Вот у Белорусского вокзала

Эшелон из Прошлого застыл.

Голову склонили генералы

Перед Неизвестным и Простым

Рядовым солдатом,

Что когда-то

Рухнул на бегу у высоты...

.........................................................................

Кто он? Из Сибири, из Рязани?

Был убит в семнадцать, в сорок лет?..

И седая женщина глазами

Провожает траурный лафет.

«Мальчик мой!» — сухие губы шепчут,

Замирают тысячи сердец,

Молодые вздрагивают плечи:

«Может, это вправду мой отец?»

События, о которых рассказывается в стихотворении Юлии Друниной «Неизвестный Солдат», произошли 3 декабря 1966 года. В этот день прах Неизвестного Солдата был торжественно перенесен из братской могилы под Зеленоградом и захоронен в центре столицы. Церемония превратилась в мероприятие всесоюзного масштаба и транслировалась в прямом эфире по Центральному телевидению. Процессия с артиллерийским лафетом двигалась от Белорусского вокзала по улице Горького, все тротуары которой и близлежащие переулки были запружены народом. Люди плакали.

Откроем газету «Правда» от 4 декабря 1966 года:

«Вчера (3 декабря) москвичи склонили головы перед одним из своих героев — Неизвестным Солдатом, погибшим в суровые дни декабря 1941 года на подступах к сердцу Родины. Подмосковные березы — и те, что изранены боями, и те, что после войны выросли на политой кровью земле, — будто в почетном эскорте, выстроились вдоль 40-километровой ленты Ленинградского шоссе, чтобы проводить траурный кортеж от Крюкова, где родился подвиг Неизвестного Солдата, до Кремлевской стены, где он станет бессмертным.

На площадь перед Белорусским вокзалом утром пришли москвичи, чтобы почтить память безвестного сына Родины. Кто он? Москвич или сибиряк, архангельский лесоруб или украинский тракторист? Кто он? Иван или Петрусь, Микола или Камиль? Сегодня он сын для каждой матери, не дождавшейся с войны сына, сегодня он брат для каждой сестры, не обнявшей в сорок пятом брата, сегодня он сын Родины.

На площади, где обычно с утра и до позднего вечера шумит людской поток, остановилось движение. Замерли машины. Обнажились головы. Траурная процессия остановилась перед въездом на улицу Горького. Четверть века назад по этой улице уходили на фронт защитники Москвы. Отсюда провожала столица тех, кто шел на подвиг. И сейчас каждый думает об этом подвиге и о героях, закончивших жизненный путь на подмосковных рубежах.

Нельзя без волнения рассказывать об этой торжественной встрече Неизвестного Солдата с Москвой. Впереди — вереница военных машин. На каждой из них венки — сто венков. На них надписи...

Бесконечен этот поток, как бесконечна любовь народа к героям. Артиллерийский лафет с гробом, в котором покоится прах Неизвестного Солдата, медленно движется за бронетранспортером. Отдавая воинские почести патриоту, рядом идут солдаты из роты почетного караула. Над бронетранспортером — воинское знамя. Это боевое знамя овеяно славой в боях под Москвой, оно сродни знаменам, что алели на параде Победы, до которой не дожили многие шедшие по дорогам войны солдаты.

Вслед за артиллерийским лафетом идут герои обороны Москвы, уже давно снявшие военные шинели, — рабочие, инженеры, ученые. На тротуарах главной улицы столицы — тысячи и тысячи людей. У каждого свои думы, свои воспоминания... Торжественную процессию сопровождает военный оркестр... Орудийный лафет с гробом Неизвестного Солдата пересекает площадь Маяковского... Около памятника Маяковскому много молодежи. Дети солдат. Они не видели войны, но каждый из них навсегда запомнит этот день... Траурная процессия останавливается на Манежной площади, от края и до края заполненной народом».

А в следующем, 1967 году в Александровском саду был торжественно открыт мемориал «Могила Неизвестного Солдата» и зажжен Вечный огонь...

Каждый год 9 мая по телевидению идет очень хороший кинофильм, начинается он с того, как спустя четверть века после Победы в Москве по печальному поводу встречаются бывшие фронтовики — на прощание со своим боевым другом и однополчанином. Их роли исполняют Анатолий Папанов, Евгений Леонов, Всеволод Сафонов и Анатолий Глазырин. В кинокартине «Белорусский вокзал», снятой в 1970 году режиссером Андреем Смирновым, мы не видим ни здания вокзала, ни его интерьеров. В кадр попадают Новый Арбат, Чистые пруды, Садовое кольцо.

В конце кинофильма кадры черно-белой хроники уносят нас в далекий и победный 1945 год, когда молодые герои фильма возвращались с фронта. Эшелоны с демобилизованными воинами Советской армии приезжали на Белорусский вокзал. Здесь с цветами и слезами на глазах их встречали родные и близкие. А фронтовики, обнимая своих матерей и отцов, жен и детей, тоже не могли сдержать эмоций, утирая скупые мужские слезы. Так Белорусский вокзал стал символом победы в Великой Отечественной войне и для тех, кто вернулся с фронта, и для тех, кто не дождался мужа, брата, отца, сына.

И недаром драматург Виктор Розов, автор пьесы «Вечно живые», создавая по ее мотивам киносценарий будущего фильма, посчитал необходимым закончить его сценой на вокзале. Вероника — в исполнении Татьяны Самойловой — ждет Бориса — роль Алексея Баталова, — пропавшего на войне без вести. Она надеется и верит, что он вернется. И приходит с цветами на Белорусский вокзал встречать поезда с фронтовиками... Друг и однополчанин погибшего Бориса Степан говорит, что радость победы огромна, а горе от потерь — безмерно и что люди должны сделать все, чтобы больше никогда не было войны. Вероника дарит цветы фронтовикам. А над Москвой, над Белорусским вокзалом, летят журавли.

А в 2014 году на Белорусском вокзале был торжественно открыт бронзовый памятник «Прощание славянки», навеянный авторам сценой из фильма «Летят журавли», снятого Михаилом Калатозовым в 1957 году. Скульпторы развили эту тему, расширив временные рамки, — мы видим молодого русского солдата, призванного на Первую мировую войну, прощающегося с любимой девушкой с длинной косой, обнимающей его за шею. Фигуры установлены на бронзовом кольце, размещенном на брусчатке.

Памятник посвящен легендарному маршу «Прощание славянки», музыка которого написана в 1912 году штаб-трубачом 7-го запасного кавалерийского полка Василием Агапкиным. С тех пор этот марш неизменно исполнялся во время проводов новобранцев. Было это и в Первую мировую, и в Великую Отечественную, и потом. Но есть у памятника и еще одно посвящение — невестам и женам, провожавшим своих мужчин на войну. Авторы памятника скульпторы Сергей Щербаков и Вячеслав Малокостов, архитектор Василий Данилов. Памятник кажется очень уместным именно на Белорусском вокзале...

