Глава 5

Портрет без деталей портрета

Все чело облито кровию,
От тернового венца,
Взор сиял святой любовию,
Божеством — черты лица.
М.Ю. Лермонтов.
Христос Воскресе!

У большинства героев «Мастера и Маргариты» есть прототипы, во всяком случае, так считают многие исследователи романа. Действительно, описывая своих героев, Михаилу Афанасьевичу случалось использовать внешность и биографии современников или исторических личностей, часто показывая их наружность в динамике. В пристальном рассмотрении обликов своих героев автор не ограничивал свою фантазию, являя себя виртуозным мастером литературного портрета. Однако найти сходство Иешуа с кем бы то ни было невозможно.

В семидесятых годах прошлого века, после первого прочтения «Мастера и Маргариты», я была убеждена, что в образе Иешуа Га-Ноцри Булгаков подразумевал Иисуса Христа. Сюжет романа меня настолько занимал, что поначалу я не очень обращала внимания на разночтения с каноническими текстами. Дни шли за днями, я перечитывала текст, и со временем меня заинтересовали эти несовпадения, а главное, я задумалась: зачем автор придумал своему Иешуа странную биографию, а вслед за ней такую внешность? Чтобы понять это, решила ознакомиться с литературными портретами Христа, созданными ранее. Их, как известно, множество. Конечно, все они отличаются по характеру. Они разнятся уже в силу того, что написаны в разное время. Есть среди них подробно выписанные портреты, есть не очень. Над образом Иисуса Христа размышляли великие русские писатели: Н.В. Гоголь, Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Андреев, Д.С. Мережковский и другие. Как правило, Иисус изображался ими умным, мужественным, а главное, внешне приятным человеком. Следует отметить, что литературные портреты Христа западных авторов отличались от портретов русских писателей, но вместе с тем у всех наблюдалась общая тенденция: портрет Иисуса описывался с теми или иными привлекательными деталями лица.

Для примера рассмотрим литературный портрет Христа, созданный английской писательницей Марией Корелли[1]. В ее книге Иисус Христос перед произнесением Пилатом приговора выглядел так: «Он был спокоен, как мраморная статуя. Белые одежды, падая назад с плеч ровными, красивыми складками, открывали руки, скрещенные на груди, и в этой позе видна была загадочная, непреодолимая сила Узника. Величие, власть, неоспоримое превосходство — все это торжествовало в чудном и несравненном Образе». Понятно, что этот образ, окрашенный некоторыми романтическими пассажами с проявлениями сентиментализма, был далек от действительной ситуации, но то была дань литературной моде или богословскому контексту того времени. Сегодняшнему читателю подобное описание покажется по меньшей мере нелогичным.

Совсем другим описывает Спасителя Мережковский[2]. Кстати, он работал над образом Христа примерно в одно время с Корелли. Правда, Дмитрий Сергеевич в одном повествовании представил сразу два разных лика Христа. Он вводит их через описание визуальных изображений Спасителя, увиденных главным героем Юлианом в храме. Один — «грозный, темный, исхудалый лик в золотом сиянии и диадеме», другой — пастырь, несущий на плече заблудшую овцу. Он «был радостен, прост, этот босоногий юноша с лицом безбородым, смиренным и кротким... у него была улыбка тихого веселья».

А вот как уже на излете двадцатого века изобразил Иисуса Христа Ч.Айтматов*: «Иисус присел на мраморную приступку у стены, согбенный, с бледным, заострившимся лицом в окаймлении длинных, ниспадающих волнами темных волос». И далее Айтматов замечает, что у Христа были «прозрачно-синие глаза, поразившие [Пилата] той силой и сосредоточенностью мысли». Это наиболее реалистичный портрет, но и в нем есть конкретные черты внешности, которые носят спорный характер, так как мы не знаем в точности, какими на самом деле были глаза, волосы Христа и другие детали лика.

Наиболее продвинутые в этом вопросе вспомнят подробное описание Иисуса Христа из послания к императору Феофилу Иоанна Дамаскина: «Высокий рост, сросшиеся брови, красивые глаза, длинный нос, вьющиеся волоса приятного цвета, черная борода, лицо пшеничного цвета, как у Матери, пальцы продолговатые, голос звучный, сладкоречивый, кроткий, великодушный, долготерпеливый».

