частично удовлетворим и вашу просьбу. Будем ли мы помогать вам в создании правительства? Нет. Но даем вам право сообщить список лиц, которых вы не хотите видеть в качестве военнопленных. Мы даем вам право после капитуляции сделать заявление союзным нациям. От них зависит дальнейшая судьба вашего правительства»³².

В 13:08 генерал Кребс покинул штаб 8-й гвардейской армии. Переговоры закончились ничем. Кребс возвращался дважды: сначала за забытыми перчатками, затем за полевой сумкой (которой у него вообще не было). Соколовский по телефону сообщил в штаб: «Поздравляю с Первым мая! Тут был генерал Кребс. Я занимался и этим делом. Кребс просил, чтобы мы помогли им составить правительство. Список у маршала. Мы на это не пошли. Требуем капитуляции Берлина, после которой мы дадим им связь для объявления Объединенным нациям о полной капитуляции и радио — для сообщения об измене Гиммлера и о том, что власть берет их временное правительство. Геббельс не согласен — хочет сначала образовать новое правительство, крутит... Но не выйдет! Геббельс просил разговора с Кребсом. Генерал Кребс сейчас уехал к Геббельсу. Кребс, передаю по буквам: К-р-е-б-с, генерал от инфантерии. Быстро доложите об этом маршалу»³³.

В уже упоминавшемся отчете Сталину, отправленном в 10:35, Жуков констатировал: «Сдавать Берлин на условиях безоговорочной капитуляции до получения гарантии о перемирии Геббельс и Борман не считают возможным. Посылку немецкого офицера в Мекленбург к Дёницу через линию нашего фронта я не разрешил»³⁴.

«Немедленно прекратить борьбу»

В районе 14:00 утра 1 мая Кребс вернулся в бункер с известием, что советское командование настаивает на безоговорочной капитуляции, отвергает любые переговоры с теми, кто пытался объявить себя руководителями Германии, и требует соответствующего ответа до 16:00. После этого несколько человек в бункере покончили жизнь самоубийством — теперь в отношении будущего сомнений у них не было (как показали дальнейшие события, это было лишним: многие из тех, кто был захвачен советскими войсками из числа ближайшего окружения Гитлера, отсидев по лагерям и тюрьмам десять лет, благополучно вернулись в Германию). Геббельс, считавшийся в соответствии с завещанием Гитлера рейхсканцлером, то есть главой правительства, в ответ на это заявил, что «последняя воля фюрера также и для них должна быть свята и речь может идти лишь о перемирии, а не о капитуляции».

Командовавший обороной Берлина генерал Вейдлинг, давая в плену показания, рассказал: «Днем 1 мая Кребс вернулся, мы с ним встретились, и он мне заявил, что русское командование настаивает на безоговорочной капитуляции Берлина. Снова собрались Геббельс, Борман, Кребс и я. Геббельс и Борман отклонили требование русских о капитуляции, заявив: “Фюрер запретил капитулировать”. Я в сильном возбуждении воскликнул: “Но ведь фюрера уже нет больше в живых”, — на что Геббельс ответил: “Фюрер все время настаивал на борьбе до конца, и я не хочу капитулировать”. Я ответил, что держаться больше не могу, и ушел. Прощаясь с генералом Кребсом, я его пригласил к себе на командный пункт, он мне ответил: “Я остаюсь здесь до последней возможности, затем пущу себе пулю в лоб”. Кребс мне заявил, что Геббельс решил в последнюю минуту покончить жизнь самоубийством»³⁵.

Воспоминания об этом событии оставил также бригадефюрер СС Монке:

«По возвращении я услышал, что генерал Кребс вернулся. Я тотчас же пошел туда и узнал, что перемирие русскими не принято и русское командование настаивает на безоговорочной капитуляции Берлина.

Особенно энергично возражали против капитуляции доктор Геббельс и Борман, обосновывая это тем, что прежде должна состояться беседа с гросс-адмиралом Дёницем, которого фюрер назначил своим преемником. <...>

В полдень 1 мая было составлено письмо к командующему русскими силами под Берлином, в котором было отклонено требование о безоговорочной капитуляции до переговоров с гросс-адмиралом Дёницем. Одновременно еще раз излагалась просьба о перемирии, и на это ожидался ответ. Но так как до 18:00 ответа не последовало, то на 21:00 1 мая был назначен прорыв из окружения»³⁶.

Как вспоминал Георгий Жуков, из штаба 8-й гвардейской армии пришло сообщение: «В 18  часов В.Д. Соколовский доложил, что немецкое руководство прислало своего парламентера. Он сообщил, что Геббельс и Борман отклонили требование о безоговорочной капитуляции».

