В этом году исполнилось 165 лет со дня рождения великого русского художника-пейзажиста Исаака Ильича Левитана. Его называют «певцом неба», мастером пейзажа «настроения». Почти хрестоматийными стали созданные им живописные образы русской природы: «Март», «Золотая осень», «Вечер. Золотой Плёс», «Над вечным покоем», «Озеро. Русь».

Менее популярны редко репродуцируемые изящные рисунки Левитана и его виртуозные работы в технике пастели. И только немногие специалисты знают о печатной графике художника, его работе в качестве иллюстратора в журналах, в том числе и в журнале «Москва».

Один из таких специалистов, хранитель отдела графики Государственной Третьяковской галереи Нина Кирилловна Маркова, считает, что «сотрудничество Левитана с иллюстрированными журналами открыло ему дорогу к широкой известности».

Что же послужило причиной обращения пейзажиста к печатной графике? Какие события в жизни юного Левитана предшествовали его появлению в 1882 году в издательстве журнала «Москва»?

Обратимся к воспоминаниям первой ученицы художника — Елены Федоровны Дейши:

«Я познакомилась с Левитаном в 1880 году. Мы жили в Москве, на Малой Дмитровке.

В семье у нас к искусству относились с большой любовью, у отца... была большая коллекция гравюр. Родители решили, что пора начинать мне брать уроки рисования, к чему у меня была большая склонность».

По рекомендации одной знакомой в качестве преподавателя для девочки пригласили ученика Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Пришел очень молодой человек с большими черными глазами и сказал, что зовут его Исаак Ильич Левитан. Леночке было тогда 9 лет, а ее учителю 19. Он принес какие-то тетрадки в желтеньких обложках с образцами рисунков животных — коров, лошадей, овец, — только контурами, без ретуши. Лена должна была их копировать: сначала набросать общий вид, потом уже рисовать подробности и внимательно смотреть, «что чему равняется и что против чего находится». Ученица была разочарована: вместо рисования с натуры ей предложили скучное копирование чужих рисунков! Она сделала вывод, что юный преподаватель был еще неопытным педагогом!

Для Левитана это была первая практика преподавания, но, будучи в то время уже достаточно зрелым художником, он рассудил, что надо воспользоваться той же программой обучения с азов, которую прошел сам.

Вот что известно о первых годах учебы Исаака Ильича Левитана в училище на Мясницкой, куда родители устроили его в 13-летнем возрасте, следом за старшим братом, бывшим в то время уже учеником второго класса.

Первый класс назывался оригинальным: учащиеся копировали чужие рисунки-образцы, или оригиналы.

В 14 лет он окончил второй класс — головной: там рисовали гипсовые головы.

По итогам работы в головном классе Исаак Левитан, как получивший «первые номера», был награжден ящиком красок с кистями.

Только на третий год обучения, в фигурном классе, 15-летний студент начал постигать законы пропорций и форм тела и рисовать целые фигуры, пока тоже гипсовые, одновременно изучая анатомию человека. В тот год умерла мать Левитана. Это было тяжелым испытанием для четверых детей и их отца — учителя французского и немецкого языков, который два года спустя, во время эпидемии тифа, тоже уйдет из жизни, а его сыновья — братья Адольф и Исаак Левитаны — будут освобождены от платы за учение «ввиду крайней бедности и как оказавшие большие успехи в искусстве».

Юного Исаака Левитана изобразил однажды его старший брат Адольф, или Авель, как звали его в семье. Он занимался тогда в четвертом, натурном классе, а дома «живая натура» была всегда под рукой. Мальчики могли позировать друг другу: не нанимать же чужого натурщика, когда денег не хватало даже на еду! «Сходство замечательное, — говорил позднее один из приятелей Левитана художник Захар Пичугин. — Даже розовая сорочка та же, что и тогда».

Портрет кисти брата — единственное живописное изображение Левитана той поры.

Но более интересным кажется литературный портрет Исаака Ильича в воспоминаниях его приятеля Михаила Васильевича Нестерова.

Он запомнил юного пейзажиста «на редкость красивым, изящным», похожим «на тех мальчиков-итальянцев, кои, бывало, с алым цветком в кудрявых волосах встречали форестьери на старой Санта-Лючии Неаполя или на площадях Флоренции». Кажется, что именно этот образ запечатлен на групповой фотографии, сделанной во время ученической выставки и затем подписанной: «Любимому профессору Василию Григорьевичу Перову».

