Вредный отец Нафанаил
Если бы в то время кто-то предложил назвать самого вредного человека в Печорах, то, без сомнений, услышал бы в ответ только одно имя — казначей Псково-Печерского монастыря архимандрит отец Нафанаил. Причем в этом вы-боре были бы единодушны священники и послуш-ники, монахи и миряне, коммунисты из печор-ского управления КГБ и местные диссиденты. Дело в том, что отец Нафанаил был не просто вредный. Он был очень вредный.
К тому времени, когда я узнал его, он пред-ставлял собой худенького, с острым, пронзи-тельным взглядом старца. Одет он был и зимой, и летом в старую, застиранную рясу с рваным подолом. За плечами обычно носил холщовый ме-шок, а в нем могло быть что угодно — и суха-ри, пожертвованные какой-то бабкой, и миллион рублей. И то и другое в глазах отца казначея являло собой чрезвычайную ценность, поскольку было послано в обитель Господом Богом. Все это достояние отец Нафанаил перетаскивал и перепрятывал по своим многочисленным потаен-ным кельям и складам.
Финансы монастыря были полностью в ведении и управлении отца Нафанаила. А тратить было на что: каждый день в обители садились за стол до 400 паломников и 100 монахов. Надо было обеспечивать бесконечные монастырские ремонты, новые стройки, да еще ежедневные жи-тейские потребы братии, да помощь бедным, да прием гостей, да подарки чиновникам... Да и многое что еще. Как отец Нафанаил один справ-лялся со всеми этими финансовыми проблемами, не ведомо было никому. Впрочем, на его плечах лежало и все монастырское делопроизводство. А еще — составление устава для ежедневных длин-ных монастырских богослужений, обязанности монастырского секретаря, ответы на письма лю-дей, обращавшихся в монастырь по самым разным вопросам, и, наконец, он делил с отцом наме-стником труды по весьма, как правило, непри-ятному общению с официальными советскими ор-ганами. Все эти обязанности, от одного пере-числения которых всякому нормальному человеку должно было бы стать плохо, отец Нафанаил ис-полнял с таким вдохновением и скрупулезно-стью, что мы иногда сомневались, осталось ли в нем что-то еще, кроме церковного бюрократа.
Ко всему прочему на отце казначее лежала обязанность надзора за нами — послушниками. И можно не сомневаться, что исполнял он это де-ло со свойст-венной ему дотошностью: подгляды-вал, высматривал, подслушивал — как бы мы че-го не сотворили против уставов или во вред монастырю. Хотя, честно признаться, присмат-ривать за послушниками действительно было на-до: приходили мы из мира в обитель изрядными разгильдяями.
Была у него еще одна фантастическая особен-ность: он всегда появлялся именно в тот мо-мент, когда его меньше всего ждали. Скажем, увильнет монастырская молодежь от послушания и расположится где-нибудь на гульбище древних стен отдохнуть, поболтать, погреться на сол-нышке, как вдруг словно из-под земли появля-ется отец Нафанаил и, тряся бородой, начинает своим трескучим, особенно невыносимым в такие минуты голосом выговаривать, да так, что по-слушники готовы сквозь землю провалиться, только чтобы закончилось это истязание.
В своем усердии отец Нафанаил в буквальном смысле не ел и не спал. Он был не просто ас-кетом: никто, например, никогда не видел, чтобы он пил чай, а только простую воду. Да и за обедом съедал еле-еле пятую часть из того, что подавалось. Каждый вечер он непременно приходил на ужин в братскую трапезную, но лишь с той целью, чтобы, сидя перед пустой тарелкой, придирчиво наблюдать за порядком.