Через полчаса, в 18:30, советская артиллерия открыла массированный огонь по центральной части Берлина. Дальнейшие события развивались стремительно. Находившиеся в бункерах Имперской канцелярии начали готовиться к прорыву на запад. В половине девятого вечера покончили с собой супруги Геббельсы. Примерно в 21:30 покончил с собой и проводивший переговоры с Чуйковым генерал Кребс. Как указал генерал Вейдлинг: «1 мая в 21.30 я собрал работников штаба 56-го танкового корпуса и работников штаба обороны Берлина с целью решить — будет ли штаб пробиваться или сдаваться русским. Я заявил, что дальнейшее сопротивление бесполезно, что прорываться означает при успехе попасть из “котла” в “котел”. Меня все работники штаба поддержали, и в ночь на 2 мая я послал полковника фон Дуффинга парламентером к русским с предложением о прекращении немецкими войсками сопротивления»³⁷.

После этого ситуация окончательно зашла в тупик. Как показал позже на допросе правительственный советник Хейрихсдорф: «К вечеру 1 мая в Берлине оставались два лица, которые могли решать его судьбу: военный комендант — генерал Вейдлинг, в руках которого находилась высшая военная власть, и д-р Фриче, имперский руководитель радио, в руках которого, как самого старшего из оставшихся чиновников, оказалась гражданская власть. Оба понимали, что удерживать Берлин невозможно, но, во-первых, никто из них не хотел сказать об этом первым, а во-вторых, обоим предстояло решить трудную задачу — как капитулировать, избежав слова “капитуляция”, что было неоднократно запрещено приказами по армии и ставило каждого, кто на это решится, вне закона. <...> Вечером 1 мая между представителями военного командования и гражданской власти происходило совещание. Выход нашел Фриче: он заявил, что, во-первых, поскольку фюрер умер, они свободны от присяги, которую приносили ему, а во-вторых, речь должна идти не о капитуляции, а о безоговорочной сдаче в плен. Каково различие между капитуляцией и безоговорочной сдачей в плен, я не представляю, но, впрочем, об этом никто не спрашивал. Все были довольны найденным выходом. Фриче официально заявил генералу Вейдлингу, что предлагает ему во имя сохранения гражданского населения от напрасных жертв отдать приказ о безоговорочной сдаче гарнизона в плен. Мне Фриче предложил отправиться в качестве парламентера к маршалу Жукову, чтобы довести до его сведения наше решение и получить соответствующие указания о порядке сдачи в плен. Но когда я пришел к представителю маршала Жукова, то узнал, что генерал Вейдлинг поспешил отдать свой приказ еще до того, как я успел добраться до места назначения. Воинские части Берлина уже складывали оружие, что подавляющее большинство солдат и офицеров делало весьма охотно»³⁸.

На следующий день, то есть уже 2 мая, около 0:40 радиостанция 79-й гвардейской стрелковой дивизии 28-го гвардейского стрелкового корпуса все той же 8-й гвардейской армии 1-го Белорусского фронта получила сообщение, переданное из штаба 56-го танкового корпуса (он же штаб обороны Берлина) на русском языке: «Просим прекратить огонь. Высылаем парламентеров на Потсдамский мост. Опознавательный знак — белый флаг на красном древке. Ждем ответа»³⁹. Сообщение было повторено пять раз, после чего советские связисты передали ответ: «Вас поняли, вас поняли. Передаем вашу просьбу вышестоящему начальнику». Немцы подтвердили: «Русская радиостанция, вас слышу. Вы докладываете вышестоящему начальнику».

Связисты сообщили в штаб, где дежурный офицер разбудил только что легшего спать Чуйкова — на часах было 1:25. Генерал распорядился прекратить огонь в районе Потсдамского моста — этот участок фронта удерживала 47-я гвардейская стрелковая дивизия 4-го гвардейского стрелкового корпуса — и организовать прием парламентеров. В расположение корпуса из штаба армии немедленно выехали заместитель начальника разведки подполковник Абрам Матусов с переводчиком капитаном Борисом Кельбером.

В назначенное время к мосту в районе Клюкштрассе прибыли полковник фон Дуффинг, майор Зигфрид Кнаппе⁴⁰ и еще один офицер. Дуффинг объявил, что он уполномочен командиром 56-го танкового корпуса (который одновременно являлся и командующим обороной Берлина) генералом артиллерии Гельмутом Вейдлингом сообщить советской стороне о готовности подчиненных ему частей прекратить сопротивление. Полковник предъявил следующий документ:

«Командир 56-го танкового корпуса
Командный пункт. 01.05.45

Полковник Генерального штаба фон Дуффинг является начальником штаба 56-го танкового корпуса. Ему поручено от моего имени и от имени находящихся в моем подчинении войск передать разъяснение.

Генерал артиллерии Вейдлинг».

