Михаил Попов. Традиционный первый вопрос: как и откуда пришел в литературу поэт и прозаик Максим Замшев?

Максим Замшев. Любое большое жизненное дело должно начинаться с увлечения. Первое осознанное чтение — это «Герой нашего времени». И полное восхищение чудом словесности. Затем, в перестройку, стало много чтения, прежде не очень открытого. Меня потрясли поэты Серебряного века, многое я заучивал наизусть. Жизнь текла своим чередом: школа, Гнесинское училище, армия... В армии начали складываться первые стихотворения. Служил я в Ленинграде, в оркестре Военно-медицинской академии, горжусь, что был участником последнего советского военного парада. Ленинград в 90-е годы — особое место, где смешивалось все. Юность, атмосфера, Блок, Достоевский — все это направляло к литературе, но, конечно, без мысли, что ты писатель. Все было для себя. Главной была музыка. Но постепенно поэзия занимала все большее место. Появлялись друзья — поэты-ровесники, и в итоге я рискнул и подал документы в Литинститут. Честно? Сейчас бы я сам себя не принял. Но мне повезло.

М.П. В Литературном институте вы учились в семинаре Владимира Фирсова. Был у нас такой поэт. Несколько слов о нем и об институте.

М.З. Годы в Литинституте — счастливейшее время. Я учился с 1996-го по 2001-й. Педагоги — все как на подбор. Помню ощущение перед поступлением: кажется, что ты образованный человек, все знаешь; после первой же недели ужас: оказывается, ты почти ничего не знал, все впереди. Институт давал грандиозное гуманитарное образование, не сухое, очень живое. Владимир Фирсов был значительным русским поэтом, тонким мастером. Он никого не кроил под себя, позволял развиваться каждому согласно своей органике. Любимая фраза его: «Если голоса нет, его не поставишь, если есть — главное, не испортить». Он прожил богатую событиями литературную жизнь, слушать его рассказы было частью учебы. Его душа болела за Россию, и он хотел, чтоб мы не отрывались от корней. При этом сам он был поэтом старой школы, где техника первостепенна, и этому у него было учиться легко, даже на примерах его стихов. Сейчас он несколько забыт, жаль. Вот какие чудесные строки у него есть:

Моим ровесникам,
зверски расстрелянным фашистами

Лишь глаза закрою...
В русском поле —
Под Смоленском, Псковом и Орлом —
Факелы отчаянья и боли
Обдают неслыханным теплом.

Пар идет от стонущих деревьев.
Облака обожжены вдали.
Огненным снопом
Моя деревня
Медленно уходит от земли.
От земли,
Где в неземном тумане
На кроваво-пепельных снегах,
Словно в бронзе,
Замерли славяне.
Дети,
Дети плачут на руках...

М.П. Насколько я понимаю, и музыкальное образование имело место. Не на пустом месте вырос роман «Концертмейстер».

М.З. Да. Гнесинское училище. Класс хорового дирижирования. Мечты стать композитором. Не все мечты сбываются. Музыкой я тоже болел, был увлечен, но в музыке большой практический вопрос, комплекс обстоятельств. Так, хоровому дирижеру нужен коллектив, площадки для выступлений. Композитору нужно, чтоб его произведения исполняли. В 90-е годы все это было в упадке. Ну и... Наверное, я осознал в какой-то момент, что в литературе мне будет комфортней. Ошибся или нет — это уже неважно. Музыка для меня по-прежнему важна. Я теперь квалифицированный слушатель, и это большое счастье.

Сейчас в Москве и Петербурге есть возможность услышать много великолепной музыки. Конечно, «Концертмейстер» вырос на этом жизненном материале во многом. Но есть еще одно ценное обстоятельство. Моя бабушка, Елизавета Петровна Бельская, работала заведующей бюро пропаганды советской музыки. С детства я был, что называется, внутри музыкального мира, много кого видел и знал из больших музыкантов: Светланова, Хренникова, Туликова, Вайнберга, Денисова. Мои наблюдения за их повседневной жизнью также дали почву для «Концертмейстера». Плюс трагическая история великого композитора Александра Локшина требовала, чтобы кто-то о ней написал. В романе, который целиком печатался в вашем замечательном журнале, он выведен как композитор Александр Лапшин. В романе упоминается много музыки. Знаю, что ряд читателей ставили записи во время прочтения, и это одна из целей, которые я перед собой ставил, работая над этим текстом.