При этом энергия его была изумительна. Мы не знали, когда он спит. Даже ночью в окнах его кельи через ставни пробивался свет. Ста-рые монахи говорили, что в своей келье он ли-бо молится, либо пересчитывает горы рублей и трешек, собранных за день. Все это несметное богатство ему еще надо было аккуратно перевя-зать в пачки, а мелочь разложить по мешочкам. Когда он заканчивал с этим, то начинал писать руководство и пояснения к завтрашней службе: никто так, как отец Нафанаил, не разбирался во всех особенностях и хит-росплетениях мона-стырского уставного богослужения.
Но даже если ночью свет в его келье и вы-ключался, все отлично знали, что это вовсе не означает, что мы хотя бы на время можем счи-тать себя свободными от его надзора. Нет, ночь напролет в любое мгновение отец Нафанаил мог появиться то там, то здесь, проверяя, не ходит ли кто по монастырю, что было настрого запрещено.
Помню, как-то зимней ночью мы, просидев до-поздна в гостях у кого-то из братии на дне ангела, пробирались к своим кельям. И вдруг в пяти шагах от нас из темноты выросла фигура отца Нафанаила. Мы замерли от ужаса. Но через несколько мгновений с удивлением поняли, что на этот раз казначей нас не видит. И вел он себя как-то странно. Еле волочил ноги и даже пошатывался, сгорбившись под своим мешком. Потом мы увидели, как он перелез через низкий штакетник палисадника и вдруг улегся в снег, прямо на клумбу.
«Умер!» — пронеслось у нас в головах.
Мы выждали немного и, затаив дыхание, ос-торожно приблизились к нему. Отец Нафанаил лежал на снегу и спал. Просто спал. Так ровно дышал и даже посапывал. Под головой у него был мешок, который он обнимал обеими руками.
Мы решили ни за что не уходить, пока не увидим, что будет дальше, и, спрятавшись от света фонаря в тени водосвятной часовни, ста-ли ждать. Через час мы, вконец закоченевшие, увидели, как отец Нафанаил внезапно бодро поднялся с клумбы, стряхнул запорошивший его снежок и, перекинув мешок за спину, как ни в чем не бывало направился своей дорогой.
Тогда мы совершенно ничего не поняли. И лишь потом давно знавшие казначея монахи объ-яснили, что отец Нафанаил просто очень устал и захотел удобно поспать. Удобно в том смыс-ле, что лежа. Поскольку в своей келье он спал только сидя. А чтобы не нежиться в кровати, предпочел поспать в снегу.
Впрочем, все, что касалось образа жизни пе-чорского казначея в его келье, было лишь на-шими догадками. Вредный отец Нафанаил никого в свой сокровенный внутренний мир не допус-кал. Да что там говорить — он никого не пус-кал даже в свою келью! Включая всесильного отца наместника. Хотя это и казалось совер-шенно невозможным, чтобы наместник отец Гав-риил куда-то в своем монастыре не мог войти. Тем более что келья казначея находилась не где-нибудь, а на первом этаже дома, где жил наместник, прямо под его покоями. Конечно, мириться с таким положением вещей для хозяина монастыря было невозможно. И вот однажды отец наместник после какого-то праздничного обеда, будучи в чудесном расположении духа, объявил отцу Нафанаилу, что не откладывая идет к нему в гости попить чайку.
Несколько человек из братии, находившиеся рядом в тот момент, сразу поняли, что сейчас произойдет нечто потрясающее ум, душу и всякое человеческое воображение. Упустить возможность увидеть такое событие было бы непростительно. Так что благодаря свидетелям сохранилось опи-сание этой истории.
Отец наместник торжественно и неумолимо двигался по монастырскому двору к келье отца Нафанаила, а казначей семенил за его спиной и с великим воплем убеждал отца наместника от-казаться от своей затеи. Он его умолял за-няться чем-нибудь душеспасительным, полезным, а не праздными прогулками по ветхим, совер-шенно никому не интересным комнатушкам. Он красочно описывал, какой у него в келье бес-порядок, что он не прибирал в ней двадцать шесть лет, что в келье невыносимо затхлый воздух... Наконец в полном отчаянии отец На-фанаил перешел почти к угрозам, громко раз-мышляя вслух, что ни в коем случае нельзя подвергать драгоценную жизнь отца наместника опасности, которая может его подстерегать среди завалов казначейского жилища.