А началась история Смоленского вокзала — таково его первое название — почти сто шестьдесят лет тому назад, при императоре Александре II. Дорога называлась Московско-Смоленской, поскольку проходила она до Смоленска. Строительству вокзала предшествовала прокладка железнодорожных путей. Как свидетельствуют архивные источники, изыскания местности для прокладки пути «Государь Император дозволил Смоленскому земству провести на свой счет». Смоленские промышленники, заинтересованные в соединении с Москвой, охотно давали деньги на будущую железную дорогу, москвичи тоже понимали ее выгодность.

В апреле 1867 года Московская городская дума приняла решение уступить железной дороге «бесплатно участки городской пустопорожней земли, которые ей могут понадобиться под Московскую станцию и под саму дорогу, как в черте города, так и вообще в городских владениях». А 23 апреля 1868 года император Александр II разрешил «приступить к работам по предполагаемой железной дороге от Смоленска до Москвы и утвердить в общем виде направление этой дороги».

Прокладка железнодорожных путей началась от Тверской заставы Москвы (нынешний адрес вокзала — площадь Тверской Заставы, д. 7). Место это очень интересное и связано со знаменательными событиями в истории нашей страны. В XVIII веке Тверская Застава Камер-Коллежского вала стояла на границе города. В 1742 году здесь находился своего рода пограничный пост, похожий на те, что обозначали пересечение границы Москвы и на других дорогах, — шлагбаум и по бокам два обелиска с кордегардией (караульней).

С 1834 года это была уже площадь Новых Триумфальных Ворот, названная так в честь Триумфальных ворот, сооруженных в честь победы России в Отечественной войне 1812 года. Эта традиция — ставить в Первопрестольной триумфальные врата, или ворота, — зародилась при Петре I. Царь полагал, что Российская империя ничем не хуже Римской, где подобных сооружений было во множестве. Но, в отличие от иноземных обычаев, в соответствии с которыми строительство триумфальных арок приурочивалось к самым разным поводам, в России эти сооружения ставили по случаю военных побед и коронаций. Интересно, что в Москве в основном воздвигали арки в честь сухопутных побед, а в Петербурге, провозглашенном столицей, — морских. В 1720 году после сноса Тверских ворот Белого города на их месте образовалась обширная площадь, впрочем, долго не пустовавшая. Уже в следующем, 1721 году на ней была построена триумфальная арка для торжественного въезда в Москву царя Петра I, заключившего со шведами Ништадтский мир. Первые ворота появились там.

В 1814 году, уже при Александре I, для встречи победоносной русской армии, возвращавшейся из Заграничного похода, у Тверской Заставы выстроили деревянные Триумфальные ворота, простоявшие до 1826 года, когда и было принято решение их разобрать ввиду ветхости. А каменную Триумфальную арку на площади Тверской Заставы поставили при Николае I по проекту Осипа Бове. Торжественная закладка состоялась в августе 1829 года. На бронзовой плите, заложенной в фундамент, было выгравировано, что «сии Триумфальные ворота заложены в знак воспоминания торжества российских воинов в 1814 году и возобновления сооружения великолепных памятников и зданий первопрестольного града Москвы, разрушенного в 1812 году нашествием галлов и с ними двунадесяти языков».

Помимо Осипа Бове, чаяниями которого послепожарная Москва обрела новый облик, «способствовавший ей боле к украшенью», над новой Триумфальной аркой трудились скульпторы Иван Витали и Иван Тимофеев. Благодаря им сооружение будто ожило — поставленные между колоннами стилизованные фигуры воинов в доспехах и шлемах указывали на прямую связь арки с достославными победами русского народа. Нашлось место и рельефам «Изгнание французов» и «Освобождение Москвы» в простенках арки, а также аллегорическим фигурам Твердости и Храбрости. Фриз арки удостоился почетного права представлять гербы тридцати шести российских губерний, население которых принимало участие в войне. А венчала арку запряженная в колесницу Славы шестерка лошадей, несущая вперед богиню Победы (огромный вес декоративной скульптуры вынудил строителей ждать зимы, когда лишь и возможно было на санях привезти этот ценный груз в Москву из Тульской губернии, где на Алексинском заводе скульптуру отливали). В сентябре 1834 года, после пяти лет строительства, новая грандиозная арка была торжественно явлена миру. «Благословенной памяти Александра I, воздвигшаго из пепла и украсившаго многими памятниками отеческаго попечения первопрестольный град сей, во время нашествия галлов и с ними двадесяти языков, лета 1812 огню преданный, 1826», — гласила надпись на фронтоне на двух языках — русском и латинском.

Триумфальная арка долго стояла на площади Тверской Заставы, не помешав даже прокладке первой линии конки от Страстной площади до Петровского парка, а затем и трамвая, который проходил под сводами арки. Остановка называлась «Тверская Застава. Триумфальные ворота. Александровский вокзал».

Но большевикам памятник воинской славы помешал. Летом 1936 года арку разобрали — площадь планировалось реконструировать, чтобы затем вернуть арку уже в новую среду. Перед сносом арку обмерили, сфотографировали, наиболее ценные ее скульптурные фрагменты передали для сохранения в Музей архитектуры в Донском монастыре. Интересно, что в 1951 году на площади был открыт памятник Горькому, который также был убран отсюда уже в 2005 году опять же под предлогом грядущей реконструкции. Отнеслись к нему неподобающе: незаурядная скульптура Ивана Шадра и Веры Мухиной поначалу лежала в парке советской скульптуры у Крымского моста, что вызывало беспокойство культурной общественности. Затем бронзового «буревестника революции» подняли в вертикальное положение, а в 2017 году вернули на место.

Война помешала планам восстановления арки, эта идея оказалась вновь востребованной лишь в середине 60-х годов ХХ века. Как раз в эти годы на Кутузовском проспекте открылся музей-панорама «Бородинская битва» (в 1962 году) на территории бывшей деревни Фили. В декабре 1965 года вышло постановление Совмина СССР, в котором подчеркивалась «большая художественная ценность и общественно-историческое значение» Триумфальной арки как памятника Отечественной войны 1812 года. Работы по воссозданию арки начались в 1966 году под руководством признанного мастера реставрации Владимира Либсона. Реставраторы опирались на чертежи и фотографии 1936 года, использовался и авторский макет из Музея архитектуры. И все же это новое сооружение, отстроенное из современных материалов, не из кирпича, а из железобетона. Чугунную скульптуру и колонны отлили заново. А открыли ворота почему-то не в памятные дни Бородинского сражения, а в канун красного дня календаря — 6 ноября 1968 года. Новая прописка арки позволила по-иному оценить эту работу Бове, пусть и осуществленную другими зодчими и в уже другую эпоху. И все же, учитывая глубокий смысл Белорусского вокзала, стоило бы арку вернуть на площадь Тверской Заставы (кстати, с 1932 года почти шестьдесят лет площадь называлась в честь вокзала).

А мы вернемся в 1867 год. Выбор местности для строительства нового вокзала был вполне удачен во многих отношениях. Расположение вокзала именно здесь позволяло протянуть от новой дороги соединительную ветку до Николаевской железной дороги. Сыграли свою роль экономические соображения: большая часть земель, предназначаемых под станцию и пути, не приносила городу никакого дохода, так что издержки на отчуждение частных земель и снос построек составили всего 50 тысяч рублей.

