Николай Железняк. Град на крови

Одним из непререкаемых достоинств нового романа Николая Железняка «Град на крови» является, несомненно, то, что роман прочитывается от первой до последней страницы на одном дыхании. Действие захватывает с самого начала и не отпускает до конца. При этом текст настолько плотный, что, в отличие от многих сочинений современных авторов, его невозможно читать «по диагонали», не упустив при этом важных эпизодов и деталей.

К слову о деталях. Например: «Она попробовала осторожно пенку кофе, смочив и облизав губы. Кислит, робусты добавили из жадности. Придется всыпать сахар». Казалось бы, малозначительный штрих. Но именно такие штрихи создают для читателя эффект присутствия.

Автор очень чуток к самым мелким подробностям. Не зря ведь Борис Пастернак в поэме «Высокая болезнь» писал:

Теперь из некоторой дали

Не видишь пошлых мелочей.

Забылся трафарет речей,

И время сгладило детали,

А мелочи преобладали.

Действие романа развивается параллельно на нескольких планах. Основная линия — отношения, перипетии и страсти главных персонажей, именами которых названы главы романа.

События в жизни героев происходят на фоне полумистической истории старинного замка — града Снежник, — построенного, по преданию, в XI веке в живописной долине рыцарем-крестоносцем Дормандом Рыжим, погубившим своих соратников в походе в Святую землю и продавшим душу дьяволу ради несметных сокровищ, поиск которых неизбежно приводит к гибели жаждущих легкой добычи.

Отдельной нитью проходят через сюжет романа трагические события на Балканах в 90-х годах XX века, в которых непосредственное участие принимал Максим, один из главных героев.

Сын бельгийки и черногорца участвовал в кровавой, по сути, гражданской войне на территории распавшейся на осколки Югославии, где сербы, хорваты, боснийцы, албанцы с невиданной жестокостью предавали смерти всех, кого считали врагами. А если к этому добавить обилие смешанных браков между представителями разных национальностей, населяющих бывшие братские республики, в одночасье объявившие себя независимыми государствами, неудивительно, что война представится сущим адом.

И это снова отсылает нас к мистической теме, проходящей красной нитью через весь сюжет. Последняя владелица града Снежник, таинственная Герцогиня, внезапно возрождается соседкой с верхнего этажа над квартирой героев, где происходит развязка романа.

Клубок отношений Максима, Анны, Эдгара, Марины, Виктора и Лоры все больше запутывается и так никогда и не распрямляется в путеводную нить, которая выведет героев из лабиринта страстей. Но над всеми метаниями героев, над их самолюбием и самовлюбленностью, над чудовищной жаждой любой ценой, даже ценой чьей-то смерти, достичь желанной цели возвышаются слова, которыми старец каждый раз заканчивает повествование об основании, расцвете и падении града Снежник: «Старик оканчивал притчу фразой, в которую вкладывал всю душу и помыслы, называя молитвой. Это была самая короткая молитва из когда-либо слышанных людьми: в любви любим...»

Нельзя не отметить скрупулезную точность в описании мест, в которых разворачивается действие романа, будь то Париж, маленький голландский городок, в котором заканчивает свои дни непутевая мать Максима, боснийское местечко Липовань, веками существующее бок о бок со зловещим градом Снежник. Создается полное впечатление, будто читатель вслед за автором сам побывал во всех этих местах и наяву был свидетелем всех происходящих событий.

Еще больше впечатляет подробнейшее описание эротических игрищ Анны перед убийством Виктора и описание черной мессы, происходящей в окрестностях местечка Липовань. Полностью отдавая себе отчет в том, что автор никак не мог быть свидетелем или участником подобных событий, читатель поневоле верит, что описанное происходило именно так, и никак иначе.

Сюжет романа держит читателя в непрерывном напряжении еще и потому, что мотивы героев раскрываются постепенно, шаг за шагом, от главы к главе.

Но когда итог, казалось бы, достигнут, развязка наступила, читателя ждет очередной неожиданный поворот. Происходило ли все описанное в романе на самом деле или всего лишь было разыграно в пьесе, которую герои репетируют под руководством Эдгара в его с Мариной квартире? Автор предоставляет читателю право самому дать ответ на этот вопрос.