— Ну, хватит, отец казначей! — уже с раз-дражением оборвал его в конце концов намест-ник, стоя перед дверью кельи. — Открывайте и показывайте, что у вас там!
Было видно, что, несмотря на сердитый тон, отца наместника разбирает настоящее любопыт-ство.
Осознав наконец, что теперь никуда не деть-ся, отец Нафанаил как-то вдруг даже повеселел и, молодцевато отрапортовав положенное монаху «Благословите, отец наместник!», прогремел ключами и отверз перед начальством заветную дверь, которая четыре десятилетия до этого момента приоткрывалась лишь ровно настолько, чтобы пропустить худенького отца Нафанаила...
За широко распахнутой дверью зияла полней-шая, непроглядная тьма: окна в таинственной келье днем и ночью были закрыты ставнями. Сам отец Нафанаил первым прошмыгнул в этот черный мрак. И тут же исчез, как провалился. Во вся-ком случае, из кельи не доносилось ни звука.
Отец наместник вслед за ним осторожно всту-пил за порог двери и, неуверенно крякнув, пробасил:
— Что ж у вас тут так темно? Электричество-то есть? Где выключатель?
— Справа от вас, отец наместник! — услужли-во продребезжал из непроницаемой тьмы голос казначея. — Только ручку протяните!
В следующее мгновение раздался душеразди-рающий вопль отца наместника, и какая-то не-ведомая сила вынесла его из тьмы казначейской кельи в монастырский коридор. Вслед за ним на свет стремительно вынырнул отец Нафанаил. В долю секунды он запер за собой дверь на три оборота и бросился к ошеломленному наместни-ку. Охая и ахая, казначей принялся сдувать пылинки и оправлять рясу на отце наместнике, взахлеб причитая:
— Вот незадача, Господи помилуй! Этот вы-ключатель... к нему приспособиться надо. Сло-мался еще в шестьдесят четвертом, на Покров Божией Матери, аккурат в день, когда Хрущева снимали. Знак! Утром отвалился выключатель — вечером Никиту сняли! С тех пор я этот выклю-чатель назад не возвращаю. И ни-ни, никаких электриков — сам все наладил: два проводка из стены торчат: соединишь — горит свет, разъе-динишь — гаснет. Но приспособиться, конечно, надо, это правда! Но не все сразу, не все сразу!.. Так что, отец наместник, милости просим, сейчас я дверку снова отворю, и гря-дем с миром! Теперь-то вы знаете, как моим выключателем пользоваться. А там еще ох много интересного!
Но наместника к концу этой юродивой речи и след простыл.
При всем при том отец Нафанаил был действи-тельно образцом послушания, писал длиннющие оды в честь отца наместника, в честь Псково-Печерского монастыря, а также сочинял нраво-учительные стихотворные проповеди в пять лис-тов.
* * *
Вредность отца Нафанаила простиралась и на могучее советское государство, особенно когда оно слишком бесцеремонно вмешивалось в мона-стырскую жизнь. Говорят, что именно отец На-фанаил дал особо тонкий совет великому печор-скому наместнику архимандриту Алипию, когда даже тот был в некотором затруднении от напо-ра и грубости властей.
Произошло это в конце шестидесятых годов. Как известно, в те годы все граждане Совет-ского Союза должны были принимать участие в выборах. В?монастырь ящик для голосования приносили в трапезную, где после обеда братия под надзором наместника, недовольно ворча, отдавала кесарю кесарево.
Но вот как-то первый секретарь Псковского обкома КПСС узнал, что для каких-то там неве-жественных монахов попущена нелепая льгота, так что они голосуют за нерушимый блок комму-нистов и беспартийных в своем отжившем исто-рический век монастыре, а не на избирательном участке. Первый секретарь Псковского обкома КПСС возмутился духом и устроил своим подчи-ненным беспощадный разгон за попустительство нетрудовому элементу. И?немедля распорядился, чтобы отныне и до века чернецы приходили на выборы в Верховный Совет СССР как все совет-ские люди — на избирательные участки по месту жительства!