М.П. Но «Концертмейстер» был не первым романом. Я помню большие билборды на улицах Москвы с рекламой романа «Избранный».

М.З. На данный момент я написал шесть романов. Все они изданы. Мне о них говорить смысла нет, тут слово только за читателями. Так что мой стаж прозаика больше 20 лет. И я, говорю это без всякого лукавства, пока ощущаю себя учеником. Всегда следует на встречах странный вопрос: почему перешли на прозу? Но я не переходил, стихотворения продолжают писаться, и выходят книги. В частности, в 2024 году вышла книга в издательстве «Зебра Е» «Я жил в ладу с родной страной». Пробую себя еще в одном жанре, но об этом пока говорить преждевременно. Надеюсь, скоро все это дойдет до логичного завершения.

М.П. Интересна история прихода Максима Замшева в «Литературную газету».

М.З. В «Литературную газету» меня пригласил Юрий Поляков и поручил сперва заниматься премией Дельвига. Потом я работал в газете в разных должностях. В 2017 году решение Юрия Полякова сосредоточиться на творческой работе и желание Совета АНО попробовать меня в роли главного редактора совпали. Понимаю, что для многих это было шоком. Все реагировали по-разному: кто-то протягивал руку дружбы и помощи, кто-то высказывался в таком ключе: как можно? да кто это такой? да это не писатель, никто его не знает и т.д.

Не собираюсь это комментировать, даже в виде штампа «собаки лают — караван идет». Называть уважаемых людей собаками не хочется, но скажу одно: несмотря на все сложности текущего времени, как то ковид, мировая турбулентность, уменьшение роли печатной прессы в связи с наступлением цифрового контента, газета живет, развивается, постоянно ищет новых авторов, новые форматы, реализует грантовые проекты, ведет активную общественную деятельность. Нас поддерживает государство, наши собственные коммерческие показатели растут. Планов также много. Мы активно печатаем молодых авторов, предлагаем им пробовать себя в разных жанрах. Действует постоянная рубрика «Литературный резерв», где уже больше сотни молодых писателей получали трибуну. Я наблюдаю за молодыми с радостью, их помыслы чисты.

М.П. Как делится ваше рабочее время между прозой, газетой и поэзией? В общем-то это довольно разные вещи.

М.З. Я не знаю. В принципе тут нет рецепта, хотя это сложно. Стараюсь не тратить время на чепуху, типа соцсетей. Хочется больше времени на чтение, но тут уж как есть. Очень важно, на мой взгляд, уметь отделять одно от другого. Условно — не писать стихи на газетных планерках и не думать о газетных заметках при написании прозы. И на каждой из работ концентрироваться до предела. Тогда получится.

М.П. Не кажется ли вам, что в писательской среде появляются новые баррикады, еще почище прежних?

М.З. Это реальность, и реальность горькая. Не стоит, думаю, здесь перечислять все линии этого противостояния. Их много. Я не из тех, кто испытывает восторг от всего этого. Полагаю, это вышло за грани культурной полемики, перешло в разряд грубых вещей, вплоть до доносов и проклятий. Конечно, единообразие, особенно попытки его пошловатого советского варианта, тоже вредны. Дискуссии должны вестись.

Но есть черта, за которую нельзя переходить. Это черта — донос, коллективные письма с требованием расправы, использование государственной карательной машины против оппонента. «Литературная газета» всегда ставила своей целью давать возможность высказаться как можно большему числу писателей с разными взглядами и подходами. Мы сейчас, с учетом всех особенностей времени, придерживаемся этой стратегии. У многих она вызывает ярость, но ничего, переживут.

Честно скажу, я знал, что в нашей стране много людей, поддающихся истеричным эмоциям, попросту глупых, но последние три года убедили меня, что я недооценивал их число. Такие истерики вредят всем, не позволяют литературному процессу свободно дышать, создают омерзительную клановую дисциплину. Но, как говорится, наблюдаем то, что наблюдаем.

М.П. Согласны ли вы с утверждением, что у нас в литературе возобладало одно прозаическое направление — «новый реализм», или жанровая литература (фэнтези, фантастика, детективы) составляет ему солидную оппозицию?