Очень важной находкой автора стала побочная тема, проходящая сквозь сюжет, — стихи Рафайло Кажанегры, вымышленного автором поэта:

Освещая шаг идущим меж вод,

Поведи их по морю на берег иной.

Опустел торный путь, все ушли за тобой,

Дай надежду, и люди оправдают исход!

Финальной точкой романа закономерно становится окончательное падение мистического замка. Снежник, град на крови, канул в бездну, из которой и возник когда-то: «А после заволокли землю тучи, и пошел дождь, ливень, какого никогда до той поры не видели люди. Бурные потоки неслись с гор, сметая все препятствия по долинам, и валуны мчало в стремнинах, трехсотлетние темные дубы спичками мелькали в коричневой пенистой воде. И когда утихомирились реки — замка не существовало более. Разнесло по камню без остатка. Будто и не было мифического града никогда».

Андрей Галамага

Евгений Сидоров. Осколки души и памяти

Насколько я себе представляю, книги, подобные этой, пишутся на излете литературной карьеры. Позади большой путь, много встречено на этом пути замечательных людей, в огромном количестве знаменательных событий довелось поучаствовать, и появляется в какой-то момент нестерпимое желание всем этим поделиться. Ничего не выдумывая. Основываясь только на достоверных свидетельствах памяти.

Вы скажете, память иногда подводит. Возможно, и даже наверняка. Но это не отменяет ее свидетельств.

Книга Евгения Юрьевича Сидорова разбита на три части. Открывается она интервью, которое взяла у автора Елена Калашникова; обозначено это как предисловие и называется «Русский смысл мерцает в тумане».

Заканчивается книга тоже интервью, теперь уже взятым Светланой Зориной и называющимся «Никто не судья в собственном деле».

Основной корпус книги располагается между двумя этими материалами и выполнен в известной манере, которая называется «записки на манжетах», «камешки на ладони» или как-то в этом роде.

Иногда это точно, хлестко, иногда развернуто, медитативно, временами это просто приведенные документы, но читается — не оторваться!

Приведу что-нибудь для примера:

«Виктор Ерофеев заявил по радио о покойном Дмитрии Александровиче Пригове: “Это наш Пушкин!”

Чухонцев, когда я ему сказал об этом, подтвердил: “Так оно и есть. Это их Пушкин”.

Дмитрий Александрович Пушкин был чрезвычайно умен и исключительно изобретателен. Светлая ему память!»

Хорошая, интересная книга, всем советую ее прочитать. Их немного таких, честных свидетельств эпохи.

Сергей Казначеев. Последний день зимы

Сергей Казначеев серьезный человек, доктор филологических наук, в Литературном институте учился в семинаре прозы у Александра Проханова и всю свою сознательную жизнь писал стихи.

Стихи своеобразные, как он определяет — «головные». Выпустил несколько сборников, и вот в очередном, «Последний день зимы», решил поговорить на эту тему.

«С древних времен люди, от Аристотеля до Пушкина и Заболоцкого, задумывались о соотношении рассудка и чувственного восприятия. “Ум всегда в дураках у сердца”, — заявил проницательный Франсуа де Ларошфуко, имея в виду, что свои когнитивные способности мы ценим значительно ниже чувственных. Но дело в том, что в реальности все это неразрывно переплетено и одно входит в другое. А потому вполне значимы такие понятия, как сердечный ум и умное сердце».

Мне представляется, что никакой принципиальной коллизии, неразрешимого противоречия здесь действительно нет. Кому придет в голову ругать «умные» стихи, не берите в руки том Тютчева или Баратынского. Достаточно отделить от «умных» стихов рассудочные. Так же точно и с «чувственными» текстами. Подлинно сердечные стихи нам дороги, а манерные отвратны.

Сергей Казначеев пошел по своему пути. Он решил разбавить «головные» стихи последнего времени, которые, кстати, немало печатались на страницах журнала «Москва», сочинениями ранней юности. То есть написанными полвека назад.

Что ж, посмотрим, удался ли эксперимент.

Листочек

Тополиный листок

Над садовой беседкой,

Поразмыслив чуток,

Оторвался от ветки.

Он всю зиму дрожал,

Трепетал, но бодрился,

А весною отпал

И в полет устремился.