Парламентеров встретил заместитель командира 47-й гвардейской стрелковой дивизии полковник Иван Семченков⁴¹, который поинтересовался, сколько времени потребуется немцам, чтобы организованно сдаться в плен. (Непосредственно встречал и провожал Дуффинга капитан Семен Глущенко⁴².) Дуффинг назвал 3–4 часа, но исключительно в ночное время, поскольку есть указание стрелять по сдающимся в плен. Эти сведения были немедленно переданы Чуйкову, который приказал: «Полковника фон Дуффинга отправить обратно к генералу Вейдлингу с заявлением о принятии капитуляции, а двух немецких майоров оставить у себя»⁴³. После кратких переговоров Дуффинг вернулся к себе.

Около 6:00 2 мая на участке 47-й гвардейской стрелковой дивизии немцы начали сдаваться. Навстречу Вейдлингу был направлен капитан Семен Глущенко с двумя разведчиками. Вскоре Вейдлинг в сопровождении двух немецких генералов перешел линию фронта и сложил оружие; вместе с ним сдались генерал-лейтенанты Курт Войташ и Вальтер Шмид-Данквард, а также полковник Ганс Рефиор⁴⁴. Его встретил полковник Семченков и организовал доставку его в штаб 8-й гвардейской армии — туда же, где накануне вел переговоры генерал Кребс, — там его ожидали Чуйков и представитель маршала Жукова генерал Соколовский.

Вейдлинг показал на карте расположение своего штаба, а также подчиненных ему частей и сообщил, что в соответствии с его приказом они должны были в 6:00 начать сдаваться. Однако он указал, что у него нет связи со всеми частями, поэтому совсем не факт, что все этот приказ получили. После чего Соколовский потребовал, чтобы генерал написал официальный приказ о капитуляции. Вейдлинг начал набрасывать проект приказа, но у него не получалось — он сильно волновался. Тогда в комнату был вызван 1-й офицер Генштаба из штаба его корпуса майор Зигфрид Кнаппе, который и написал под диктовку приказ, предписывающий всем немецким войскам, все еще находящимся в Берлине, прекратить все формы сопротивления:

«30.04.45 фюрер лишил себя жизни и тем самым оставил нас, поклявшихся ему в верности, в беде.

По приказу фюрера вы все еще считаете, что вы обязаны продолжать борьбу за Берлин, хотя недостаток тяжелого вооружения, боеприпасов и общее положение делают эту борьбу бессмысленной.

Каждый час, пока вы продолжаете сражаться, продлевает ужасные страдания гражданского населения Берлина и наших раненых. Каждый, кто падет в борьбе за Берлин, принесет свою жертву напрасно.

По согласованию с Верховным командованием советских войск, я требую немедленно прекратить борьбу.

Вейдлинг, 
генерал артиллерии и командующий сектором обороны Берлина».⁴⁵

Когда он был готов, Вейдлинг в 7:57 его подписал.

После этого немцев отвели в соседнюю комнату, где организовали им завтрак. Советские генералы ушли отдыхать, а с немцами остался только Всеволод Вишневский.

Когда начальник штаба армии генерал-майор Белявский доложил, что приказ размножен, Чуйков распорядился: «На машину посадить одного нашего офицера и одного немца, дать им приказы в руки, пусть ездят по улицам и оглашают его войскам и населению»⁴⁶.

Приказ был разослан во все части, а затем при помощи громкоговорителей, а также по радио был доведен до сведения еще сопротивлявшихся немецких частей.

* * *

В 5:50 на КП 8-й гвардейской армии появилась еще одна группа парламентеров — «от Геббельса». На этот раз их было трое, все в штатском (как указывал очевидец, Всеволод Вишневский, «двое из них — в серых пальто, один — в пиджаке (какие выхоленные!)»), с ними солдат в каске и с белым флагом. Основным переговорщиком выступил уже упоминавшийся выше правительственный советник Хейрихсдорф. Прибывшие оказались чиновниками Имперского министерства народного просвещения и пропаганды, то есть ведомства, которое возглавлял Геббельс, ставший по политическому завещанию Гитлера главой германского правительства. Они сообщили о смерти Геббельса и объявили, что представляют Ганса Фриче, который — по его мнению — на этот момент является высшим представителем официальных гражданских властей Германии в Берлине. В ряде работ можно встретить упоминание, что Фриче был заместителем Геббельса. Это неверно. В 1945 году Ганс Фриче имел ранг министериаль-директора и занимал пост начальника отдела радиовещания Министерства пропаганды. В то же время он, будучи одним из руководителей германского радио, был известным в Германии человеком: его репортажи практически ежедневно звучали по радио. Таким образом, он в целом подходил на роль человека, который мог бы подписать капитуляцию: с одной стороны, он был человеком, известным практически каждому немцу, а с другой — высшим чиновником правительства, то есть фигурой, облеченной властью.