Известно, что в натурную мастерскую к Перову Левитан попал только на четвертый год обучения, в 16 лет. Ему повезло: Василий Григорьевич был выдающимся художником, педагогом и писателем, идейным руководителем Товарищества передвижных художественных выставок. Правда, в натурном классе Исаак Ильич задержался недолго: приятель Перова Алексей Кондратьевич Саврасов, давно заметивший особенную любовь юноши к изображению природы, уговорил его перейти в свой класс пейзажа.

Вскоре братья Левитаны сняли дешевую квартиру. Бедность Исаака и Адольфа была вопиющей. Их старшие сестры — Тереза и Эмма — уже поступили куда-то на службу, а они пока жили на денежные «вспомоществования» от училища или от благотворителей. Старались им помочь и товарищи: то найдут заказчика — любителя живописи, а то и сами купят какой-то этюд. И не какой-то, а очень хороший! Два этюда Исаака Левитана были отмечены на ученической выставке: автор получил за них две серебряные медали! «Юный Левитан, — пишет Нестеров, — тогда уже слыл в школе за талант».

Один из друзей Левитана — Василий Часовников, сам на редкость способный художник, покупал у Левитана его наброски, носил их в виде ладанки на шее и показывал товарищам как величайшую драгоценность. Часовников знал, что Исаак сильно нуждался, и делился с ним куском хлеба, давал бумагу и угли для рисования.

Когда Исаак перешел в мастерскую Саврасова, она, как говорили, «была окружена особой таинственностью», там «священнодействовали» — там уже писали картины! И они продавались, хотя и по низкой оценке, на аукционе перед Рождеством и Пасхой.

А главное — юноша полюбил учителя, как родного. Он говорил, что сам «желал бы быть Саврасовым». Школьный друг Левитана Константин Коровин вспоминал: «Саврасов, живой, стоит передо мной. Он огромного роста, у него большие руки, а лицо его как у Бога, и все, что он говорит, как от Бога. До чего я любил его!»

Костя запомнил, как он пришел записываться в мастерскую Саврасова задолго до начала занятий. Несмотря на ранний час, за дверью бренчала гитара и было слышно — кто-то пел. Это был Сергей Светославский, он любил песни родной ему Малороссии и пел их с чувством, хорошо поставленным голосом, аккомпанируя себе на гитаре, пел часто и при Саврасове: Алексей Кондратьевич тоже любил послушать украинские песни. Коровин постучался, гитара умолкла, и кто-то крикнул: «Иди!» Он вошел и увидел освещенную комнату, у окон — картины на мольбертах, а в углу — березовые дрова. Светославский сидел на полу с гитарой в руках. Рядом с ним лежал юноша с большими кудрями — Исаак Левитан. Костя уже видел обоих художников раньше, в гостях у своего брата Сергея. Сторож мастерской солдат Плаксин кипятил в железном чайнике чай. Светославский взял с печки завернутую в бумагу колбасу, нарезал ее, положил ломтиками на пеклеванный хлеб, дал Левитану, протянул и Коровину, сказав: «Ешь». Левитан встал и начал умываться в углу, Плаксин лил ему воду из ковшика.

Отворилась дверь, и в мастерскую вошел огромного роста человек в башлыке, с палкой. Он хлопал большими озябшими руками, согревая их. Вынул из пальто платок и стал вытирать себе замерзшие усы и бороду; улыбаясь, смотрел на всех добрыми глазами.

Это был Саврасов. «Да, да, — сказал он, как бы причмокивая, — зима... Как сады покрылись инеем! У меня в Печатниках — там из окна видно забор и около бузина, тоже в инее мороза, колодец заледенел, какие формы!» Вечером Левитан и Коровин отправились за город, в Сокольники. Снежные колеи заворачивали в лес. Потухала зимняя заря. «Смотри, — сказал Левитан. — Снег посинел, последние лучи солнца в темном лесу были таинственны. Была печаль в вечернем свете...» Костя заметил, что Левитан плакал и грязной тряпочкой вытирал у носа бегущие слезы. «Я не могу, как это хорошо, — говорил он, — не смотрите на меня, Костя! Это — как музыка. Но какая грусть в последних лучах!»