Вот тогда-то, как говорят, отец Нафанаил и пошептал наместнику отцу Алипию на ухо тот самый до чрезвычайности тонкий совет.
В день выборов (а это было в воскресенье) после праздничной монастырской литургии из ворот обители вышел торжественный крестный ход.
Выстроившись по двое, длинной чередой, под дружное пение тропарей монахи шествовали че-рез весь город на избирательный участок. Над их головами реяли тяжелые хоругви, впереди, по обычаю, неслись кресты и древние иконы. Но это было еще не все. Как и положено перед всяким важным делом, в зале выборов духовен-ство начало совершать молебен. До смерти пе-репуганные чиновники пытались протестовать, но отец Алипий строго оборвал их, указав, чтобы не мешали гражданам исполнять конститу-ционный долг так, как это у них положено. Проголосовав, братия тем же чинным крестным ходом вернулись в святую обитель.
Нет нужды объяснять, что к следующим выбо-рам избирательная урна с раннего утра дожида-лась монахов снова в монастырской трапезной.
И в то же время строго приглядывавший за нами отец Нафанаил всегда пресекал гласные проявления оппозиционности по отношению к го-сударству, и тем более попытки диссидентства. Поначалу это казалось нам чуть ли не возмути-тельным. Мы думали, что казначей просто лебе-зит перед властями. Но потом мы постепенно узнавали, что отец Нафанаил не раз и не два сталкивался с засланными в монастырь провока-торами или переодетыми оперативниками. Но да-же вполне понимая, что перед ним искренние люди, отец Нафанаил все же всякий раз обрывал столь любимое нами вольномыслие. И не только потому, что оберегал монастырь, а скорее по-тому, что берег нас самих от нашего же нера-зумия, фанаберии и молодой горячности, заме-шанной на самой простой гордыне. Он не дорого ценил слова, даже самые героические, и знал о советской власти и обо всем, что творилось в стране, не так, как мы — большей частью пона-слышке да по книгам. И еще потому отец Нафа-наил имел трезвое и очень личное отношение к советской власти, что его отец, священник Ни-колай Поспелов, был расстрелян за веру в три-дцать седьмом году. Пройдя солдатом через всю войну, отец Нафанаил стал послушником велико-го наместника архимандрита Алипия и духовным сыном святого печорского старца и чудотворца иеросхимонаха Симеона. И оба они, увидев в нем человека кристальной честности и необы-чайно живого ума, сделали его в тяжелейшие годы хрущевских гонений на Церковь казначеем и секретарем монастыря и поверили ему самые сокровенные монастырские тайны.
И еще к вопросу о советской власти. Как-то летней ночью я нес послушание дежурного на площади перед Успенским храмом. Звезды слабо мерцали на северном небе. Тишина и покой. Трижды гулко пробили часы на башне... И?вдруг я почувствовал, что за спиной у меня кто-то появился. Я испуганно обернулся. Это был отец Нафанаил. Он стоял рядом и смотрел в звездное небо. Потом задумчиво спросил:
— Георгий, что ты думаешь о главном принци-пе коммунизма?
Псково-Печерский монастырь. Успенская пло-щадь. 1983 год. Три часа ночи. Звезды...
Не ожидая от меня ответа, отец Нафанаил так же в задумчивости продолжал:
— Главный принцип коммунизма — «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Но ведь «способности», «потребности» — это ведь, конечно, какая-то комиссия будет определять? А какая комиссия?.. Скорее всего — «тройка»! Вот вызовут меня и скажут: «Ну, Нафанаил, ка-кие у тебя способности? Кубометров двадцать леса в день напилить сможешь! А какие потреб-ности? Бобовая похлебка!.. Вот он и весь главный принцип...