Парламентеров принял Чуйков, при разговоре присутствовали генералы Пожарский и Вайнруб, а также начальник инженерных войск армии генерал-майор Владимир Ткаченко и писатель Вишневский. Хейрихсдорф вручил Чуйкову официальное письмо, подписанное Фриче, на имя маршала Жукова:

«Господин маршал!

Как Вы из переговоров с начальником германского Генерального штаба генералом Кребсом осведомлены, Адольф Гитлер не находится в живых.

Назначенный Адольфом Гитлером рейхспрезидент Дёниц из Берлина недостижим. Известно, что назначенный Адольфом Гитлером рейхсканцлер доктор Геббельс не находится в живых. Другие ответственные члены германского правительства и ответственные военные представители недостижимы. Они частью, вероятно, не находятся в живых или не находятся в центре Берлина, находящегося еще в руках германских войск.

Я, как один из немногих находящихся в Германии в живых высоких чиновников правительства, прошу Вас взять в свои руки Берлин под защиту советских войск. Имевшие до сих пор правительственную власть [чиновники] Германской империи, которые, как уже упомянуто, не находятся больше в живых, меня на этот шаг не уполномочили. Но я хотел бы указать на то, что мое имя в Германской империи и по эту сторону германских границ небезызвестно и что мое слово, транслированное через еще имеющиеся имперские радиостанции, авторитетно, особенно тогда, когда я германскому народу и германским войскам мог бы дать сообщение о событиях, происшедших после смерти Адольфа Гитлера. Я уверяю, что с моим словом последнее еще имеющееся сопротивление будет иметь свой конец.

Другие имеющиеся предложения отдельным союзным великим державам находятся вне этого шага, который я предпринимаю в тяжелую минуту [для] германского народа.

Для технического проведения передачи германской столицы под защиту советских войск прошу о немедленном прекращении военных действий и предоставлении возможности через радиовещательную станцию Берлина дать германскому народу соответственную трансляцию. Парламентер уполномочен все подробности, согласно Вашему желанию, установить.

Я предлагаю, господин маршал, эту передачу в надежде дать возможность оставшимся в живых после этой большой катастрофы, постигшей мою родину, мужчинам, женщинам и детям работать на благо человечества.

В этом смысле я высказываю уважение не от своего имени, но в признании Вашей победы прошу милости от имени моих сограждан»⁴⁷.

Чуйков по телефону связался со штабом фронта, попросил к телефону Жукова. Через несколько минут перезвонил генерал-адъютант Жукова по особо важным оперативным делам генерал-лейтенант Иван Варенников. Чуйков доложил:

«Товарищ Варенников! Прибыла делегация от доктора Фриче с письмом на имя маршала, в котором говорится, что Геббельса уже нет в живых, что командир 56-го танкового корпуса генерал Вейдлинг начал капитуляцию. Я его жду к себе. Фриче хочет сделать по радио заявление народу Германии и Берлина. (Пауза.)

Товарищ маршал, докладывает Чуйков. Ко мне сейчас прибыла делегация с письмом господину маршалу Жукову. Читаю вам: “Как вы извещены генералом Кребсом, бывший рейхсканцлер Геринг — недостижим. Доктора Геббельса нет в живых. Я, как один из оставшихся в живых, прошу вас взять Берлин под свою защиту. Мое имя известно”. Он просит разрешения выступить по радио. Просит милости от имени народа и возможности работать для блага человечества. Подпись: “Директор Министерства пропаганды доктор Фриче”. И генерал Вейдлинг тоже сдается. У меня совершенно охрип голос. Я передаю трубку Пожарскому»⁴⁸.

Через несколько минут Жуков перезвонил и сообщил о принятом решении, которое Чуйков озвучил представителям Фриче:

«Первое. Советское командование принимает капитуляцию Берлина и отдает приказ о прекращении военных действий.

Второе. Оставшиеся немецкие гражданские и военные власти должны объявить всем солдатам, офицерам и населению, что все военное имущество, здания, коммунальные сооружения и ценности должны быть в порядке, ничего не взрывать и не уничтожать.

Третье. Вы, господин Хейрихсдорф, поедете с нашим офицером к доктору Фриче, заберете его с собой на радиостанцию для выступления, затем вернетесь сюда.

Четвертое. Я еще раз подтверждаю, что мы гарантируем жизнь солдатам, офицерам, генералам и населению и по возможности окажем медицинскую помощь раненым.

Пятое. Мы требуем, чтобы не было никаких провокационных действий со стороны немцев — выстрелов и прочих диверсий, иначе наши войска будут вынуждены принять ответные меры»⁴⁹.