В тот вечер Левитан остался ночевать у братьев Коровиных: ему соорудили постель, положив матрац на соединенные стулья. Костя видел, что, ложась спать, Левитан не снял синюю суконную курточку, застегнутую до горла: у него не было рубашки, и Коровину было неловко, что у него самого есть рубашка.

В то время Исаак много читал, изучал картины известных художников. Дочь П.М. Третьякова Александра запомнила, как Левитан, будучи учеником Училища живописи, сидел со своим этюдником в галерее ее отца и старательно копировал пейзаж Мещерского «Зима». Ему хотелось написать и собственную зиму — морозный зимний день — непосредственно с натуры, и он отправился однажды писать заснеженный берег Москвы-реки. Однако в тонком пальтишке и худых ботинках он насквозь прозяб и тяжело заболел. Михаил Нестеров рассказывал: «Помню я зимнюю ночь, большой, как бы приплюснутый номер в три окна на улицу — с неизбежной перегородкой. Тускло горит лампа, два-три мольберта... от них ползут тени по стенам... За перегородкой изредка тихо стонет больной... Заходят проведать больного приятели. Они по очереди дежурят у него... Как-то в такой поздний час зашел проведать Левитана молодой, только что кончивший курс врач, похожий на Антона Рубинштейна. Врач этот был Антон Павлович Чехов». Брат Антона — товарищ Левитана по училищу художник Николай Чехов — нарисовал портрет больного. Зимой Исаак болел довольно часто. Ему довелось пережить несколько эпидемий. Сначала был тиф. Он чудом выжил тогда, а спустя годы болел тифом еще дважды. Потом была катаральная лихорадка, потом воспаление надкостницы. Каждый раз он заболевал очень тяжело. Вот почему его зимние работы так редки.

Братья Левитаны, как и братья Чеховы, искали возможность выбраться из нужды, зарабатывая на жизнь: кто продажей этюдов, кто публикацией рассказов. Как раз в то время Левитану посчастливилось найти работу учителя рисования.

Вернемся к воспоминаниям Елены Федоровны Дейши. Итак, молодому преподавателю шел двадцатый год, и он посоветовал своей маленькой ученице начать занятия с копирования образцовых контуров животных, что показалось девочке довольно скучным делом. Но вот однажды Левитан принес и свои собственные рисунки. Оказалось, что в то время он рисовал для иллюстрированного журнала «Будильник». Это был тот самый журнал, где сотрудничали его друзья — братья Чеховы: Антон публиковал свои первые рассказы под псевдонимом Антоша Чехонте, а Николай — рисунки. В качестве иллюстраторов приглашены были также сначала Адольф, а за ним и Исаак Левитаны. Исаак Ильич получил заказ нарисовать картинку «Мороз Красный Нос». Мороз был изображен в виде старика с седой бородой, в мохнатой шапке. Лена вспоминала, что хороши были глаза из-под густых бровей, как у Льва Толстого, и что Левитан жаловался на издателя, который требовал, чтобы у Мороза был в самом деле красный нос. Он показал девочке и другие рисунки, сделанные для этого журнала: лес, озеро, на нем водоросли, около воды — женская фигура. Все узнали в ней популярную в то время актрису Александру Яковлевну Глама-Мещерскую, которую Левитан изобразил по фотографии. На следующий год уроки возобновились. Лена рисовала уже не с картинок, а с гипса. Она сначала изучала скульптурную голову лошади, а затем голову Венеры Милосской. Долго рисовала ее в разных поворотах. Это могло бы надоесть, но Левитан умел сделать свои уроки такими интересными, так умел объяснить красоту античной скульптуры, что его восхищение заражало и ученицу. Она удивлялась такому неформальному отношению преподавателя к урокам для маленькой девочки, в которые он вкладывал «столько внимания, столько души». Вся семья Лены полюбила Левитана. Ее отцу пришлось однажды зимой поехать по делам в деревню, и он предложил художнику поехать вместе. «От станции до деревни было верст двенадцать, — вспоминала Лена. — У Левитана было коротенькое, легонькое пальтишко. Отец, заметив, что он очень озяб, распахнул шубу, посадил Левитана к себе на колени и запахнул ее вместе с ним». Деревня произвела на художника громадное впечатление. Он ходил на лыжах по снежным сугробам, потом издали зарисовывал свои следы. После этой поездки была создана картина «Деревня зимой».