Строительство началось в апреле 1869 года. Ответственным за возведение вокзала и всех прилегающих построек, согласно контракту, был крупный предприниматель, владелец кирпичных заводов статский советник Михаил Ардалионович Немчинов (1825–1899). Сегодня о нем напоминает разве что название станции Немчиновка, устроенной по его (и его брата и партнера Степана Ардалионовича) просьбе. А в последней трети XIX века фамилия Немчинова звучала громко. У него даже свой театр в Москве был, который так и называли — Немчиновским, он стоял на углу Поварской улицы и Мерзляковского переулка.

Выпускник Неплюевского военного училища в Оренбурге Михаил Ардалионович Немчинов сделал неплохую карьеру на государственной службе, став в 1849 году чиновником особых поручений при санкт-петербургском гражданском губернаторе. Но куда больших успехов он добился как предприниматель, занимаясь коммерцией в Московской губернии. Капитал он вкладывал в самые разные сферы, добившись успеха даже в такой специфической области, как торговля цветами. Немчинов открыл в Первопрестольной несколько цветочных магазинов, товар в которые поставлялся аж из Голландии, утверждает один из его биографов.

Куда больше известны немчиновские кирпичи — вот уж что ни на есть самые надежные результаты его трудов. Где-то еще наверняка стоят дома, выстроенные из прочных кирпичей, выпускавшихся на подмосковных заводах Немчинова с его фирменным клеймом. Таковым, как правило, была фамилия владельца завода.

Так кому же, как не Михаилу Немчинову, строить новый московский вокзал? Ему, как говорится, и карты в руки. А руки у него были деловыми. Из его же кирпичей возводились и железнодорожные платформы и станции. И ведь как удобно — от основного пути к заводу Немчинова проложили отдельную железнодорожную ветку, устроив в 1875 году стрелочный телеграфный пост и остановку «Немчиновский пост». Ныне «Немчиновка».

Пьесу Антона Чехова «Вишневый сад» помните? Богатый купец Ермолай Алексеевич Лопахин задумал превратить заросший сад в новый дачный поселок, сдавая участки в аренду москвичам. Пьеса написана в 1903 году, но Немчинову эта идея пришла в голову лет на тридцать раньше. А из чего дачи строить? Верно, из кирпичей немчиновских заводов. Нынешние дачники вправе поставить Михаилу Ардалионовичу памятник, ибо цветы нести далеко — на Ваганьковский погост, где надо еще умудриться найти его могилу.

Немчиновский театр, немчиновский кирпич, немчиновские дачи, платформа Немчиновка, странно, что новый вокзал у Тверской Заставы не прозвали Немчиновским. Это было бы необычным ходом, поскольку в московских традициях давать название вокзалам по географическому принципу.

Московско-Смоленская железная дорога строилась одновременно из Смоленска и из Москвы. 9 августа 1870 года от Смоленска до Гжатска (ныне Гагарин) прошли первые составы. На московском участке путь до станции Бородино был уже готов, и рельсы спешно укладывались до Гжатска: 25 августа ожидалась комиссия по приемке линии. На дорогу стал поступать подвижной состав, заказанный в Европе.

Готов был к сроку и Смоленский вокзал, двухэтажный, построенный из красного немчиновского кирпича и оштукатуренный. Если сравнивать здание вокзала с современными его аналогами, то, конечно, примечательным его не назовешь, но для того времени это было вполне новым словом в архитектуре.

Торжественное открытие Московско-Смоленской железной дороги состоялось 19 сентября 1870 года. О новом вокзале московская пресса писала: «Станция представляет собой довольно красивое здание. С открытием движения по Смоленской дороге вся местность, прилегающая к Тверской Заставе и четырем Ямским улицам, сильно оживится: уже теперь цены на дома и пустопорожние земли здесь возвысились довольно значительно».

Сама дорога с начала эксплуатации принадлежала акционерному обществу Московско-Брестской железной дороги (образовано при слиянии Московско-Смоленской и Смоленско-Брестской железной дороги), а в 1896 году была выкуплена казной и находилась в ведении Министерства путей сообщения.

С увеличением протяженности железной дороги на запад Российской империи число городов, до которых можно было по ней доехать, непрерывно росло. Когда дорога дошла до Бреста, вокзал стал называться соответственно — Брестский. Именно таким он стал наименоваться в московских путеводителях с ноября 1871 года. Железная дорога Москва — Брест стала самой протяженной в России — 1100 км!

Весной 1896 года в связи с предстоящей коронацией Николая II архитектору Льву Николаевичу Кекушеву было поручено срочно построить для встречи царской семьи на Брестском вокзале Императорский павильон. До нашего времени он не сохранился. В настоящее время на этом месте находится вестибюль метро «Белорусская радиальная».

Николай II должен был прибыть в Москву на коронацию в Успенском соборе. Так уж повелось со времен Петра Великого: перенеся столицу на берега Невы, превратив Первопрестольную в «порфироносную вдову», одного по какой-то причине не отобрал первый российский император у Москвы — права проводить церемонию коронации новых самодержцев в Кремле. Будущий император Николай Александрович именно с этой целью и приехал в Москву поездом по соединительной ветке (так называемой Алексеевской, по селу Алексеевскому на северо-востоке Москвы).

Работы по постройке царского терема и связанные с этим расходы не предусматривали расширения вокзальных площадей. Все остальные, кроме императора, продолжали ютиться в ставшем уже тесным и неудобным здании Брестского вокзала. Дорога уже сильно изменилась по сравнению с той, первоначальной. В начале 90-х годов XIX века железная дорога стала двухпутной, а платформа отправления была по-прежнему одна. Вокзальные помещения, особенно третьего класса, даже не вмещали в себя пассажиров одного поезда.

Да и сами порядки на железной дороге мало отвечали требованиям времени. Так, кондуктор (то есть проводник) запускал пассажиров в свой вагон за 15 минут до отправления, и если пассажир опаздывал и приходил, например, минуты за три до отбытия, то кондуктор мог его не пустить. Так как платформ отправления было чрезвычайно мало, пригородные поезда нередко брались штурмом. И как только состав подавался под посадку, буквально за 5–10 минут он переполнялся (картина знакомая, не правда ли?). Значит, требовалось увеличение количества платформ до такого числа, чтобы отправление и посадка пассажиров проходили бесперебойно и максимально комфортно. Начальник дороги Э.Б. Кригер начиная с 1898 года неоднократно обращался в Министерство путей сообщения с просьбой выделить казенные деньги на обновление и расширение станции. Но приступить к реконструкции удалось лишь в 1907 году. Был проведен конкурс на лучший проект нового здания вокзала. Первое место в этом конкурсе получил архитектор и инженер Иван Иванович Струков (1885–1891), который, может быть, до этого не был широко известен, но ему удалось предложить наиболее приемлемый для того времени проект.

