Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Шафаревич

Константин Крылов родился в 1967 году в Москве. Окончил факультет кибернетики МИФИ и философский факультет МГУ, кафедру систематической философии.
Автор многочисленных статей
, посвященных вопросам социологии, политологии, философии и текущей политической жизни.
Входит в пятерку самых влиятельных интеллектуалов России.

Пиетет. Чувство, редкое в наши дни и мне совершенно не свойственное. Я испытал нечто подобное минуты за три до момента знакомства. Это было что-то вроде почтительного беспокойства: я ждал встречи с человеком, которого считал и считаю — не учителем, конечно нет, такое было бы с моей стороны нелепо и бестактно, — но образцом соединения ума, нравственной силы и безупречной преданности своему народу. И боялся разочарования — хотя бы случайного, от какой-нибудь неловкости, неверно взятого тона или неудачного впечатления, на которые в наше паскудное время как-то особенно везет.

Когда открылась дверь, я увидел высокого старика с русским лицом. Он кивнул и протянул руку — сухую, крепкую, убедительную. Я ее пожал и как-то сразу успокоился.

Всё было правильно — так, как должно быть.

 

* * *

Игорь Ростиславович Шафаревич родился в Житомире в 1923 году — времена укромные, теперь почти былинные. Отец был человеком «раньшего времени»: добезцаря окончил МГУ, преподавал теормех, дисциплину эзотерическую и требующую умственной гигиены. Это, наверное, как-то повлияло на сына — я, впрочем, не спрашивал. Но что точно повлияло — это сохранившаяся от деда библиотека настоящих, несоветских книг, с ятями и фитой, чистой русской речью: сказки, былины, исторические сочинения. О них Игорь Ростиславович вспоминает и сейчас, когда рассказывает о себе. Как и о другом — о русских людях, бредущих, пошатываясь, под конвоем. О том, кто эти люди и куда их вели, он узнал позже.

Математикой Шафаревич занялся еще в школе. Это было увлечение на всю жизнь, возможно, связанное именно с тем, что в математике не было и не могло быть никакой лжи. Не существовало специальных марксистско-ленинских уравнений, кроме корявых нелепиц через черточку: «товар–деньги–товар». Честные математические функции сходились или не сходились к пределу вне зависимости от того, что набрехали большевики на своем очередном съезде.

Первые работы по теории чисел Шафаревич написал в девятом классе — его заметил профессор Делоне, разглядевший в мальчике будущую звезду. Потом он экстерном сдал экзамены на мехмат, сразу на последний курс.

Войну юноша провел, успешно сражаясь с уравнениями. В сорок шестом году он защитил докторскую, поступил на работу в Математический институт Академии наук СССР, членом-корреспондентом которой он стал в 1958 году. На следующий год он получил Ленинскую премию по математике — единственную, может быть, непостыдную премию с таким названием — за открытие общего закона взаимности и решение обратной задачи теории Галуа. Полный список научных достижений Шафаревича занимает страницу, для математика это более чем.

В шестидесятые Игорь Ростиславович занимался чистой математикой и преподаванием — он стал заведующим отделом алгебры Математического института, у него появились ученики. Впоследствии, когда имя Шафаревича стало одиозным, из них пытались выдавить хоть какие-нибудь компрометирующие сведения: не был ли их учитель пристрастен по национальной части, не зажимал ли евреев. К их чести, ни один ничего подобного не подтвердил, несмотря на давление. Шафаревич был безупречно честен всегда и со всеми — что, собственно, и привело его к диссидентам.

Заметное участие Игоря Ростиславовича в советском правозащитном движении начинается с конца шестидесятых. Он делает публичные заявления в защиту Православной церкви и протестует против советской карательной психиатрии. Второе сближает его с либеральными диссидентскими кругами, в том числе с академиком Сахаровым, первое — от них отдаляет. И то и другое он принимает как факт, но своих взглядов не меняет ни на йоту просто потому, что не считает возможным поступиться хоть частью того, что считает истиной.

