В грозу

Сквозь блин коровий лето проросло.
Перед грозой парит, над лугом — сырость.
Кивнув причалу, скрипнуло весло,
И лопухи у берега столпились.

И громыхнуло так, что дух смело!
И дали потеряли очертанья.
И над кипящим полем понесло
Горы небесной гулкое рыданье.

Так полило, что света не видать!
Летели воды и свивались в свитки.
И скрылся мир. И стали прорастать
В смятенной мгле ордынские кибитки.

Из гнезд высоких падали грачи.
Летел табун, века пересекая.
И звонко харалужные мечи
Щиты рубили, искры высекая.

Колокола и пушки — гром внахлест!
Приветим всех седой слезой политых.
Плыла Россия в небе мимо звезд —
В крови, пожарах, песнях и молитвах.

Ей слышен голос каждого села,
Ручья и поля, леса и оврага.
Весь русский мир она с собой несла
Среди просторов космоса и мрака.

И все менялось, грудилось, тряслось:
То гунны пролетали, то гусары...
Но как-то разом все оборвалось,
Как струны надорвавшейся гитары.

Гроза прошла.
Проселком ночь спешит.
Березы в лужах, зябкие, босые.
И сумрак звездной матрицей прошит.
И все плывет под звездами Россия.


* * *
От деда пахнет медом, туманом, огородом,
Рыбацкою лодчонкой, копченым рюкзаком,
От бабушки — стогами, вареньем, пирогами,
От мамы то малиной, то теплым молоком.

От бати — пот и порох, и дней суровый ворох.
Жена рассветом пахнет и щебетом детей.
Стоим и замираем, а в церкви пахнет раем,
А в церкви пахнет раем и родиной моей.


На Воже

Был я и азартней, был я и моложе.
Уходил на реку — волны в седине, —
Чтобы лечь на берег задремавшей Вожи.
Звезды — над рекою, звезды — в глубине.

Многое мечталось, да не все сбывалось.
Та, что улыбалась, — где теперь она?
За селом заречным дали не осталось.
И другие песни, и не та страна.

Но затею праздник и еще спляшу я,
И со мною гуси спляшут у оград.
Поднесет мне солнце стопку золотую,
И споет мне песню яблоневый сад.

Был я и азартней, был я и моложе.
Не нужна перина, не нужна кровать.
Приходил на берег задремавшей Вожи
Думать о любимой, в звездах засыпать.


Тайная любовь

А ты и не знаешь, как тайно любить я умею.
Мол, шел я тут мимо, а вот и решил заглянуть.
Зайдусь болтовней, даже сам от себя оробею,
И — сердце в набат, что едва ли не вышибет грудь.

Горячего чаю нальешь мне с аиром, кипреем.
Подвинешь варенье. Улыбку пущу по усам.
И ложечку робко возьму и губами согрею,
Ведь ложечка эта к твоим прикасалась губам.

Твой чай колдовской разольется во мне, словно солнце.
И разве куда-то уйдешь от такого тепла?
И трепет, и нежность... Герань расцветет на оконце.
Но будут сурово иконы смотреть из угла.

Ты шаль распахнешь, и затеплятся тайною очи.
Взойдет за окошком луна, как насупленный страж.
И муж твой войдет. Улыбнется, но как-то по-волчьи:
«Харе чаевать! Помоги», — и потянет в гараж.

И станет показывать мне там свои железяки.
Вот тут закрути, а вот тут подними, поддержи.
И редких прохожих пугнут для порядка собаки.
Умоюсь в кадушке. Зачем мне все это, скажи?

А нету ответа. И в думах — одни многоточья.
Калитку открою — дорогу туман побелил.
Хозяин опять улыбнется, и снова по-волчьи.
И только вослед уже спросит: «А что приходил?»


* * *
Дождь! Барабан! Держись, дорога!
Смотает всю тебя в клубок!
Сороки помахали стогу
И скрылись в реденький лесок.

И что за музыка явилась
И засияла, проходя!
Трава и та, как сердце, билась
В объятьях страстного дождя.

От поцелуев капель звонких
Робели нежные цветы.
И дождь шумел, и в струях тонких
Из музыки явилась ты.

Смеясь, счастливая, босая
Ко мне бежала у берез.
И дождь все шел, не угасая, —
Хватало музыки и слез.


* * *

Памяти Т.Ю.

Все словно бы подернулось ледком:
И сад, и синь, и солнце за окном.

Присмотришься — ничто не изменилось.
Степенно дом оглядывает сад,
За банькой — тень и утренняя сырость,
И ветерки соломою шуршат.

На бельевой веревке спят стрекозы.
Играет с солнцем в прыгалки река.
И муравьи, как прежде, по березе
Бегут, бегут куда-то в облака.


У модерниста

Стихи-то мои, как я вижу, некстати,
Но все же читаю, потупивши взор,
Про нашу деревню, про бабушку Катю,
Про волны певучие наших озер.

И вот дочитал. Раздражительный, красный
Вихляется свет. Холодок на лице.
Мы в комнате пестрой, надымленной, грязной
Торчим, словно фантики в пепельнице.

Подали сыры, канапе и сосиски.
Хозяин все время бубнит о делах.
И сплетни, и мыслей великих огрызки,
И все, что захочешь, услышишь в углах.

И муторно, душно от этого шума,
Гудит в голове дорогое вино.
А ну-ка, закутайтесь, женщины, в шубы,
Чтоб можно пошире разинуть окно!

Ажур занавесок метнется наружу,
И ветер влетит — золотист, яснокрыл.
И скажет хмельная хозяюшка мужу:
«Ты знаешь, мне очень понравился Юшин.
Не знаю, зачем ты его пригласил?»