Словом, литературных портретов Иисуса Христа множество, и все их можно поставить под вопрос, так как в первоисточнике, а точнее, в Новом Завете нет ни одного детального описания внешности, облика и характера Спасителя. Исходя из этого, полагаю, что, по мнению евангелистов, внешность Иисуса имела второстепенное значение по сравнению с Его учением и деяниями.

А теперь рассмотрим булгаковский портрет Иешуа. Всегда точный и подробный в деталях, в описании облика Га-Ноцри, Булгаков отступает от своего традиционного правила и представляет портрет, в котором, собственно, нет портрета. «Этот человек (Иешуа. — Г.Д.) был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта — ссадина с запекшейся кровью». В три лаконичные фразы писатель заключил информацию о костюме и характере побоев на лице, минуя все детали, хоть как-то конкретизирующие его наружность. В таком описании явно чувствуется специальная недоговоренность.

Внимательно вчитываясь в текст, можно заметить, что, опуская все подробности обличья Иешуа, писатель вводит в повествование такие детали, которые хотя и не описывают его внешность, но косвенным образом рисуют именно портрет. Причем этот портрет как бы сам собой рождается в голове каждого, кто читает булгаковский текст о том, в каком виде Га-Ноцри стоял перед Пилатом. Это своего рода парадокс — литературный портрет, в котором нет ни одной портретной детали, как то: нос, рот, глаза, брови, волосы и т.д., но и без них есть четкое ощущение лица и даже облика в целом. Вероятно, это связано с тем, что все мы хорошо или не очень, но догадываемся, как выглядел Иисус, и наша память невольно воссоздает портрет Христа, но каждому читающему свой. Кто-то помнит Иисуса, воскрешая в памяти древнерусские иконы, а иные вспоминают картины И.Н. Крамского, А.А. Иванова, И.Е. Репина, В.И. Сурикова, В.И. Васнецова или портреты кисти иностранных художников, во множестве писавших Спасителя.

Один из самых близких друзей писателя Сергей Ермолинский, анализируя текст романа, восклицает: «Знания художника загадочны, как неопознанные летающие объекты. В самом деле, где кончаются знания и начинаются догадки, интуиция?»[3] С этим нельзя не согласиться. Действительно, поймать за хвост фантазию писателя трудно, если вообще возможно. К примеру, откуда появилась точность, с которой Булгаков описывает следы от побоев на лице Га-Ноцри? Почему он располагает ссадины так, а не иначе? Это очень важно понять, так как именно эти синяки и ссадины дают читателю возможность представить лицо Иешуа.

Обратившись к более ранним вариантам романа, я заметила, что автор работал над следами побоев довольно тщательно, заменяя одни детали другими. Так, в одном из первых вариантов романа синяк на лице Га-Ноцри находился справа; левый глаз тогда был совершенно нормальный, а ссадина у рта, отмеченная в последнем варианте, отсутствовала вовсе. Вот как эта часть текста выглядела ранее: «...под заплывшим правым глазом сидел громадных размеров синяк. Левый здоровый глаз выражал любопытство»*.

Каковы же причины, по которым Михаил Афанасьевич перенес синяк справа налево, а у рта прибавил кровоточащую рану? Какая в этих уточнениях логика? Не буду вас томить, уважаемый читатель, раскрою эту сложнейшую шараду сразу: появившиеся на лице Иешуа конкретные детали побоев, в начале работы над романом лишь намеченные, в процессе формирования образа были перенесены автором в то место, которое соответствовало отпечаткам на лике Иисуса Христа, обозначенном на уникальном документальном портрете, явленном нам Туринской плащаницей!

Туринская плащаница, сохраненная Божественным Промыслом два тысячелетия, — одно из величайших чудес и святынь, поныне существующих. Известно, что опровергнуть ее подлинность взялись люди неверующие. В конце концов они вынуждены были признать, что плащаница принадлежит ко времени Христа. В документальном описании Христовой плащаницы отмечено, что левая сторона лика по сравнению с правой разбита сильнее. Плащаница, которая была своего рода негативом, хранящим столь многие годы внешний облик Спасителя, донесла его до нашего времени. Когда однажды плащаницу сфотографировали, после проявления пленки с удивлением обнаружили не отпечатки от ран, а весь лик Христа, явившийся во всей своей красоте и величии духа. Из фотографии следует, что у рта находится рана, соответствующая пятну крови на холсте. Скула в этом месте рассечена от удара, а левая сторона у глаза припухла как бы от большого синяка.