Задумка зодчего — здание из двух корпусов, как бы охватывающих всю привокзальную площадь и сходящихся под тупым углом. Угловая часть — в то время одноэтажная — предназначалась под царские покои и получила название «Царский угол». Фасад здания украшали картуши в виде щитов с железнодорожными эмблемами. Над входами в залы для пассажиров возвышались четыре изящные башенки с флагштоками.

Новый вокзал был весьма просторен. Площадь его в три раза превышала прежнюю. Всеобщее одобрение вызвали и архитектурный облик здания, и отделка интерьеров, и новейшее техническое оборудование телеграфа и билетных касс, где впервые в Москве были установлены аппараты, печатающие железнодорожные билеты. Московские газеты особо подчеркивали, что «все здание выполнено из железа и бетона и безопасно в пожарном отношении».

Деятельное участие в строительстве принимал новый начальник дороги — военный инженер генерал Ф.Мец. К весне 1910 года правое крыло здания было готово. На вокзале появились вместо одной сразу четыре посадочные платформы. Крайняя, Императорская, была одновременно и передаточной — через соединительную ветку с Николаевской железной дорогой. Для нужд дорожного хозяйства в Москве был построен газовый завод, в ведении дороги находились железнодорожные мастерские в Москве и Минске.

Первую очередь вокзала торжественно открыли 25 мая 1910 года. А церемония освящения левого крыла состоялась почти через два года — 26 февраля 1912 года, как раз к столетию Отечественной войны 1812 года. В связи с этим «по всеподданнейшему докладу господина министра путей сообщения С.В. Рухлова 4 мая 1912 года последовало Высочайшее Его Императорского Величества соизволение на переименование Московско-Брестской железной дороги в Александровскую». Именно с этого времени вокзал получил название Александровский, а паровозы и вагоны стали украшать объемные вензеля императора Александра Павловича, в эпоху которого победоносно завершилась война с Наполеоном. Позже из-за дороговизны вензеля стали просто рисовать на стенках подвижного состава.

Поскольку строительство финансировалось из казны, а не из частных источников, как в случае с Ярославским и Казанским вокзалами, то и денег на новый вокзал особенно не считали. А обошелся он государству почти в миллион рублей. Николай II уже в 1913 году смог лично убедиться в том, что деньги потрачены не зря. Отмечалось трехсотлетие династии Романовых. Юбилей правящей династии предполагалось отметить с помпой по всей империи, а центром торжеств полагалось стать Москве. Именно на Александровском вокзале и должен был закончиться железнодорожный вояж императорской семьи, начавшийся 15 мая 1913 года в Царском Селе. Самый охраняемый поезд отправился в Москву, останавливаясь во Владимире, Суздале, Нижнем Новгороде, Костроме, Ярославле, Ростове и Переславле — там, где происходили события трехсотлетней давности.

24 мая 1913 года, в 4 часа дня, императорский поезд прибыл на перрон красочно украшенного Александровского вокзала. Церемония встречи обставлена была со всей торжественностью. Состав с императорской семьей еще только приближался к перрону, заполненному встречающими официальными лицами, как грянул военный оркестр. Николая II приветствовал почетный караул 12-го гренадерского Астраханского императора Александра III полка. Появившийся на перроне император принял рапорты от московского градоначальника генерал-майора А.А. Адрианова и командующего войсками Московского военного округа П.А. Плеве.

Царская чета уселась в экипаж, и вся процессия, сопровождаемая царской свитой, тронулась по Тверской улице в Кремль. И Тверская, и все центральные улицы Москвы были украшены необычайно пышно и ярко. Масса народу высыпала на улицу посмотреть на торжественный въезд царской семьи. Все свидетельствовало о величии момента. Проехав Тверскую, у Воскресенских ворот процессия остановилась. Николай II вместе с сыном поклонился чудотворной Иверской иконе в Иверской часовне, перед иконой отслужили молебен. Затем высочайший поезд направился к Спасским воротам Кремля, где был встречен крестным ходом во главе с митрополитом Московским Макарием. Затем императорская семья проследовала в отреставрированный Архангельский собор.

А счастливые подданные наблюдали за процессией со стороны: «И вот мы стоим с матерью на тротуаре на Тверской улице напротив Английского клуба (ныне Музей революции). Царь прибывал на Белорусский вокзал и должен был проследовать по Тверской в Кремль на празднование трехсотлетия дома Романовых. Публики было не очень много. Стояли вдоль тротуаров. Важные приставы, в парадной форме, в белых перчатках, поглядывая на верхние этажи домов, покрикивали: “Закройте окна”. Первый ряд — цепочка дворников в белоснежных фартуках и с надраенными до блеска медными бляхами. Огромные городовые, все усатые (где только их всех набрали?), с огромными револьверами на боку, олицетворяли власть предержащую».

Знаете, кому принадлежат эти воспоминания? Никогда не догадаетесь! Знаменитому советскому полярнику и радисту, участнику первой советской дрейфующей станции «Северный полюс» Эрнесту Кренкелю. В 1913 году ему исполнилось всего 10 лет. Думал ли простой московский мальчишка, что спустя двадцать один год его самого и других челюскинцев будут встречать на Белорусском вокзале так же, как императорскую семью?

В Первую мировую войну Александровский вокзал одним из первых стал фронтовым. По дороге перевозились боеприпасы, продовольствие, воинские эшелоны, беженцы. Отсюда отправлялись эшелоны на запад, сюда привозили раненых, для которых были организованы первые пункты питания. А после Февральской революции 1917 года уже не царскую семью встречали на вокзале, а новых властителей. В частности, в марте 1917 года — главу Временного правительства Александра Керенского. А в августе 1917 года торжественную встречу устроили генералу Лавру Корнилову, прибывшему на Александровский вокзал для участия в Московском государственном совещании. На сохранившихся фотографиях видно, что генерала несут на руках прямо от вагона преданные офицеры.

А вскоре власть перешла к большевикам. Поменялось и название вокзала. В августе 1922 года Александровская и Московско-Балтийская дороги были объединены в Московско-Белорусско-Балтийскую, и вокзал был переименован в Белорусско-Балтийский. А с мая 1936 года после очередной реорганизации железных дорог он получил свое современное имя — Белорусский.

Белорусский вокзал тесно связан с историческими и культурными событиями в жизни страны и Москвы. Здесь всегда кого-то встречали или провожали — с цветами и оркестром, кинохроникой и громкими речами с трибуны. Так, весной 1928 года москвичи встречали Максима Горького — «великого пролетарского писателя». 28 мая 1928 года автор «Матери» и «Старухи Изергиль» сошел на перрон Белорусского вокзала. Представим и себя в огромной толпе встречающих, среди запахов сирени и ирисов.

«В 1928 году Горький вернулся на родину. Его ждали, восторженно встречали по всему пути в городах и на самых маленьких станциях. В Москву он приехал 28 мая; был весенний солнечный день. К площади Белорусского вокзала по всем прилегающим к ней улицам и переулкам шли люди; они несли яркие флаги, знамена, синие, красные, желтые воздушные шары, букетики первых полевых цветов. Гудела толпа, звенели песни; широко распахнулись окна домов; на балконах повсюду стояли празднично одетые люди. А на перроне вокзала в почетном карауле вытянулись ряды красноармейцев, отряды пионеров; шли делегации рабочих, писателей, ученых.