Как-то вместе с отцом Леночка побывала у Левитана на квартире. Он тогда жил около Красных Ворот, очень высоко, в крохотной комнатушке с большим окном с видом на крыши и на небо. На полу была гора набросков на кусках полотна: всевозможные виды облаков, тучи и белые барашки, и темные грозовые тучи, и розовые, и золотистые облака заката — одним словом, материал для произведений будущего «певца неба».

Позднее, бывая на выставках картин Левитана, Елена часто вспоминала его эскизы с облаками. В 1882 году ее семья переехала в деревню — имение Ларино, и уроки рисования прекратились. На прощание Исаак Ильич дал ей много ценных наставлений. Теперь, когда она научилась рисовать, он советовал ничего не копировать, а рисовать только с натуры: «Рисуй так, как видишь, старайся передать то, что чувствуешь, то настроение, которое создается у тебя при виде той или иной картины природы».

Долгие годы Елена Дейша хранила в памяти образ Левитана — человека исключительно интересного и обаятельного, чьи большие черные глаза словно смотрели на нее из глубины времени, то ласковые, то «сердитые, если рисунок ему не нравился, а по большей части грустные». Она писала, что ее любовь к искусству «зародилась, несомненно, под его влиянием».

В том же 1882 году художник впервые появился в редакции журнала «Москва».

Занятие Левитана журнальной графикой не было случайным эпизодом его биографии, отмечает искусствовед Н.К. Маркова. Около четырех лет он сотрудничал с издателем Иваном Ивановичем Клангом (?–1919), художником-иллюстратором, литографом, одним из пионеров отечественной хромолитографии. В 80-х годах XIX века Кланг работал в «Будильнике» рисовальщиком-карикатуристом, а позднее литографом. В разное время он издавал журналы «Москва», «Волна» и «Россия».

В свои издания он приглашал авторов и сотрудников, которых знал по «Будильнику»: в литературный отдел — А.П. Чехова, художниками — Н.П. Чехова, А.И. и И.И. Левитанов. Иллюстрации в журналах Кланга делались в цвете, в технике хромолитографии. По оценке современника, «это была по тогдашнему времени довольно смелая и оригинальная затея».

Многое написано о дружбе И.И. Левитана и А.П. Чехова. Они были ровесниками и очень близкими по духу и стилю художниками «настроения». Они — один в слове, другой в красках — умели передавать свои чувства и переживания. За время работы в иллюстрированных журналах они сдружились и творчески выросли.

Как пишет Маркова, дебют Левитана в «Будильнике» был не очень удачным: «Сатирический пафос журнала для тонко организованного юноши оказался невыносим». Куда ближе его художественному темпераменту и дарованию была спокойная литературно-художественная направленность «Москвы».

В 1882 году в журнале «Москва» было напечатано 12 подписанных Левитаном литографий. «Эти работы лишены выраженных индивидуальных черт и ни сюжетами, ни художественными достоинствами не выделяются на фоне общей массовой журнальной продукции», — отмечает Маркова.

Из «московских» работ Левитана стоит отметить рисунки «с настроением» — «Ночью» и «Гадание на венках», а также две пейзажные виньетки «Весна» и «Ручей в лесу». Некоторые литографии (например, «Сторож на огороде») он исполнял по чужим оригиналам, в работе над некоторыми фигурами ему помогали другие художники.

Уступая в опытности и мастерстве другим иллюстраторам журнала, Левитан тем не менее был среди них далеко не на последних ролях. Так, ему предоставили возможность «солировать» в одном из летних номеров «Москвы» (№ 25), где были напечатаны три его литографии, посвященные празднику Ивана Купалы: «Разрыв-трава», «Пляска ведьм» и «Гадание на венках».

Художник также сотрудничал с журналами «Волна» и «Россия», «Радуга» и «Эпоха», публиковал рисунки в художественных альбомах и даже в книге-путеводителе по Кремлю М.П. Фабрициуса.