Хотя отец Нафанаил всегда тщательно подчер-кивал, что он не кто иной, как педантичный администратор и сухой службист, даже мы, по-слушники, через какое-то время стали догады-ваться, что свои духовные дарования он просто тщательно скрывает, как это, впрочем, делали все настоящие монахи в обители. Отец казначей не был официальным монастырским духовником. На исповедь к нему ходили из города лишь не-сколько печорских старожилов, да еще кто-то приезжал к нему из далеких мест. Остальных он как духовник не принимал, ссылаясь на свою неспособность к этому занятию.
Но однажды он на мгновение приоткрыл сокро-венную часть своей души. Хотя тут же опять спрятался за привычной строгостью и сварливо-стью. Я как-то провинился на послушании. Ка-жется, исполнил порученное мне дело очень не-брежно. За это сам отец наместник поставил меня три дня убирать снег со всей Успенской площади. Я тогда порядком разобиделся, да еще снег все шел и шел, так что к третьему дню я не просто устал, а еле ноги волочил. Мне было так жалко себя, я так надулся на весь мир, что даже всерьез начал вынашивать план мести. Но какая месть послушника наместнику? Масшта-бы совершенно несопоставимые. И все же, из последних сил работая лопатой, я взлелеял в сердце следующую картину. Когда наместник бу-дет проходить мимо меня на обед в братскую трапезную, то наверняка язвительно поинтере-суется: «Ну, как живешь, Георгий?» И тут я отвечу — весело и беззаботно, как будто и не было этих трех каторжных дней: «Лучше всех, отец наместник! Вашими святыми молитвами!» И тогда он поймет, что меня так просто не сло-мить!
Картина этой ужасной мести так согрела мое сердце, что даже среди непрекращающегося сне-гопада я почувствовал себя значительно весе-лее. Когда рядом проходил отец Нафанаил, я даже разулыбался ему, подходя под благослове-ние. В ответ он тоже очень приветливо оскла-бился и осенил меня крестным знамением. Я склонился поцеловать его руку и вдруг услышал над собой скрипучий голос:
— Так, значит: «Лучше всех, отец наместник! Вашими святыми молитвами!»?
Я так и замер, согнувшись, как от радикули-та. Когда же наконец решился поднять глаза на старца, он смотрел на меня с нескрываемым ехидством. Но, заметив мой ужас, он уже с на-стоящей добротой проговорил:
— Смотри, Георгий, дерзость еще никого до добра не доводила!
И, перекинув свой мешок с миллионом, а мо-жет, с сухарями, заскрипел по морозному снегу к братскому корпусу. А я остался стоять рази-нув рот и только смотрел, как оторванная под-метка на башмаке казначея болтается при каж-дом шаге.
Ну настоящий Плюшкин! Только святой.
Как сказал один почтенный питерский протои-ерей: «Один год Псково-Печерского монастыря — это все равно что пятьдесят лет духовной ака-демии». Другое дело, как мы эти уроки усвои-ли... Но это уже другой и, признаться, весьма горький вопрос.
Кстати, Плюшкиным отец Нафанаил был самым нешуточным. Кроме того, что он трясся над ка-ждой монастырской копейкой, он исступленно кидался выключать все праздно горящие элек-трические лампочки, экономил воду, газ и во-обще все, что можно было сберечь и поприжать.
И еще он строго бдел над вековыми устоями монастыря и древними иноческими уставами. К примеру, он терпеть не мог, когда кто-то из братии уезжал в отпуск. Хотя лечебный отпуск полагался для тех, кому это было необходимо, отец Нафанаил все равно совершенно не принимал и не выносил этого. Сам он в отпуск, разумеет-ся, никогда не ходил за все свои пятьдесят пять лет пребывания в обители. Наместник архи-мандрит Гавриил тоже никогда отпуском не поль-зовался и косо смотрел на тех, кто приходил к нему с просьбами об отъезде.