М.З. Полагаю, что обозначать направления дело неблагодарное. Каждый писатель сам выбирает свой стиль и метод. Наблюдая за современной палитрой, конечно, исключая существующего как бы отдельно от процесса Виктора Пелевина, можно сказать, что реалистов больше. Перечисленные вами жанры существуют все-таки в другом сегменте, сложно их сопоставлять. Но насколько я вижу, реалисты тоже не горят желанием существовать только в рамках классического метода, многие что-то придумывают, делают шаги в сторону утопий, магического реализма. Да и сам реализм с разными ракурсами сейчас существует. Кто-то наблюдает за темными сторонами души, кого-то интересует атмосфера, кого-то человек в истории, кого-то свои воспоминания. Многие используют в серьезных романах остросюжетные приемы. Все это интересно. Я вообще считаю, что современная проза — это то, что останется от нашего времени наверняка, политические турбуленции забудутся, а проза останется.

М.П. Литература нон-фикшн, столь бурно расплодившаяся на полках книжных магазинов, о чем свидетельствует в нашем общественном сознании? Ведь утрачивается умение описывать иное.

М.З. Я думаю, это связано с тем, что мы десятилетиями искажали нашу историю в самые разные стороны. Из книг нон-фикшн люди черпают более объективные знания, чем из исторических трудов. Если утратится умение описывать иное, будет грустно. Все же литература — это художественное отображение действительности, не прямое. Надеюсь, этого не произойдет. Фантазия — это важнейшая часть художественного процесса. Литература — это не документ, документы в архивах, литература — это образ. Сейчас писатели — настоящие воины, они борются со всеми видами энтропии, пошлости, художественных казусов, с нежеланием народа читать и много с чем еще. Но дело их правое...

М.П. На ваш взгляд, из какого сегмента отечественной литературы — «новый реализм», нон-фикшн, фэнтези, приключения — надо ждать прихода большого романа?

М.З. Я думаю, это будет синтез жанров. Как «Мастер и Маргарита». Литература всегда аккумулирует лучшее из разных методов, создавая новый стиль. Сейчас появилось поколение писателей, которое выросло без запретов. И из этих разных эстетик может получиться хорошее варево. Будем ждать. Да и сами, я думаю, еще пошумим.

М.П. «Литературная газета» дает большую возможность для высказывания поэтам из всех республик России. На ресурсе «Поэзия.ру» зарегистрировано полтора миллиона авторов. Почему, на ваш взгляд, количество не переходит в качество?

М.З. В литературе такого закона в принципе нет. Почему не появляются гении?

Ну, во-первых, знаю многих поэтов, кто поспорит с этим.

Во-вторых, важное значение имеют ситуация, критерии оценки, состояние общества.

Точно могу сказать, что в России сейчас много великолепных поэтов. Но они не воспринимаются так, как, к примеру, в свое время Вознесенский или Ахмадулина. Почему? Поэзия вынуждена бороться со всеми видами досуга, и это совсем другой разрез. В этой кутерьме за мыслями поэта не идут, соблазнительны другие тропы.

Конечно, есть и явления бесконтрольной публикации в Интернете графоманов, набирающих лайки. Но при этом в наше смутное время поневоле подумаешь: пусть лучше пишут, чем разбойничают. Многие поэты, по моим наблюдениям за молодежью, не влюблены в русскую поэзию, не дышат ей, не хотят читать, и это путь в никуда. Самородки встречаются, конечно. Но и их невежество не красит. Возможно, сейчас поэзия требует какого-то нового осмысления — слишком много в ней было вершин в двадцатом веке, поэт же должен перепрыгивать, а не достигать уже достигнутого. И поэзия готовится к этому прыжку, подбирает инструментарий, ищет прыгунов. Посмотрим! Не исключаю, что некая поэтическая стагнация может затянуться. Не у всех поэтов есть желание «иметь лица не общее выражение», зато есть неистовое стремление к лайкам, к выступлениям, к саморекламе. Тут нужна мера. Не всегда наблюдаю ее. Хотя это, конечно, относится не ко всем.

М.П. И еще один традиционный вопрос. Об искусственном интеллекте. Когда он отправит на пенсию большую часть отечественных и не только отечественных литераторов?

М.З. Надеюсь, при моей жизни этого не случится. Если же человечество сделает выбор в пользу всего искусственного — а этот процесс идет, — то поедем копать картошку все, всем писательским беспокойным цехом. Тоже неплохо!