В качестве сопровождающих, которым предстояло отправиться в Имперское министерство пропаганды на Вильгельмштрассе, были назначены сотрудники разведотдела полковник Николай Вайгачев и переводчик старшина Валентин Журавлев⁵⁰. Перед ними командармом была поставлена задача: «Вы поедете с Хейрихсдорфом к доктору Гансу Фриче. От имени немецкого правительства Фриче даст приказ войскам о капитуляции, о сдаче войск в плен в полном порядке, с вооружением и техникой. Пусть Фриче передаст по радио всем, что советское командование приняло предложение о капитуляции и берет Берлин и весь его гарнизон под свою защиту. Вы обеспечите приезд Фриче на нашу радиостанцию и установите контроль за передачей того, что я сказал. После выступления Фриче по радио он и его ближайшие сотрудники должны прибыть сюда. Будем здесь разговаривать о дальнейшем»⁵¹.

Как раз в тот момент, когда штаб 8-й гвардейской армии покидали представители Фриче, сюда — в квартиру фрау Анни Геббельс — прибыл генерал Вейдлинг, о чем мы уже говорили выше.

Около 11:30 в штаб 8-й гвардейской армии на самоходке был доставлен Ганс Фриче — «в сером пальто, в очках, небольшого роста»⁵². Он сообщил, что приказ о капитуляции им подписан, передан по радио всем частям и подразделениям, обороняющим Берлин. Фриче попросил разрешить связаться с Дёницем, однако Соколовский отказал, лишь сказав, что все будет зависеть от ответа маршала Жукова. После небольшого обсуждения, в ходе которого Соколовский обещал Фриче, что советские войска обеспечат в городе порядок, они расстались.

«Звонок телефона. Начальник штаба армии доложил, что в Берлине стало тихо.

Я сообщил об этом всем присутствующим на КП.

— Наступает конец войны (курсив мой. — К.З.), — возбужденно сказал Василий Данилович Соколовский⁵³. <...>

В полдень берлинский гарнизон капитулировал. Мы вышли на улицу. Вокруг тишина, от которой мы так отвыкли. С непривычки она кажется звенящей. И вдруг мы услышали, как где-то недалеко чеканит шаг строй. Даже не верится, что это наши гвардейцы могут маршировать так торжественно. Из парка Тиргартен идет рота 79-й гвардейской стрелковой дивизии. Роту ведет гвардии капитан Н.И. Кручинин. Он только что закончил очистку восточного бункера от фашистов, пытавшихся еще сопротивляться. Там был сделан последний выстрел в полосе 8-й гвардейской армии»⁵⁴.

По мере того как до немецких войск доводился приказ Вейдлинга, а также благодаря выступлению Фриче сопротивление противника в Берлине постепенно прекращалось. Остатки берлинского гарнизона сдались. Сколько их было, до сих пор определить трудно — официальные данные дают представление лишь обо всей Берлинской наступательной операции: войска 1-го Белорусского фронта с 16 апреля по 13 мая взяли 250 675 пленных, войска 1-го Украинского фронта с 15 по 29 апреля — 55 080, войска 2-го Белорусского фронта с 5 апреля по 8 мая — 84 234⁵⁵, то есть примерно 380 тысяч человек, в то же время в зарубежных источниках ходит и цифра 479 298 пленных. Что касается самого Берлина, то, например, Чуйков пишет, что войска его армии только на своем участке 2 мая взяли в плен 17 300 солдат, офицеров и генералов. Георгий Жуков в воспоминаниях указывает: «К 15 часам 2 мая с врагом было полностью покончено. Остатки берлинского гарнизона сдались в плен общим количеством более 134 тысяч человек». Сводка Совинформбюро от 2 мая 1945 года сообщила: «Берлинский гарнизон, оборонявший город, во главе с начальником обороны Берлина генералом от артиллерии Вейдлингом и его штабом 2 мая, в 15 часов, прекратил сопротивление, сложил оружие и сдался в плен. 2 мая к 21 часу нашими войсками взято в плен в городе Берлине более 70 000 немецких солдат и офицеров». Эта же цифра была приведена и в приказе Верховного главнокомандующего № 359 от 2 мая 1945 года.

* * *

В конце апреля — начале мая 1985 года, то есть к 40-летию происходивших событий, на фасаде рядом с входом в многоквартирный дом № 2 на Шуленбургринг в Темпельхофе была открыта латунная памятная табличка. Надпись на немецком языке на ней гласила: «В этом доме 2 мая 1945 года было подписано перемирие для Берлина»⁵⁶.