Грохочет поезд, вагоны вздрагивают, останавливаются. На площадке одного из вагонов в дверях стоит Горький — высокий, широкоплечий, может быть, немного похудевший, а глаза молодые, сияющие. К нему тянутся сотни рук, его подхватывают, несут; он пытается освободиться, и, когда это ему удается, его окружают дети — первый отряд пионеров, который он видит на родине. Он наклоняется к детям, что-то говорит, а его слова подхватывает толпа, и он уже на трибуне, у микрофона. Горький безмерно счастлив, он с трудом сдерживает волнение; начинает говорить, но слова не слушаются его: “Вы уж простите меня, я не умею говорить, я уж лучше напишу, что сейчас чувствую...” И вот он в машине едет по Тверской улице, проезжает под красными полотнищами, на которых белыми буквами написано: “Да здравствует Горький!” Те же слова слышит он в шуме толпы, видит протянутые к нему руки, ловит цветы, которыми засыпают его машину» — так вспоминала писательница Надежда Шер.

Будущий карикатурист долгожитель Борис Ефимов тоже был среди встречающих: «Впервые я своими глазами увидел Горького на перроне Белорусского вокзала. Он вышел на запруженную народом привокзальную площадь, встреченный неистовыми криками “ура!”. А встречавший его от имени правительства Николай Бухарин с энтузиазмом закричал: “Максимыч опять с нами!” Горький был явно взволнован, растроган, даже прослезился (что, как известно, было ему свойственно) и, поднявшись на стоящий у выхода из вокзала грузовик, произнес несколько благодарственных слов. Как известно, Горький покинул родную страну прежде всего потому, что ему далеко не во всем была по душе политика советской власти. Его заступничество за отдельных представителей интеллигенции, попавших в застенки ЧК, вызывало недовольство и саркастическое отношение Ленина к этому заступничеству. В связи с обострением туберкулеза и необходимостью лечения Горький летом 1921 года с согласия Ленина выехал сначала в Германию и Чехословакию, а затем прочно обосновался в Италии. Он поселился с семьей в отличном особняке на острове Капри».

Добавим, что московский особняк Рябушинского, где Алексей Максимович стал жить, был не менее удобным. Правда, поездки его на Запад почему-то прекратились. Быть может, по той причине, что он был нужен на родине — теперь уже ему приходилось встречать и провожать гостей на Белорусском вокзале. В частности, в июне 1935 года он долго прощался у вагона с Роменом Ролланом, посетившим СССР, где ему очень понравилось.

13 февраля 1934 года в Чукотском море затонул раздавленный льдами пароход «Челюскин». Более ста человек, находящихся на нем, — членов экипажа и участников экспедиции во главе с Отто Шмидтом — были вынуждены высадиться на лед и целых два месяца (!) в невыносимых и труднейших условиях ждали помощи. И она пришла. Герои-летчики вывезли героев-челюскинцев на материк. Последний рейс состоялся 13 апреля 1934 года, а всего их было 24.

А 9 июня 1934 года из Владивостока на специальном литерном поезде челюскинцы отправились в Москву (как когда-то царская семья!). И здесь мы вновь послушаем Эрнеста Кренкеля, Героя Советского Союза:

«К Москве подъезжали 19 июня, во второй половине дня. Как всегда бывает при возвращении после долгого отсутствия, чем ближе к столице, тем большим становилось наше волнение. Так уж устроен человек. Он может держаться в труднейших условиях, но в эти минуты мы волновались, как школьники. Волнение в равной степени распространялось и на приезжавших, и на встречавших. Как рассказывали мне потом мои близкие и друзья, к четырем часам дня город преобразился. Даже трамваи, основная тягловая сила московского транспорта (метро еще только строилось), остановились. Центр города заполнен людьми, ринувшимися на улицу Горького, по которой должен был пройти последний этап нашего путешествия: Белорусский вокзал — Красная площадь.

Цветы в этот день стали предметом большого дефицита. К двенадцати часам они были всюду распроданы, и на дверях цветочных магазинов появились записки: “Цветов нет”. Первыми объявили москвичам о нашем прибытии самолеты эскорта — звено, сопровождавшее наш экспресс. Затем, отдуваясь дымом и паром, украшенный цветами и портретами героев-летчиков, эмалево-синий паровоз СУ-101-04 подтащил наш поезд к перрону... Начальник сводного караула рапортует Шмидту: “Товарищ начальник героической экспедиции! Товарищи Герои Советского Союза! Для вашей торжественной встречи построен караул от войсковых частей московского гарнизона, вооруженного отряда Осоавиахима и сводного отряда Аэрофлота!”

Шмидт принимает рапорт почетного караула. В.В. Куйбышев, М.М. Литвинов и С.С. Каменев обнимают Отто Юльевича, поздравляют с благополучным прибытием челюскинцев в Москву. Трудно описать эту встречу... Перрон полон встречающих. Мы попадаем в объятия матерей, отцов, жен, детей, знакомых и незнакомых людей. Бессвязные первые слова, тихие слезы радости, бесконечные букеты цветов, рявкающий оркестр, родственники, вцепившиеся, словно крабы, в своих близких. Пошли...

Впереди Куйбышев, Шмидт, большие люди, которым мы доставили так много хлопот. Путь устлан широкой ковровой дорожкой. Толкаясь и мешая друг другу, трудятся в поте лица своего вездесущие фотографы, припадая на колено в погоне за сверхудачным кадром. Когда мы вышли на площадь, я даже зажмурился. Море людей, заполнивших площадь, заволновалось. И хотя по дороге от Владивостока до Москвы было много радостных встреч, то, что мы увидели в столице, превзошло все ожидания...

На площади (в то время ни сквера, ни памятника Горькому еще не было, и примыкавшая к ней улица Горького была еще старой Тверской-Ямской) нас ожидало восемьдесят легковых автомобилей самой шикарной, самой знатной тогда американской марки “линкольн”. Это были большие черные машины с поднимающимся и опускающимся тентом... Откуда-то появился микрофон, и Отто Юльевич произнес короткую речь, в которой благодарил москвичей за теплый прием. На речь Шмидта площадь ответила громовым “ура!” и взрывом аплодисментов. Тронувшись в путь, мы проехали под Триумфальными воротами. В этот день даже Триумфальные ворота помолодели и в полном смысле слова “расцвели”. Сверху донизу они украсились цветами. Когда наши восемьдесят “линкольнов” один за другим ныряли в проем арки, сверху посыпались новые порции цветов.

Куда только глаз хватало, по Тверской-Ямской и Тверской были видны бесконечные человеческие головы. По обеим сторонам улицы — конная милиция в белоснежных гимнастерках и таких же сверкающих белизной шлемах. Со всех домов сыпались листовки. Полагаю, что дворники отнеслись к этим листовкам не столь восторженно».

В 1972 году в районе Лосиного острова появилась Челюскинская улица.