Как-то, помню, наместник все же благословил поехать в летний отпуск одного иеромонаха. Благословить-то он его благословил, но деньги на дорогу велел получить у казначея.
Я тогда дежурил на Успенской площади и был свидетелем этой сцены. Началось с того, что иеромонах, собравшийся в отпуск, долго и впустую стучался в дверь кельи отца Нафанаи-ла. Казначей, сразу поняв, о чем пойдет речь, затаился и не открывал. Тогда батюшка решил брать отца казначея измором. Он присел на скамью поодаль и стал ждать. Часа через четы-ре отец Нафанаил, опасливо озираясь, вышел на площадь, и тут его настиг отпускник с пись-менным благословением наместника выдать день-ги на дорогу.
Увидев бумагу, отец Нафанаил замер, совер-шенно убитый, а потом с воплем повалился на землю и, задрав к небу руки и ноги (при этом из-под подрясника обнажились драные башмаки и синие выцветшие кальсоны), закричал во весь голос:
— Караул! Помогите! Грабят!!! Деньги им да-вай! В отпуск хотят! Устали от монастыря! От Матери Божией устали! Грабят! Караул! Помоги-те!!!
Бедный батюшка даже присел от ужаса. Изум-ленные иностранные туристы на площади стояли открыв рты. Схватившись за голову, иеромонах опрометью бросился в свою келью. А наместник, стоя на балконе настоятельского дома, страшно довольный, взирал на всю эту картину.
Увидев, что опасность миновала, отец Нафа-наил совершенно спокойно поднялся, отряхнулся от пыли и отправился по своим делам.
Особую радость нам доставляло, когда мы по-лучали послушание помогать отцу Нафанаилу в проведении экскурсий по монастырю. Как прави-ло, ему поручалось водить каких-то особо важ-ных персон. Та история с президентом Ельциным и знакомство главы государства с особенностями святых пещер произошла конечно же при участии именно отца Нафанаила. В наши послушнические обязанности входило лишь открывать и закрывать за посетителями тяжелые церковные двери. Ос-тальное время мы внимали отцу Нафанаилу. А?послушать было что. Отец Нафанаил был про-должателем традиций своего учителя — великого наместника архимандрита Алипия, который от-стаивал монастырь и веру в Бога в самое тяже-лое время хрущевских гонений. И алипиевский дар мудрого, а порой и беспощадного слова пе-решел по наследству к отцу Нафанаилу.
В те атеистические годы советские работни-ки, приезжавшие в монастырь, ожидали увидеть кого угодно: мракобесов, хитрецов-хапуг, тем-ных недочеловеков, но только не тех, кого они встречали на самом деле, — своеобразно, но очень интересно образованных умниц, необычай-но смелых и внутренне свободных людей, знаю-щих что-то такое, о чем гости даже не догады-вались. Уже через несколько минут экскурсан-там становилось ясно, что таких людей они не встречали за всю свою жизнь.
Как-то — это было в 1986 году — псковское партийное начальство привезло в монастырь вы-сокого чиновника из Министерства путей сооб-щения. Он оказался на удивление спокойным и порядочным человеком: не задавал идиотских вопросов, скажем, о том, в каком корпусе жи-вут жены монахов, не интересовался, почему Гагарин в космос летал, а Бога не видел. Но в конце концов после двухчасового общения с от-цом Нафанаилом чиновник, пораженный своим но-вым собеседником, все же выдал:
— Слушайте, я просто потрясен общением с вами! Такого интересного и необычного челове-ка я не встречал за всю свою жизнь! Но по-звольте, как вы с вашим умом можете верить в... Ну, вы сами понимаете во что! Ведь наука раскрывает человечеству все новые и новые го-ризонты. И Бога там нет! Он, простите, просто не нужен. Вот в нынешнем году к Земле из глу-бин Вселенной приближается комета Галлея. И ученые, представьте, точно высчитали весь ее маршрут! И скорость! И траекторию! И для это-го, простите, никакой идеи Бога не нужно!