Восходящий поток

Устремил его к высям,

Гордо реял листок

И к земле не стремился.

Это не все стихотворение, я прервал его «на восходящем потоке».

Я на стороне автора. Пусть удастся его эксперимент.

Владимир Гомельский. Легендарный финал

Вы, наверное, обратили внимание на то, что в современном информационном мире большой спорт оказался немного как бы на задворках. Прежде это был несомненный любимец телеканалов, футбольным матчам доставалось самое лучшее время дня для трансляций, результатами матчей интересовались все. Все подсчитывали количество своих и чужих медалей на Олимпийских играх — и вдруг как будто что-то случилось: спорт замели информационным веником куда-то в угол.

Чтобы ответить на это недоумение, надо прежде всего попытаться разобраться в этом великолепном феномене — спорте.

Существует два мнения.

Спорт — вне политики.

И другое мнение: спорт — это и есть война и политика, только в другом, культурном исполнении.

Большой русский литературовед как-то сказал по этому поводу: «Футбол — это маленькая укрощенная война».

Фил Эспозито после первого поражения в матче серии 1972 года сказал, что «хоккей — это война».

А один английский тренер заметил как-то: «Некоторые считают футбол делом жизни и смерти, на самом деле все значительно серьезнее».

Другими словами, в периоды относительной разрядки, когда мировые державы смотрят друг на друга сквозь прицелы, но не стреляют, спорт остается единственным реальным ристалищем для выяснения, кто есть кто.

Кто сильнее?

Кто талантливее?

Не так давно, когда президент Путин первый раз беседовал с президентом Трампом о том, как бы закончить побыстрее украинскую войну, он предложил американцу устроить хоккейную битву НХЛ — КХЛ. Конвертировать таким образом реальные вооруженные силы в силы хоккейные, поменять политические часы мира на спортивные хронометры. Путин лишний раз доказал, что он хорошо понимает суть происходящих событий.

Я взял для рецензии книгу о трех секундах финального баскетбольного матча на Олимпиаде 1972 года между командами СССР и Канады (считай, США).

Книга читается с большим увлечением, и ни на секунду не возникает мысли о том, что автор занимается ерундой, уделяя столько внимания нескольким секундам давнишнего спортивного события. Эти мгновения были мгновениями откровения, высшая сила вошла в физические тела наших баскетболистов. И наша победа была актом высшей спортивной, и не только, справедливости.

Сергей Шулаков

Лола Звонарёва. На берегу словесной реки

Наша жизнь подчас складывается непредсказуемо. В 2005 году, во время поездки в Греческий дом творчества на остров Родос, я встретилась с московской художницей Натальей Баженовой, которая хорошо знала лично известного критика Лолу Звонарёву, работавшую тогда в «Литературной учебе». Прошли годы, и мы с Лолой Уткировной познакомились на конференции, посвященной творчеству Юрия Кузнецова.

И вот у меня в руках новая книга Лолы Звонарёвой — «На берегу словесной реки». В этом внушительном сборнике собраны статьи, рецензии, беседы, которые написаны ранее или совсем недавно, некоторые приведены в расширенном изложении. Автор не случайно использует в названии книги образ «словесной реки», которая является прародительницей всего живого («В начале было Слово») и выступает отражением духовной жизни авторов, выражением их взглядов, эмоций, интерпретаций бытия.

Удивляешься умению писателя объединять время и пространство: от поэтов Серебряного века (К.Бальмонт, З.Гиппиус, И.Одоевцева, Д.Хармс) до писателей-«шестидесятников» (А.Зиновьев, В.Высоцкий, А.Лиханов, В.Белов, Р.Казакова) и авторов XXI века (В.Бухараев, И.Есаулов, Г.Калашников, А.Мара, Д.Лиханов); от западных регионов нашего государства (Б.Бартфельд, Калининград) до восточных (М.Кенин-Лопсан, Тыва); от северных районов (П.Кренёв, Поморье) до южных (С.Магомедова, Дагестан). В этом литературном котле слышится языковая разноголосица, и ты понимаешь, как велика и богата Россия, какая в ней заключена мощь, и через Слово обретаешь бесценный дар, заключенный в сердце нашего народа.