А в июне 1937 года торжественную встречу на вокзале устроили героям-летчикам Валерию Чкалову, Александру Белякову и Георгию Байдукову. Последний вспоминал об этом так: «Поезд плавно подошел к перрону Белорусского вокзала. В дверях показался весело улыбающийся Чкалов, увидев забитый тысячами людей перрон, услышав восторженные овации. Нас каждого вместе со своими родными усадили в увитые гирляндами цветов открытые автомобили. Медленно выехали на улицу Горького, эту уже традиционную магистраль героев. Люди плотными шпалерами стояли от Белорусского вокзала до самого Кремля. По мере продвижения по Горьковской магистрали сильнее становилась пурга листовок (их бросали с балконов и из окон домов)!»

Как интересно сегодня, по прошествии почти девяноста лет, все это читать. Сколько лет прошло после 1917 года, а суть и содержание триумфальных встреч на Белорусском вокзале не поменялись. И спустя два десятка лет так же ликовал собравшийся у вокзала народ, только теперь ликование было не по поводу приезда царской семьи, а в честь простых вроде бы людей — но каких! Подлинных героев: летчиков, полярников, ученых. И все же у некоторых из стоявших на обочинах возникали не только непередаваемые чувства радости и умиления, но и подозрительные ассоциации.

Преподаватель Коммунистической академии, «красный профессор» Александр Соловьев отметил в дневнике 26 июля 1937 года: «Сегодня встречали на Белорусском вокзале героев полета через Северный полюс — Чкалова, Байдукова, Белякова. Платформы и площадь забиты народом. Героев приветствовали очень бурно. Вся Тверская улица тоже забита. Их автомашины, отправляющиеся в Кремль, шли вдоль живого коридора. А мощные репродукторы на улицах и площадях оглушительно передают гимны великому вождю. Какая небывалая слава вождю при жизни, какой недосягаемый авторитет создан! Сколько еще распевают таких песен, сколько всюду скульптур и монументов, картин и всевозможных фото. А о Ленине упоминается все реже и реже. Неужели тов. Сталин его перерос? Много, очень много непонятного. Но партийная печать и ЦК не возражают против прославления, значит, партия одобряет. А действия партии неоспоримы. Она не может ошибаться. Прочь сомнения».

Действительно, лучше прочь эти опасные сомнения, лучше об этом не думать, а то не дай бог...

В буднях великих строек,

В веселом грохоте, в огнях и звонах,

Здравствуй, страна героев,

Страна мечтателей, страна ученых!

Героев действительно было немало. Вслед за чкаловским экипажем уже в следующем месяце — июле — на Белорусском вокзале встречали летчиков, вернувшихся с другого ответственного задания. Самолет АНТ-25-1 с командиром Михаилом Громовым, вторым пилотом Андреем Юмашевым и штурманом Сергеем Данилиным совершил очередной сверхдальний беспосадочный перелет в Америку: Москва — Северный полюс — Сан-Джасинто, установив при этом сразу три мировых авиационных рекорда дальности полета. И вновь цветы, объятия, патетические речи, кинохроника и много-много радостного народа.

Ни в чем не уступали летчикам-мужчинам и испытатели-женщины. На старой фотографии, снятой 27 октября 1938 года на Белорусском вокзале, мы видим большое скопление людей, а над толпой — транспаранты с женскими портретами в лётных шлемах. Это экипаж дальнего бомбардировщика АНТ-37 «Родина» в составе командира Валентины Гризодубовой, второго пилота Полины Осипенко и штурмана Марины Расковой. Самолет даже имел собственное название — «Родина». Экипаж совершил беспосадочный перелет Москва — Дальний Восток (Керби, район Комсомольска-на-Амуре), также установив мировой авиационный рекорд.

Вся наша история прошла через Белорусский вокзал. 1 сентября 1939 года в Советском Союзе вступил в силу закон «О всеобщей воинской обязанности», которым подтверждалось, что служба в армии есть почетная обязанность граждан СССР. А все мужчины — граждане СССР, без различия расы, национальности, вероисповедания, образовательного ценза, социального происхождения и положения, обязаны отбывать военную службу в Рабоче-крестьянской Красной армии, Рабоче-крестьянском Военно-морском флоте, пограничных и внутренних войсках. Сроки установили следующие: для рядового состава сухопутных частей РККА — 2 года, для младшего начальствующего состава сухопутных частей — 3 года. Для рядового и младшего начальствующего состава Военно-воздушных сил армии и флота — 3 года, а для рядового и младшего начальствующего состава кораблей и частей Рабоче-крестьянского Военно-морского флота — 5 лет. Призывной возраст — 19 лет, а для выпускников школ — 18 лет.

Время было тревожное. Ровно день в день, 1 сентября 1939 года, началась Вторая мировая война. Численность Вооруженных сил в СССР необходимо было существенно увеличивать. И потому вновь на Белорусском вокзале возникло столпотворение. В эти дни сентября 1939 года москвич Викентий Матвеев записал в дневнике: «В Москве, да и не только здесь, происходит мобилизация семи возрастов. К Белорусскому вокзалу подъезжают грузовики с людьми. Слышится военная команда. Поезда, набитые мобилизованными, уходят на западную границу. У магазинов длинные очереди. Хватают всё подряд». С приближением войны все чаще и чаще стали отправляться с Белорусского вокзала военные эшелоны.

Через четыре дня после начала Великой Отечественной войны на Белорусском вокзале состоялась премьера песни «Священная война». Само стихотворение было опубликовано 24 июня 1941 года в «Известиях» и «Красной звезде» за подписью поэта Василия Лебедева-Кумача. Подробных воспоминаний о том, как создавалось это известнейшее и символическое произведение, к сожалению, осталось крайне мало. Вероятно, музыка была сочинена чуть ли не в тот же день. Ряд источников утверждают, что композитор и главный дирижер Краснознаменного ансамбля красноармейской песни и пляски СССР Александр Александров написал ноты мелом на доске, после чего музыканты стали их разучивать, потратив на репетицию всего сутки.

26 июня 1941 года на Белорусском вокзале было многолюдно, так будет и во многие последующие дни. Группа музыкантов и вокалистов Краснознаменного ансамбля красноармейской песни и пляски уже с утра выступала перед отъезжавшими на фронт армейскими частями. «Священная война» сначала прозвучала под руководством артиста ансамбля В.С. Любимова, затем на вокзал прибыл и главный дирижер ансамбля. Впечатление было неизгладимое. Песню исполнили в тот день несколько раз. Постепенно это вошло в традицию, став частью ритуала проводов на войну. В мае 2005 года на здании вокзала открыли мемориальную доску о том памятном событии.

С конца лета 1941 года на привокзальной площади проходили проводы на фронт и дивизий московского народного ополчения. Еще 4 июля Государственный комитет обороны СССР принял постановление «О добровольной мобилизации трудящихся Москвы и Московской области в дивизии народного ополчения». В ополчение брали тех, кто не подлежал мобилизации или призыву. Много было и представителей интеллигенции, никогда ранее не державших винтовку в руках. Об этом пронзительно написал Николай Асеев 12 июля 1941 года в стихотворении «Москва ополчается»:

Подтянулась Москва,

погрознела,

город

в руки оружье берет;

за великое

общее дело

в полный рост

ополчился народ.