В феврале 1974 года он пишет и подписывает своим именем письма в поддержку Александра Солженицына — «Арест Солженицына» и «Изгнание Солженицына». Я, пожалуй, пожертвую кусочком отведенной мне страницы, чтобы воспроизвести хотя бы первое. оно того стоит.

Истекают последние часы, отпущенные нашему государству на проверку: способно ли оно на «политику мира» — с Правдой. Есть ли у него другой ответ, кроме насилия и жестокости, — не на взрыв и убийство президента, не на убийство судьи, даже не на демонстрацию — а на правду, сказанную великим писателем.

Это испытание и всего мира. Заседали в общих комиссиях с Вышинским (какая несправедливость к Эйхману!), любезно встречали министра здравоохранения (не в насмешку ли так названного?), санкционировавшего заключение неугодно мыслящих в сумасшедшие дома... Неужели не хватит мужества остановиться на этом пути?

Но больше всего это проверка нам — соотечественникам Солженицына. Некогда Иосиф Виссарионович Сталин назвал нас всех «винтиками» и любовно поднял тост за здоровье «винтиков». Истекает время убедиться: может быть, Мудрый Вождь был прав, выше винтиков нас назвать и нельзя, была бы только хорошая смазка — и будем вертеться до износа.

Оцените слова и тон. Так разговаривать тогда мало кто мог себе позволить, и уж тем более интеллектуал, живущий в СССР, зависящий от государства и его милостей. Как, впрочем, и сейчас. Ну просто вообразите, что письмо адресовано нынешним властям от имени сколько-нибудь известной публичной персоны. Чем это было тогда, знают те, кто помнит то время.

В 1974 году выходит сборник «Из-под глыб», очередное продолжение «веховской» традиции. В нем, помимо всего прочего, опубликованы статьи Шафаревича «Обособление или сближение? (Национальный вопрос в СССР)» и «Есть ли у России будущее?». Это первые работы Игоря Ростиславовича, посвященные советскому нацвопросу. Он спорит и с советской идеологией, брешущей про «советский народ, новую историческую общность», и с диссидентской ложью о якобы имеющей место в СССР «русификации». Шафаревич видит совершенно иное — советское разгуливание, раскармливание разнообразных «лиц национальностей», в ущерб и за счет подавляемого и унижаемого, уничтожаемого русского народа. Впрочем, тогда он высказывается на эту тему не столь определенно, как в поздних своих сочинениях — не потому, что боится осуждения и остракизма, а потому, что не хочет ошибаться.

В 1975 году, после пресс-конференции, данной для иностранных журналистов по поводу сборника, Шафаревича изгоняют из МГУ. Больше он не преподавал.

В 1977 году во Франции выходит книга «Социализм как явление мировой истории». Это пример сочинения, с которым сейчас сложно соглашаться, — я, во всяком случае, считаю именно так, — но которое совершенно невозможно игнорировать, по крайней мере в рамках полемики по вопросу генезиса социализма. Сейчас некоторые положения этой книги (например, последовательно проводимое сравнение социалистических порядков с индейскими деспотиями будущей Латинской Америки) стали общими местами, приводимыми без ссылки на автора: форма признания, стоящая иных фанфар и лавров.

Примерно в то же самое время наметились и расхождения Игоря Ростиславовича с диссидентским мейнстримом. Шафаревич стал замечать, что диссидентское движение в некоторых важных вопросах не столь уж расходится с советской властью, и в особенности это касается русского вопроса, а именно — темы неполноценности, ущербности, несостоятельности русского народа. Это его не только оскорбляло, но и заставляло искать объяснение. Он его нашел.

«Русофобия» была задумана в 1978 году. К тому времени сложилась и основа концепции. Сам Игорь Ростиславович, с его интеллектуальной честностью, не считает ее оригинальной, а возводит к кошеновской теории «малого народа» — агрессивного антинационального меньшинства, ненавидящего и презирающего национальное большинство и видящее свою миссию в ниспровержении органичных для него порядков. Оригинальным, по мнению автора, является только связка идеологии «малого народа» с амбициями агрессивных нацменьшинств, что сыграло свою роковую роль в истории России.