То, что это событие было увековечено, отрадно. Однако хорошо видно, что текст на табличке не совсем соответствует действительности. Ведь именно перемирия добивался от советского командования генерал Кребс, действовавший по поручению Геббельса и Бормана и во исполнение воли покончившего с собой Адольфа Гитлера. Именно перемирие отказалось подписывать советское командование, потребовавшее (и добившееся) безоговорочной капитуляции. Историческая справедливость была восстановлена уже в XXI веке. В мае 2008 года депутаты от социал-демократической фракции районного совета Темпельхофа обратились в администрацию с соответствующим заявлением, указывая, что «текст на нынешней мемориальной доске неточно отражает исторические факты. <...> Эта фраза вводит в заблуждение, поскольку соглашение от 2 мая 1945 года было не перемирием, а безоговорочной капитуляцией. Однако мемориальная доска, посвященная этому важному для Берлина событию, обязательно должна быть исторически правильной». С этим сложно не согласиться. И вот в феврале 2009 года была установлена новая доска, надпись на которой гласила (и гласит на сегодняшний день): «В этом доме находился командный пункт командующего 8-й советской гвардейской армией генерала Чуйкова. Здесь 2 мая 1945 года генерал Вейдлинг, как командующий Берлинским районом обороны, подписал приказ немецким войскам о немедленном прекращении боевых действий в Берлине. Для Берлина это означало конец войны»⁵⁷.

Примечания

¹ Schramm P.E. Kriegstagebuch des Oberkommandos der Wehrmacht, 1944–1945. Teilband II. Herrsching, 1982. S. 1466.

² Wehrwissenschaftliche Rundschau 1962. 12 (I Bd.). S. 118, 170.

³ Вильгельм Монке (Mohnke; 15.03.1911–06.08.2001) — бригадефюрер СС и генерал-майор войск СС (30.01.1945). С 1931 года член НСДАП (№ 649 684), с 1933 года — СС (SS-Nr 15 541). С 1933 года служил в «Лейбштандарте СС Адольф Гитлер» (LAH). 20.08.1944–02.02.1945 командир 1-й танковой дивизии СС LAH. В начале 1945 года был тяжело ранен, находился на лечении в Берлине. В ночь на 21.04.1945 лично А.Гитлером назначен командиром боевой группы по обороне правительственного района Берлина. 02.05.1945 взят в плен советскими войсками. 13.02.1952 приговорен к 25 годам заключения. В 1955 году передан властям ФРГ и освобожден.

⁴ Собственноручные показания командира дивизии «Адольф Гитлер», начальника Центрального района обороны Берлина Вильгельма Монке. Москва. 18 мая 1945 года // Агония и смерть Адольфа Гитлера. М.: ИД «Звонница», 2000. С. 181–182.

⁵ Ныне Штреземанштрассе. Это был один из самых больших и роскошных отелей Европы. В конце апреля 1945 года он был практически полностью разрушен во время налета англо-американской авиации; остатки снесены в 1954 году.

⁶ Вольф Зейферт (Seiffert; 19.04.1913–?) — подполковник (01.08.1944). Служил в артиллерии. В апреле-мае 1945 года возглавлял зону Z обороны Берлина.

⁷ Вольф Хейрихсдорф (Heirichsdorf; 1907–?) — регирунгсрат, доктор филологии. С 1930 года член НСДАП. С 1939 года сотрудник Имперского министерства народного просвещения и пропаганды; референт Й.Геббельса по вопросам культуры и науки.

⁸ Антонов В.С. К последнему рубежу. М.: Воениздат, 1987.

⁹ Иосиф Анатольевич Казаков (23.04.1896–?) — полковник (1943). С 1918 года в РККА. 30.11.1943–03.01.1945 командир 230-й стрелковой дивизии, 16.02.1945–11.05.1946 — 102-го гвардейского стрелкового полка. С апреля 1946 года командир 69-го гвардейского, с декабря 1947 по март 1949 года 97-го механизированных полков. С марта 1951 года в запасе.

¹⁰ Григорий Борисович Смолин (10.04.1905–19.12.1963) — полковник (1944). С 1927 года в РККА, с 1941 года член ВКП(б). С мая 1944 года заместитель командира, в феврале–июле 1945 года командир 35-й гвардейской стрелковой дивизии. С ноября 1945 по июнь 1946 года заместитель командира 28-го гвардейского стрелкового корпуса. С октября 1946 года в отставке; работал председателем городского комитета ДОСААФ в Сызрани.

¹¹ Василий Афанасьевич Глазунов (20.12.1896–27.06.1967) — дважды Герой Советского Союза (19.03.1944, 06.04.1945), генерал-лейтенант (19.03.1944). С 1918 года в РККА, с 1926 года член ВКП(б). 18.11.1943–05.09.1944 и 14.11.1944–09.05.1945 командир 4-го гвардейского стрелкового корпуса. Отличился при форсировании Днепра, в Никопольско-Криворожской операции, освобождении Одессы, Висло-Одерской операции и штурме Берлина. После войны, с января 1946 года, командовал 125-м стрелковым корпусом. С июня 1946 по май 1949 года генерал-инспектор воздушно-десантных войск. С июня 1954 года в отставке.

¹²  Николай Митрофанович Пожарский (22.04.1899–12.09.1945) — Герой Советского Союза (06.04.1945), генерал-лейтенант артиллерии (19.03.1944). Член ВКП(б) с 1917 года. С 1918 года в РККА. С 1942 года командующий артиллерией 62-й (с 16.04.1943 — 8-й гвардейской) армии.