Воротник

украинской рубашки,

козырек

полотняной фуражки

подровнялись,

построились в ряд,

незнакомец —

стал близок, как брат.

Сотни

самых профессий сидячих

взяли на плечи

бремя войны;

разбираться

в военных задачах

добровольно

желают они.

Бухгалтерия —

рядом с ученым,

с лаборантом —

бок о бок монтер;

сердце в сердце,

потоком сплоченным

люди строек,

прилавков,

контор.

Будто что-то

тебе помогает,

если рядом с тобою —

шагает

человек,

тебе ставший сродни,

разделяющий

вровную дни...

Уже 7 июля было сформировано 12 дивизий общей численностью 120 тысяч человек. В августе 1941 года они приняли присягу. В октябре 1941 года было организовано еще четыре стрелковые дивизии. После недолгой боевой подготовки они отправлялись на передовую, которая все ближе и ближе подходила к Москве. Основные и невозвратимые потери ополченцы понесли, защищая родной город в октябре 1941 года. Всего из шестнадцати дивизий пять (!) были расформированы — столько было убитых и раненых. На Белорусский вокзал они уже не вернулись. И потому процент московских ополченцев, отслуживших всю войну, до мая 1945 года, оказался невысок. И все же четырем дивизиям было присвоено звание гвардейских — они прошли славный боевой путь. В 1964 году в Хорошево-Мневниках появилась улица Народного Ополчения, а через десять лет и памятник.

«Сегодня опубликовано сообщение о падении Полтавы. Враг начинает стучаться в ворота Харькова! Ночью стреляли немного. Мы видели в метро у Белорусского вокзала давку женщин и детей во время стрельбы. Ужасно... Стрельба вскоре прекратилась. Но сколько было криков, детского плача, стонов... Одесса и Питер держатся... Думаем пойти посмотреть Галину Уланову в Зале имени Чайковского», — отметил в дневнике писатель Аркадий Первенцев 1 октября 1941 года.

Москву начали бомбить ровно через месяц после нападения фашистской Германии на СССР. 22 июля 1941 года над столицей впервые появились вражеские самолеты, несущие свою смертоносную начинку. Покорять Москву Гитлер отправил одно из отборных соединений люфтваффе — 2-й воздушный флот числом более 1600 самолетов. Своим воздушным асам бесноватый фюрер приказал сровнять Москву с землей, чтобы затем «затопить водой, а на ее месте устроить огромное море, которое навсегда скроет от цивилизованного мира русскую столицу», как вспоминал архитектор и гитлеровский министр Альберт Шпеер.

Однажды фугасная бомба крупного калибра упала рядом с Белорусским вокзалом, разрушив водопровод, в результате чего возникла опасность затопления близлежащей станции метро, служившей бомбоубежищем для тысяч людей. Своевременные действия бойцов аварийно-спасательной службы предотвратили трагедию.

Белорусский вокзал стал в тяжелые дни осени 1941 года еще и символом сопротивления. 16 октября 1941 года художник Владимир Голицын записал: «12 часов ночи. Слухи о том, что немцы в Филях и даже в Белорусском вокзале». Эта цитата — свидетельство той жуткой паники, что в этот день охватила Москву. Слухи овладели населением, часть которого от страха готова была поверить в то, что гитлеровцы захватили не только Химки, но и Белорусский вокзал. Паникеров в условиях военного положения расстреливали на месте.

На Белорусский вокзал приходили многочисленные эшелоны, переполненные тяжелоранеными. Москвичка Ираида Кадина, медсестра, отметила 9 ноября 1941 года: «На площади у Белорусского вокзала прямо на снегу темнеют ряды носилок. У изголовий раненых толпятся женщины: поят из бидончиков чем-то домашним, теплым. Заглядывают с надеждой в лица: не свой ли, не знакомый ли?» Раненых было очень много, потому под госпитали отдали в том числе и опустевшие московские школы, вузовские аудитории, подмосковные дома отдыха. К концу 1941 года в столице удалось организовать более двухсот военных госпиталей.

За ранеными ухаживали не только врачи, но и более 200 тысяч москвичей, в том числе и школьников. А всего в годы войны в Москве находилось на лечении более 600 тысяч раненых. Вот одно из свидетельств.

Сергей Гендельман, тяжело раненный осколками мины в 1943 году: «Вынули осколки из груди, из ног и мягкого места (один почему-то оставили, он по сей день там сидит). Через несколько дней — в санпоезд — и на Москву. На Белорусском вокзале — сортировка: “Этого — в челюстно-лицевой госпиталь на Пироговку”. Там я пролежал несколько дней. Со мной там ничего не делали, готовили к отправке в тыловой хирургический госпиталь».

А был еще в столице и специальный госпиталь для партизан, на Ленинградском шоссе. К началу 1945 года в Москве осталось 13 военных госпиталей, куда направляли тяжелораненых.

Много свидетельств осталось о той кровопролитной войне, немало их запечатлено и на кинопленку. Эти кадры черно-белой кинохроники сделаны 17 июля 1944 года. На ней мы видим колонну немецких военнопленных у Белорусского вокзала. Это тот самый запомнившийся многим марш пленных немцев по Садовому кольцу Москвы, когда без малого 60 тысяч вражеских солдат и офицеров провели под конвоем на глазах у москвичей. Это были пленные, захваченные в результате успешно проведенной войсками 1-го, 2-го и 3-го Белорусского фронтов операции «Багратион» летом 1944 года. Немецкая группа армий «Центр» тогда была полностью разгромлена.

Но как пленные оказались у Белорусского вокзала? Немцев поначалу отконвоировали на Московский ипподром и стадион «Динамо», где их подкормили (кашей, хлебом и водой — чтобы были силы идти), а затем утром 17 июля 1944 года отправили по Ленинградскому шоссе к центру города мимо Белорусского вокзала. Затем одну часть колонны повели по Садовому кольцу по часовой стрелке, а другую против. Шли они долго, зрелище было мрачное. Побитые и немытые «вояки» в изрядно потрепанном обмундировании производили жалкое впечатление. К вечеру — к семи часам — операция «Большой вальс» (как ее обозначили в документах НКВД) завершилась. Окончание было символичным: поливальные машины смыли с московского асфальта всю грязь, оставшуюся от пленных немцев, отправленных затем эшелонами в лагеря.

Доверимся воспоминаниям современницы.

«В какой-то день распространился слух, что пленных немцев прогонят по Садовому кольцу, от Белорусского до площади Трех вокзалов. Люди столпились на тротуарах... Внезапно вокруг все зашумели: “Вон они, вон они!” — и вдали я увидела движущуюся по мостовой черную массу, которая на удивление быстро приблизилась. Может, я просто от волнения потеряла чувство времени. Первыми шли старые генералы в мятых мундирах с сорванными погонами, в фуражках вермахта. Они шли прусским шагом, выставив вперед небритые подбородки, и прятали то одну, то другую руку в карман, — холодно было, пальцы коченели на ветру. А следом за ними, уже толпой, вразброд, шли младшие по званию. Кто-то опирался на самодельные костыли, у кого-то рука висела на перевязи, в грязных бинтах. Кто-то босиком. Почерневшие, исхудавшие до костей лица, впалые щеки, темные круги под глазами, тяжелые, ужасные взгляды. Шеренги шли без конца...