Тут, наверное, не обойтись без обсуждения пресловутой «антисемитской» темы. Сам Шафаревич к антисемитизму как всеобъясняющей конспирологической теории всегда относился презрительно-скептически — не «страха ради иудейского» (называемого ныне «политкорректностью» и «мультикультурностью»), а именно как честный исследователь вопроса. Помню, как он ответил на вопрос об отношении к «Протоколам сионских мудрецов». Вместо обычных в таких случаях рассуждений о «фальшивке» или «гениальном предсказании» он просто перечислил основные положения «Протоколов» и их соответствие с тем, что произошло на самом деле. «Очень слабое соответствие», констатировал он и добавил, что не понимает, почему эта книжка до сих пор популярна... Но при этом не замечать еврейского вклада в русоедские теории и соответствующую практику Шафаревич тоже отказывается — из той же самой интеллектуальной честности. Слишком много свидетельств поставляет жизнь — что тогда, что сейчас.

«Русофобия» была закончена в 1983 году, и тогда же автор стал распространять копии текста, на сей раз безо всякой надежды на публикацию, даже за границей — по более чем понятным причинам. Часть текста (с обширной купюрой, посвященной еврейскому вопросу) появилась в 1989 году в журнале «Наш современник». Это, впрочем, не помогло — тогдашние «хозяева дискурса» устроили чудовищную по тем временам истерику, начавшуюся с публичного письма-анафемы, подписанного цветом тогдашнего интеллектуалитета — в том числе Афанасьевым, Лихачевым да и тем же академиком Сахаровым. Дальше начался настоящий шабаш ведьм с доносами по инстанциям, в том числе иностранным: например, была проведена специальная кампания, в результате которой Национальная академия наук США (которая в свое время зачислила Шафаревича в свои ряды) обратилась к нему с трогательной в своем идиотизме просьбой добровольно покинуть ее ряды (так как процедуры исключения из академии не существует). Игорь Ростиславович ответил как математик, поскольку он никогда не просил о членстве в этой почтенной конторе, что считает вопрос о своем дальнейшем членстве внутренней проблемой самой академии, а обвинения в свой адрес считает лживыми и наглыми. Примерно в том же духе он отвечал и на все прочие наезды, клеветы, изгнания из рядов и прочие акции устрашения. Многие всё никак не могут успокоиться: достаточно вспомнить «ребе Шефаревича» в книжке так называемого «Акунина», выпущенной аж в 2003 году... Что называется, людей пробрало — до сих пор никак не отойдут от икотки.

С начала девяностых перед диссидентами — бывшими и настоящими — открылась возможность участия в политической жизни. Шафаревича стали зазывать в разного рода патриотические организации с русским уклоном. Ни в одной из них Игорь Ростиславович надолго не задержался, как из-за их идейной шаткости, так и малой живучести. В конце концов он принимает решение сосредоточиться на идейной и литературной работе — что, в общем, понятно и обоснованно.

Последние книги Шафаревича — не столько итоги, сколько уточнения и дополнения. Например, тема «социализма» развилась в ряде статей, начало которым положено знаменитыми «Двумя дорогами к одному обрыву» (текст, с которым я категорически не согласен, но который нельзя просто отбросить), а практически навязанная ему «еврейская» тема оформилась в «Трехтысячелетнюю загадку», которая, на мой взгляд, гораздо интереснее аналогичного солженицынского сочинения.

Не промолчу и вот о чем. В отличие от многих национал-патриотов, так и оставшихся душой в прошлом веке, Игорь Ростиславович заметил новый русский национализм и отнесся к нему с благосклонным интересом. Но даже если бы этого не было, отношение к нему вряд ли поменялось.

Ибо другого Шафаревича у нас для нас нет.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0