— Комета, говорите? Галлея?.. — затряс бо-родой отец Нафанаил. — Значит, если с кометой все подсчитали, то и Господь Бог не нужен? Н-да, понятно!.. А вот представьте — если меня поставить на холме у железной дороги и дать бумагу и карандаш. Ведь я через неделю точно смогу сказать вам, когда и в какую сторону будут ходить поезда. Но это ведь не значит, что нет кондукторов, диспетчеров, машинистов, министров путей сообщения? Ведь не значит? Начальство — оно везде нужно!
Но не все подобные беседы заканчивались мирно. Однажды в монастырь прибыла экскурсия, состав которой нам назвали шепотом: дети чле-нов ЦК. Не знаю, так ли это было, но молодые люди оказались весьма невоспитанными. Такая золотая московская молодежь середины восьми-десятых годов, которую я очень хорошо знал. Молодые люди то и дело прыскали от хохота, показывали пальцами на монахов и задавали те самые идиотские вопросы. Но делать было нече-го, и отец Нафанаил повел их по монастырю.
Экскурсия началась с пещер, в самом начале которых есть крохотная келья с одним малень-ким окошком. В этой келье в начале XIX века подвизался затворник иеросхимонах Лазарь. Здесь же он и похоронен. Над могильной плитой висят его тяжелый железный крест и вериги.
— Вот в этой келье, не выходя двадцать пять лет, подвизался иеросхимонах Лазарь, — начал свою экскурсию отец Нафанаил. — Я сейчас рас-скажу вам об этом удивительном подвижнике.
— А куда же этот ваш Лазарь здесь в туалет ходил? — громко поинтересовался один из юных экскурсантов.
Его спутники просто покатились от хохота.
Отец Нафанаил терпеливо дождался, когда они успокоятся, и невозмутимо произнес:
— Куда в туалет ходил? Хорошо, я вам сейчас покажу!
Он вывел несколько озадаченных экскурсантов из пещер и повел их через весь монастырь к скрытому от посторонних глаз хозяйственному двору. Здесь, на отшибе, ютился старый нужной чуланчик. Выстроив экскурсантов пред этим за-ведением полукругом, как делают это обычно перед важным экспонатом, отец Нафанаил торже-ственно указал на него рукой и произнес:
— Вот сюда иеросхимонах Лазарь ходил в туа-лет! А теперь стойте и смот-рите!
И, развернувшись спиной к изумленным моло-дым людям, он оставил их одних.
Когда те пришли в себя, старший группы ра-зыскал наместника и выразил свое негодование всем случившимся. На что отец наместник отве-тил:
— Архимандрит Нафанаил доложил мне, чем вы интересовались. Именно это он вам и показал. Ничем больше помочь не можем!
Надо учитывать, что на дворе стоял 1984 год. А тогда все было не так просто. Могли случиться и серьезные неприятности. Но наместники Псково-Печерского монастыря тради-ционно были сильными людьми.
* * *
Умирал вредный отец Нафанаил необычайно ти-хо и смиренно. Когда врачи предложили поста-вить ему сердечный электростимулятор, он умо-лил отца наместника этого не делать.
— Отцы, представьте, — говорил он, — душа хочет отойти к Богу, а какая-то маленькая электрическая штучка насильно запихивает ее обратно в тело! Дайте душе моей отойти в свой час!
Я имел счастье навестить отца Нафанаила не-задолго до кончины и был поражен его беско-нечной добротой и любовью. Вместо того чтобы беречь последние оставшиеся для жизни силы, этот невероятно бережливый во всем другом церковный скряга отдавал всего себя человеку, которого лишь на несколько минут посылал к нему Господь Бог. Как, впрочем, делал он это всю свою жизнь. Только когда-то мы этого не понимали.
Комментарии
Комментарии 1 - 0 из 0