Но Лола Уткировна идет дальше и не только консолидирует писателей дружеских республик, входящих в состав СНГ (Н.Батракова, Беларусь), (Б.Канапьянов, Казахстан), (А.Абиджан, Узбекистан), (Г.Мирзоева, Таджикистан), но и объединяет под одной обложкой литераторов, проживающих в странах, отношения с которыми сегодня у нас непростые: Н.Табаков (Болгария), Б.Риго (Венгрия), Р.Гера (Франция), К.Сьвегоцкий (Польша), Р.Куду (Эстония). Читая материалы о них, начинаешь убеждаться: не существует преград от сердца к сердцу, когда говорят о важных вещах на едином — человеческом языке.

Лолу Звонарёву — кандидата филологических и доктора исторических наук — отличает широкий жанровый и тематический диапазон рассматриваемых произведений. В фокусе внимания литературоведа — поэзия, проза, драматургия, эссе, сказки и даже научные труды. Отдельные статьи посвящены литературной критике, русскому верлибру, детской литературе, молодой поэзии, вопросам православия, произведениям о Великой Отечественной войне.

Автор сразу, с присущим ей напором, легко и деловито приступает к анализу творчества, открывая новые грани художественного мира писателя.

В главе «Сорок лет спустя» Л.Звонарёва предлагает читателю ознакомиться с судьбами авторов, которые посвятили себя литературе, а также представляет и себя — начинающего писателя: «Двадцатидвухлетняя студентка филфака МГУ, облаченная в американские джинсы и в оранжевую жилетку с крупной надписью Hello», раскрывает причинно-следственные связи, формировавшие в юности ее вкусовые предпочтения: «Я была погружена в нее (древнерусскую литературу. — Н.Л.), решив “эмигрировать” в XVII столетие из перенасыщенного идеологией ХХ века». На формирование Звонарёвой как писателя повлияло ее окружение, те, с кем она много лет работала: Л.Кудрявцева, В.Артёмов, М.Попов, А.Сегень, А.Неверов и другие. Многое об авторе можно узнать из «Послесловия» — высказываний товарищей по перу: В.Бахревского, Е.Курс, П.Рыкова, а также из литературной справки в конце сборника.

Важной грани литературного процесса — критике уделено много внимания в книге «На берегу словесной реки» («Отстаивая достоинство литературной критики», «В поисках строгих критериев и справедливых оценок»). Автор выявляет и собственные критерии оценки: новизна, эксперимент, творческое лицо. В статье, посвященной Марку Розовскому, Лола Звонарёва выделяет «своеобразный авторский жанр» его пьес.

В зависимости от поставленных задач критик Лола Звонарёва смело синтезирует в рамках одного произведения такие жанры, как эссе, обзор, аналитическая статья, интервью. Такая свободная манера письма только подогревает читательский интерес к материалу, еще раз подтверждая известный афоризм: «Все жанры хороши, кроме скучного».

Нескучным является и язык Лолы Уткировны, который по праву можно отнести к художественному, — это колоритные эпитеты, яркие метафоры, оригинальные иносказания, которые наполнены живыми эмоциями и сдобрены долей юмора («неистовый», «вездесущий», «выдернул меня из медиевистики, как морковку из рыхлой грядки», «тихая, уютная заводь» «ЖЗЛ»).

В книге «На берегу словесной реки» Лола Звонарёва дает творческие портреты многих значимых писателей своего времени, формируя своеобразный литературный срез эпохи. Бесценными являются и сноски, коих на 620 страниц насчитывается более четырехсот, причем большинство из них имеют развернутые биографические и библиографические данные о литераторах. Эти сведения о писателях, разбросанных по всей необъятной России и за ее пределами, выводят книгу на энциклопедический уровень, и приходится только сожалеть, что отсутствует алфавитный каталог, который упростил бы поиск нужной информации.

В одной из своих работ Лола Звонарёва так высказывается о предназначении литературной критики: «...самое главное для меня — поиск критиками новой волны глубинного смысла бытия». Будем надеяться, что молодые авторы оправдают ожидания ведущего мастера критического цеха, найдут ответы на важные бытийные вопросы и обогатят нашу великую русскую литературу.

Наталья Лосева