Напрашивается вопрос: почему Михаил Афанасьевич, вопреки той или иной литературной традиции, принял решение изобразить внешность Иешуа столь оригинальным способом? Только ли из-за парадоксальной самобытности? Ответ на этот вопрос я нашла не сразу. Поначалу мне казалось, что мое литературное расследование зашло в тупик. Ведь если писатель взял на вооружение документальный материал, который напрямую относится к Иисусу Христу, значит, все мои предыдущие размышления о том, что Иешуа не Христос (не Мессия), можно поставить под сомнение.

Ответ пришел как-то сам собой. Для создания портрета Иешуа Булгаков умышленно не использовал прекрасный портрет Иисуса, явленный человечеству при помощи Туринской плащаницы и сегодня известный многим. Человек Иешуа Га-Ноцри это не Богочеловек Иисус Христос, именно поэтому писатель использовал лишь кровавые отпечатки от побоев, оставленные на полотне. Он проанализировал их, то есть диагностировал, и вследствие этого появились подробности в виде синяков и ссадин на лице его героя. Получилось как в театре. Актер, примеривший на себя ту или иную роль, нанес грим, чтобы быть похожим на изображаемого героя пьесы. Остается только удивляться филигранной работе Михаила Афанасьевича над образом Иешуа.

А еще важно отметить, что на плащанице имеется отпечаток кровавого пятна довольно большого размера примерно в области ребер. На фотографии в этом месте видна межреберная рана, которую эксперты характеризуют как колотую. Колотая рана — это очень важная документальная деталь. Как вы помните, Иешуа умирает вследствие именно колотой раны. Палач направил на Га-Ноцри остро наточенное копье и «тихонько кольнул Иешуа в сердце... Кровь побежала по животу, нижняя челюсть судорожно дрогнула, и голова его повисла». Иешуа умер после того, как палач уколол его в сердце.

Здесь необходимо уточнение. Напомню, что во все время казни рядом с повешенными сидел человек. «Тот человек в капюшоне поместился невдалеке от столбов на трехногом табурете и сидел в благодушной неподвижности». Мы знаем, это был офицер тайной службы Афраний, который выполнял специальное поручение Пилата. Кто-то может подумать, что человек в капюшоне просто наблюдал за казнью, но нет, он руководил процессом. Булгаков сообщает нам следующее: «Повинуясь жестам человека в капюшоне, один из палачей взял копье...» После того как палач убил всех троих, Афраний проверил, хорошо ли выполнен приказ. «Остановившись у первого столба, человек в капюшоне внимательно оглядел окровавленного Иешуа, тронул белой рукой ступню и сказал спутникам: “Мертв”». Как ни крути, смерть Иешуа наступила по воле Пилата, которым, как мы выяснили ранее, руководил хитрец Воланд. Он все очень ловко подтасовал, воспользовавшись отпечатками Христовых ран на плащанице. К сказанному можно добавить, что и приход смерти Иешуа поторопил сатана, пригнав к месту распятия страшную тучу, изрыгающую огненные всполохи.

Коротко говоря, палач сделал свое дело, казнь через заклание свершилась. Это верно, но она завершилась не так, как в канонических Евангелиях. Прежде всего следует отметить, что Христа никто не убивал! Он Сам отошел в мир иной. Евангелист Иоанн пишет, что, когда Иисус почувствовал приближение смерти, он «сказал: “свершилось!” И, преклонив главу, предал дух» (Ин. 19, 30). У трех евангелистов мы не найдем упоминания о том, что тело Христа было пронзено копьем, а в Евангелии от Иоанна говорится, что это произошло, но уже после Его смерти (Ин. 19, 34).

И последнее пояснение. Необходимо заметить, что, перед тем как уйти в мир иной, Христос обратился к Отцу: «Иисус, возгласив громким голосом, сказал: “Отче! в руки Твои предаю дух Мой”. И, сие сказав, испустил дух» (Лк. 23, 46). В то время как Иешуа шепнул: «Игемон...» — то есть перед кончиной он вспомнил Пилата, а косвенным образом Воланда.

Не могу еще раз не отметить, что Михаил Афанасьевич в образе Воланда сконструировал такого уникального прохиндея и вездесущего коварного обманщика, что придумать трудно! Не случайно Левий Матвей сказал: «Я не буду с тобой спорить». Этой фразой Матвей подчеркнул, что спор с Воландом — пустая трата времени. Любую истину сатана сумеет исказить или перевернуть с ног на голову, любую ложь может сделать истиной — такая уж у него жизненная задача.

Продолжение следует.