И тут я увидела то, что поразило меня больше всего. Какие-то старушки, сухонькие бабки, похожие на черных мотыльков, подходили к колонне пленных и протягивали им куски хлеба. Вы представляете себе, как не хватало в войну хлеба, — то есть старухи отдавали долю от своего скудного, ничтожного пайка. Те отшатывались, не понимая, чего от них хотят. А старухи, крестясь, настаивали, чтобы они взяли. И еще какие-то женщины протягивали кружки с водой. Что при той ненависти, которая была к немцам, при том ужасе, который они творили действительно и который еще больше раздувался в газетах — но и на самом деле творились бог весть какие страшные дела, — находились старушки и женщины, которые подносили пленным хлеб и воду, которые жалели их, — это поразило меня. Это впечатление, которое остается на всю жизнь», — вспоминает Лилиана Лунгина в книге «Подстрочник».

Сколь горькими были переживания нашего народа от потерь... И настолько же невыразимыми оказались эмоции, переполнявшие москвичей 9 мая 1945 года. Москва в тот день преобразилась. Весь город высыпал на улицы. Плакали, обнимались, поздравляли друг друга совершенно незнакомые люди. Особенно «трудно» было фронтовикам — они были в центре внимания. Оказавшийся в столице проездом танкист Электрон Приклонский вспоминает тот день на площади у Белорусского вокзала: «Сразу попадаем в окружение... Радостные улыбки и слезы на глазах. Сколько счастья на лицах людей! Как хорошо! Прямо на мостовой, перед входом в станцию метро, нарядные девчата пустились в пляс. У нас в полку тоже плясать любят и умеют, хотя и тренируются только от случая к случаю. В пестрой штатской толпе проплывают, гордо выпятив грудь, великолепные тыловики с серьезным, нет, прямо-таки со стратегическим выражением на выскобленных до блеска лицах... Страна родная! Как мы гордимся тобой, чудесным народом нашим! Как отрадно сознавать, что и наш труд — солдатский труд каждого из нас, — не всегда заметный, тяжкий и грубый, часто страшный и жестокий (не мы виноваты в этом), но необходимый и по сути своей в высшей степени справедливый, что этот труд отдан великому общенародному делу — беспощадной борьбе с фашизмом».

Важнейшая веха в истории вокзала — прибытие первого эшелона с демобилизованными советскими солдатами и офицерами, возвращающимися с фронта. Закон «О демобилизации старших возрастов личного состава действующей армии» вступил в силу накануне Парада Победы — 23 июня 1945 года. Первыми домой возвращались те, кому исполнилось 40 лет. Первый эшелон с лозунгом «Мы из Берлина» отправился в Москву из поверженной немецкой столицы 10 июля 1945 года, о чем подробно сообщала газета «Красная звезда», ее военные корреспонденты Евгений Долматовский и Алексей Сурков:

«В полдень объявляется общее построение всей команды демобилизованных. После прощального обеда на плацу выстраиваются все подразделения. Все чисто выбриты, подтянуты, у каждого на груди поблескивают ордена и медали. После краткой речи командир полка обходит строй демобилизованных. С каждым из них в отдельности он прощается за руку и целуется. Эта сцена прощания настолько трогательна, что у многих воинов, повидавших всякое, невольно появляются на глазах слезы. На свежевыложенных рельсах первого пути стоит эшелон в ожидании своих пассажиров.

Обыкновенные красные теплушки, какие кочевали по дорогам пять, и двадцать, и пятьдесят лет тому назад. Но сейчас вагоны почти нельзя отличить от леса — они повиты зеленью, украшены цветами. На стенах теплушек многоцветные плакаты, яркие лозунги. Перед каждым вагоном выстроились те, которые пешком прошли — от Москвы, от Сталинграда, от Моздока до Берлина. Каждый из стоящих в строю — живая страница героической истории своей роты, батальона, полка, своего славного 1-го Белорусского фронта. Сегодня Группа советских оккупационных войск в Германии провожает первый эшелон демобилизованных старых воинов, боевых солдат, прошедших, как говорится, огонь, воду и медные трубы».

На Белорусский вокзал эшелон прибыл 21 июля 1945 года. Кинохроника передает нам удивительную атмосферу того дня. Нельзя не обратить внимания на лица фронтовиков — постаревшие, поседевшие, но счастливые. Демобилизация более молодых участников войны, тех, кому было меньше сорока лет, осуществлялась постепенно, уже в следующие месяцы 1945 года. И их так же торжественно встречали на Белорусском вокзале.

Не только цветы полагались участникам войны, но и материальная помощь и поддержка от государства — единовременное денежное вознаграждение за каждый год службы в армии в период Великой Отечественной войны. В частности, рядовым — годовой оклад за каждый год службы. Местным органам власти предписывалось предоставлять работу демобилизованным не позднее месячного срока со дня прибытия их к месту жительства, а также обеспечить их жилой площадью, лесоматериалом и топливом. В районах, пострадавших от немецкой оккупации, нуждающимся демобилизованным полагались ссуды на строительство и восстановление жилых домов в сумме от 5 до 10 тысяч рублей со сроком погашения ссуды от 5 до 10 лет...

Белорусский вокзал несколько раз перестраивался. В правом крыле здания вокзала в 1938 году открылся вестибюль станции метрополитена, архитекторы — Н.Н. Андриканис, Н.А. Быкова. В 1976 году построены новые корпуса вокзала, а в 1985 году произведена реконструкция старого здания. В начале 2000-х в Москве стал активно обсуждаться проект строительства огромного торгового центра под площадью Тверской Заставы, к счастью, отклоненный. Эта порочная идея самым негативным образом изменила бы направление транспортных потоков у вокзала, создав еще один гордиев узел на карте столицы, коих и так немало.

Возвращаясь к зданию Белорусского вокзала, следует подчеркнуть, что в декоре его фасадов соединены элементы многих архитектурных стилей, оставшихся, правда, в далеком прошлом. Прошлом даже для начала двадцатого века. Эклектичность вокзала бросается в глаза. Здесь и неоклассицизм, и готика, и ампир. Фасад вокзала явно европеизирован. Но другой такой же, даже похожий, вряд ли можно найти еще в Москве. И если Казанский вокзал — это ворота на Восток, то Белорусский, как его ни назови в зависимости от исторической эпохи, это ворота на Запад. Лепные украшения, орнамент, покатые крыши, сохранившие свой первоначальный вид до наших дней, передают благостную атмосферу восприятия западных веяний в первом десятилетии прошлого века. Выразительный силуэт здания заканчивается эффектными частыми башнями и издалека заметными куполами. Построенный в сочетании нескольких архитектурных стилей, вокзал получился довольно выразительным и сохраняет эту особенность до сих пор.