* * *
Лист кленовый,
      что ты, что ты
так боишься позолоты,
        позолоты огневой,
словно смертушки самой!..

Или мы
   тебя осудим!
Или мы ли там не будем...
Эх, одна дорога нам —
золоченым деревам,
серебрёным головам.


Возвращение с юга

Два дня на поезде,
       чтоб в холод
ввалиться с горем пополам...
Какой на юге зверский голод
по нашим сереньким дождям,
по их настырному стучанью
в подсиненные вечера...
Какое нежное скучанье
о том,
   что прокляла вчера.

Да что там говорить! Едва ли
подолгу небеса ласкали,
когда там только синева.
А тучка выглянет едва,
вы тут же следом поспешали:
куда?
  зачем?
    что принесет? —
и добродушно провожали
ее, как друга, до ворот.


* * *
Возвращается осень из странствий своих
               потаенных.
Видит:
   в доме ее как орда прошагала с огнем.
Видит драки деревьев,
        откормленных и опоенных,
И безумие ночью,
       и сон обезумевших днем.

Почему это птицы забыли про певчее дело?
Почему это лес охранять свои тайны забыл?
И не слишком ли смело,
         открыв уязвимое тело,
человек полетел,
      пошагал и поплыл?..

Постояла мгновенье.
        Послушала гогот базарный.
Разгулявшейся жизни бессмысленный взгляд отвела.
И послала кого-то за красной машиной пожарной,
чтобы всякий огонь ледяною водой залила.
А потом... а потом по холодным пустым коридорам
Мимо комнаты Март,
        Июль
          и Апрель
побежала вперед с чемоданом зловещим Пандоры
к самой тихой и мрачной.
         И крепко захлопнула дверь.


Позднее

Беднее дни.
Беззвучнее. Бледнее.
Одни воспоминанья от кипрея,
что так умел обрадовать наш взгляд.
Просторно в небе.
Грозная ворона
кресты кладет широкие с разгона
да рехает от скуки невпопад.
Какие-то без имени пичуги
еще пищат-потенькивают в поле.
Осенняя затравленная воля,
никто тебе, когда пришла,
не рад!
И к северу леса спиной стоят.
И паволока праздничной иконы
оголена —
    никто не бьет поклоны
безбожно облупившейся доске
пустого поля,
     как недавно было,
когда порхало все и все любило,
свистало, восклицало, гомонило —
и так же пылко предалось тоске.


* * *
Время сентябрьское.
Двадцать четвертое.
       Всякое лето кончается.
Небо скатеркою
стало затертою.
      Лучика не прорывается.

То самолет пролетел
красным огнивом?..
        Черт ли глазами посверкивает?
Вот и надвинулось
Двадцать четвертое.
       Плакало наше бессмертие!

Что до того мне,
что жизнь продолжается,
         что время Вселенной не считано:
лето кончается,
лето кончается —
       всякою тварью прочитано.

Лики поникли.
И липы поникли.
       Клен обшерстило и вишенье.
Знать, отстругал уже
Плотник великий
       холода знак на Воздвиженье.


Конь ломовой

Ходит по лугу конь ломовой,
набивает отавою брюхо...
Смотрит холодно конь ломовой,
непогоде внимая вполуха.

Словно знает он, конь ломовой,
что за мор
этот мир ожидает.
Ходит конь по траве ледяной.
И под мордой трава оживает.

Что он думает, конь ломовой,
темной-темной своей головой,
непогоде внимая вполуха,
набивая бездонное брюхо?


Октябрьский ветер

Опять наладил ремесло
и дождь, и ветер.
В осеннем свете стало все
в плачевном свете.

Гниет совсем зеленый лист —
Икар в кювете, —
пинком осенним сброшен вниз
во самом цвете.

Давай наяривай, злодей,
во все свирели.
Не вызвать музыке твоей
ответной трели.

Леса не будут веселей
от мясопуста,
хоть выверни суставы все
лесам до хруста.

Но это знаешь ты и сам.
Не потому ли
твои щенки по зауглам
так злобно дули?

Опять наладил ремесло
и дождь, и ветер —
в плачевном свете видят всё
они на свете.


* * *
Близко зима. По лесам бродит лешенько,
сучья ломает и жалобно ухает.
Близко зима. Ждать хорошего нечего,
нечего корчить веселого ухаря.

В небе просторно, да взлётывать некому.
Пусто и сыро. Лучом не просвечено.
Сердце скульнёт одиноко, по-дикому.
Близко Покров. Ждать хорошего нечего...


Ожидание снега

Белой крупкой,
мелкой, хрупкой,
падает снежок
на холодные овраги,
на болотные коряги,
в поле на стожок.

Небо выгнулось под тучей.
Снегопад идет могучий,
Ванечка-дружок.
Наметет за ночку с неба
по колено, может, снега,
может, на вершок.

Жить невесело без снега,
как позавтракать без хлеба.
Музыка не та.
Рад-радешенек дружочек,
прокатиться с горки хочет
Ваня-простота.


* * *
Всю ночь постукивает кто-то —
земной ли непригретый зверь? —
сквозь вьюги белую зевоту
в твою испуганную дверь.

И до утра,
    до просветленья,
от ужаса почти прозрев,
ты ощущаешь в исступленье
космический разверстый зев...