¹³  Матвей Григорьевич Вайнруб (02.05.1910–14.02.1998) — Герой Советского Союза (06.04.1945), генерал-лейтенант танковых войск (1959). С 1929 года в РККА, член ВКП(б) с 1931 года. С 03.02.1943 командующий бронетанковыми и механизированными войсками 62-й (с 16.04.1943 8-й гвардейской) армии. После войны командовал танковой дивизией, в 1960–1970 годах заместитель командующего Киевским военным округом. С 1970 года в запасе.

¹⁴  Теодорих фон Дуффинг (Dufving; 20.06.1907–2001) — полковник (01.01.1943). С 1944 года командир 76-го танкового артиллерийского полка, с января 1945 года начальник штаба 609-й пехотной дивизии. С 10.03.1945 начальник штаба 56-го танкового корпуса; после того как командир корпуса генерал Г.Вейдлинг был назначен командующим обороной Берлина, Дуффинг автоматически возглавил и его «военный» штаб. 2 мая сдался советским войскам. В 1955 году был освобожден и вернулся в ФРГ.

¹⁵ Еще с 1930 года во время учебы на секретных курсах офицеров Генштаба Кребс начал специализироваться по СССР и изучать русский. С лета 1933 по осень 1934 года он служил помощником военного атташе, а с 01.10.1940 по 22.06.1941 — 1-м заместителем военного атташе в Москве, причем с 17 марта по 8 мая 1941 года исполнял его обязанности.

¹⁶  Карлис Нейландс (Neilands; 15.02.1917–?) — оберштурмфюрер СС (1944). Он служил адъютантом 33-го (латышского) гренадерского полка войск СС, а затем в штабе 15-й гренадерской дивизии войск СС (латышской № 1).

¹⁷ В.И. Чуйков пояснил: «Должен признаться, что я не знал о смерти Гитлера и не ожидал услышать о ней из уст Кребса. Однако же, готовясь к этому разговору, я настроил себя встретить любую неожиданность спокойно, не выказывая и тени удивления, не делая торопливых выводов. Я знал, что опытный дипломат — а Кребс был именно таковым — никогда не начнет разговора с того вопроса, который для него является главным. Он обязательно сначала разведает настроение своего собеседника, а затем постарается повернуть разговор так, чтобы о главном вопросе заговорил первым тот, кто должен его решить».

¹⁸ Чуйков В.И. От Сталинграда до Берлина. М.: Сов. Россия, 1985. С. 662.

¹⁹ Цит. по: Венков И.Н. Агония // Военно-исторический журнал. 1992. № 6/7. С. 8–9.

²⁰ Чуйков В.И. От Сталинграда до Берлина. С. 662–663.

²¹ Вишневский В.В. Дневники военных лет (1943, 1945 годы). М.: Сов. Россия, 1974. С. 390–392.

²² Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. Глава 22: Безоговорочная капитуляция фашистской Германии. Все приведенные далее слова Г.К. Жукова взяты из этого источника (если не указано иное).

²³ Чуйков В.И. От Сталинграда до Берлина. С. 663–664, 666–667.

²⁴ Там же. С. 667.

²⁵ Венков И.Н. Агония. С. 9.

²⁶ Чуйков В.И. От Сталинграда до Берлина. С. 668.

²⁷ Там же. С. 669–670.

²⁸ Там же. С. 678.

²⁹ Там же. С. 682.

³⁰ Там же. С. 682–683.

³¹ Там же. С. 684.

³² Там же. С. 687.

³³ Вишневский В.В. Дневники военных лет... С. 408.

³⁴ Венков И.Н. Агония. С. 9.

³⁵ Протокол допроса командующего обороной Берлина генерала Г.Вейдлинга // Лавренов С.Я., Попов И.М. Крах Третьего рейха. M.: АСТ, 2000. С. 570.

³⁶ Собственноручные показания... Монке. С. 182–183, 184.

³⁷ Протокол допроса командующего обороной... С. 570–571.

³⁸ Из протокола политического опроса личного референта Геббельса по вопросам науки и культуры В.Хейрихсдорфа // Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4/5): Битва за Берлин (Красная армия в поверженной Германии): Документы и материалы. М.: Терра, 1995. С. 310–311.

³⁹ В разных источниках текст этого сообщения несколько различается. Например, Чуйков дает следующий вариант: «Алло! Алло! Говорит 56-й германский танковый корпус. Просим прекратить огонь. В 0:50 по берлинскому времени высылаем парламентеров на Потсдамский мост. Опознавательный знак — белый флаг. Ждем ответа».

⁴⁰ Зигфрид Кнаппе (Knappe; 17.01.1917–01.12.2008) — майор. С 03.03.1945 1-й офицер Генштаба 56-го танкового корпуса, а с 23 апреля — и штаба командующего обороной Берлина. С мая 1945 года в советском плену. В 1949 году освобожден и вернулся в ФРГ.

⁴¹ Иван Васильевич Семченков (30.03.1909–?) — полковник (1943). С 1931 года  в РККА. С апреля 1943 года начальник штаба 57-й гвардейской стрелковой дивизии. С мая 1944-го по октябрь 1945 года заместитель командира 47-й гвардейской стрелковой дивизии (с перерывом 06.02–14.03.1945, когда он временно командовал 79-й гвардейской стрелковой дивизией). С апреля 1948 года начальник штаба 9-й гвардейской механизированной дивизии. С февраля 1950 года начальник оперативного отдела штаба 7-й механизированной армии, с апреля 1952 года — 3-й гвардейской механизированной армии ГСОВГ. В августе 1955 года уволен в запас.

⁴² Семен Антонович Глущенко (25.10.1917–02.07.2011) — подполковник. С 1938 года в РККА. Летом 1942 года начальник разведки 33-й гвардейской стрелковой дивизии. Затем помощник начальника разведки 62-й, с апреля 1943 года — 8-й гвардейской армий. С января 1943 года присутствовал при пленении генерал-фельдмаршала Ф.Паулюса.

⁴³ Чуйков В.И. От Сталинграда до Берлина. С. 692.

⁴⁴ Курт Войташ (Woytasch; 06.12.1878–23.07.1965) — генерал-лейтенант (1941). С 01.12.1939 командир 181-й пехотной дивизии. 01.03.1942 был переведен в резерв, а 30.06.1942 уволен в отставку.

Вальтер Шмид-Данквард (9.10.1887–1963) — генерал-лейтенант (01.12.1940). С 01.10.1939 начальник 111-го артиллерийского командования. 01.05.1941 переведен в резерв, а 28.02.1942 уволен в отставку. Оба этих отставных генерала в апреле-мае 1945 года состояли при штабе обороны Берлина. Они сдались вместе с Вейдлингом, а в 1949 году были освобождены и вернулись в ФРГ.

Ганс Рефиор (Refior; 29.10.1906–1973) — полковник (01.10.1944). С 18.03.1945 начальник штаба командующего обороной Берлина. После назначения на этот пост Г.Вейдлинга, 23 апреля, остался начальником «гражданского» штаба, в то время как «военный» штаб возглавил фон Дуффинг. С мая 1945 года в советском плену. В 1949 году освобожден и вернулся в ФРГ.

⁴⁵ Kapitulationsbefehl. vom. 2. Mai 1945. https://www.liberationroute.com/pictures/735/german-capital-surrender-2_1280_1280_fit_90.jpg; дата обращения 06.01.2025.

⁴⁶ Чуйков В.И. От Сталинграда до Берлина. С. 698.

⁴⁷ Донесение командующего войсками 1-го Белорусского фронта Верховному главнокомандующему с текстом письменного обращения к нему первого заместителя Геббельса Г.Фриче о прекращении военных действий. 2 мая 1945 года, 17:30 // Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4/5). С. 281.

⁴⁸ Вишневский В.В. Дневники военных лет... С. 415.

⁴⁹ Чуйков В.И. От Сталинграда до Берлина. С. 694.

⁵⁰ Николай Николаевич Вайгачев (09.12.1904–23.01.1974) — полковник. С 1939 года в РККА. С 1942 года заместитель начальника разведки по политчасти 62-й, с апреля 1943 года — 8-й гвардейской армий. С 1950 года в запасе. В 1956–1960 годах директор строительного техникума.

Валентин Николаевич Журавлев (10.02.1901–?) — старшина. С 1941 года в РККА. С 1945 года переводчик следственной части разведотдела штаба 8-й гвардейской армии.

⁵¹ Чуйков В.И. От Сталинграда до Берлина. С. 695.

⁵² Там же. С. 698.

⁵³ Вс. Вишневский в своих дневниках указывает, что эти слова были сказаны начальником Политуправления 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенантом Сергеем Галаджиевым.

⁵⁴ Там же. С. 699.

⁵⁵ См.: Русский архив: Великая Отечественная: Битва за Берлин (Красная армия в поверженной Германии): Т. 15 (4/5).

⁵⁶ In diesem Haus wurde am 2. Mai 1945 der Waffenstillstand für Berlin unterzeichnet.

⁵⁷ In diesem Haus befand sich der Gefechtsstand des Befehlshabers der 8. sowjetischen Gardearmee, General Tschuikow. Hier unterzeichnete am 2. Mai 1945 General Weidling als Befehlshaber des Verteidigungsbereichs Berlin den Befehl an die deutschen Truррen, in Berlin sofort die Kamрfhandlungen einzustellen. Für Berlin bedeutete dies das Ende des Krieges.