Батюшка Тихон
К 30-летию со дня кончины протоиерея Тихона Пелиха
В день памяти святителя Тихона Задонского — 13 (26) августа 1895 года — в Харьковской губернии родился Тихон Тихонович Пелих — «батюшка Тихон» для многих знавших его, любящих и чтущих память его и по сей день.
Вспоминая свое детство и всю последующую жизнь, отец Тихон всегда говорил: «Слава Богу за все!» А жизнь его была удивительна. Родившись в крестьянской семье, осиротев в шестилетнем возрасте, он по ходатайству приходского священника был взят на воспитание в дворянскую семью, где встретил отеческую любовь и заботу приемных родителей, сестер и брата... Во время революции он потерял свою новую семью и спустя много лет скорбел о том, что ничего не знал об их судьбе... В годы гражданской войны, после перенесенного сыпного тифа, Тихон работал некоторое время санитаром при военном госпитале, откуда был командирован в Пятигорск для лечения и работы в санатории при Народном университете. Здесь снова осиротевший юноша встретил добрых людей и местного священника, принявших близкое участие в его судьбе. Он попал в среду образованных и глубоко религиозных людей.
В 1923 году по совету друзей Тихон Тихонович едет поступать в Московский государственный университет, на агробиологическое отделение.
По прибытии в Москву Тихон поспешил прямо с вокзала в храм (это было утро воскресного дня) и попал на службу святейшего патриарха Тихона. Во время литургии Тихон вдруг понял, что ему непременно нужно получить личное благословение патриарха на жизнь в Москве... И, нимало не колеблясь, он в конце службы вошел в алтарь, где святейший, уже причастившись, сидел. Тихон, встав перед ним на колени, попросил благословить его на жизнь и учение в Москве. Патриарх ласково обнял его, поцеловал и спросил, откуда он и как зовут. «Тихон», — назвал себя молодой человек. «Меня тоже Тихон», — отвечал святейший, улыбаясь. В этот момент юношу увидели иподиаконы и за полы его ветхой шинели удалили из алтаря, а так как все это время он стоял на коленях около сидящего патриарха, то на коленях и «выехал» из алтаря. Весело и смущенно смеясь, вспоминал это отец Тихон и удивлялся своей смелости и тому, что никто не остановил его, когда он вошел в алтарь.
Будущий «батюшка Тихон» так и остался на всю свою последующую жизнь в Москве и Подмосковье. Через 24 года у гробницы святителя Тихона в Малом Донском соборе в день их общего ангела — святителя Тихона Задонского — будет хиротония Тихона Тихоновича во иерея.
Велика была сила первосвятительского благословения. Она-то и хранила молодого Тихона Тихоновича во многих обстоятельствах его жизни — и в студенческие, и в последующие годы репрессий и войны.
Успешно занимаясь на педфаке естественных наук МГУ, он также является вольнослушателем Московской духовной академии, пишет сочинения на богословские темы, изучает церковную историю, апологетику, богословие. Все студенческие годы живя в общежитии на Балчуге, Тихон Тихонович был прихожанином, чтецом и ночным сторожем сначала Марфо-Мариинской обители (закрыта в 1928 году), потом храма Благовещения Пресвятой Богородицы, что в Пыжах, где в 1929 году был посвящен в стихарь, а после закрытия храма подвизался и в Николо-Кузнецком храме. Жизнь его в эти годы частично отражена в его дневнике, но о людях, с которыми отец Тихон общался тогда, он почти не писал, а часто рассказывал, но даже не называя имен, — это были епископы, духовенство разных храмов и сестры Марфо-Мариинской обители, близкие к великой княгине Елизавете Федоровне, которую отец Тихон трепетно почитал. Многие годы после закрытия обители он хранил ее Антиминсы: храма Покрова Пресвятой Богородицы при Марфо-Мариинской обители, освященный митрополитом Владимиром (Богоявленским) в 1912 году; храма во имя Всех Сил Небесных и Всех Святых при Марфо-Мариинской обители, освященный митрополитом Макарием (Невским) в 1916 году; Антиминс храма Марии Магдалины, что в Императорском доме, освященный епископом Трифоном (Туркестановым), викарием Московской епархии.
По окончании университета, в 1929 году, Тихон Тихонович получил направление на педагогическую работу в Сергиев Посад, где в то время жила семья его духовника — протоиерея Вениамина Воронцова (впоследствии митрополит Ленинградский Елевферий, †1959). Отец Вениамин рано овдовел, и Тихон Тихонович взял на себя заботы по воспитанию его малолетних детей.
В эти же годы устанавливается особая духовная связь будущего пастыря с обителью преподобного Сергия. Он общается с людьми, близкими к лавре, особенно с наместником ее архимандритом Кронидом, который поручает Тихону Тихоновичу хранение Антиминсов Троице-Сергиевой лавры. В 1946 году, при открытии лавры, они были вручены наместнику архимандриту Гурию, о чем можно прочесть в воспоминаниях протодиакона Сергия Боскина. А Тихон Тихонович станет самым усердным богомольцем возрождающейся обители, и вновь установится близкое общение и с новым наместником, и с братией. Через несколько лет, когда он будет возглавлять Ильинский приход, что вблизи лавры, многие из ее братии изберут его своим духовником, и так будет до конца его жизни. Его очень любили наместники, особенно архимандрит Пимен, будущий патриарх. Но и сам отец Тихон будет постоянно окормляться у старцев обители преподобного Сергия и каждую неделю, пока позволит здоровье, один день будет посвящен лавре: помолившись у мощей преподобного, пойдет в храм, где служат в тот день, и будет помогать на проскомидии, помянет всех-всех — и ближних, и дальних, затем исповедуется у своего духовника и примет исповедь у кого-то из братии, навестит больных, побеседует с наместником и к вечеру вернется домой, какой-то особенно умиротворенный и светящийся...
Но вернемся в тридцатые годы...
Живя в Сергиевом Посаде, Тихон Тихонович снимал небольшой мезонин (по соседству с домом, где жили дети отца Вениамина). Хозяйка мезонина была в далекой ссылке, и соседи ее решили сдать пустовавшее помещение. Надо сказать, что этот дом в свое время купил для своих духовных чад даниловский архимандрит Георгий (Лавров). Третья часть дома (мезонин) принадлежала девице Татьяне Мельниковой — послушнице отца Георгия, которая была с ним в ссылке (в Кара-Тюбе) и потом до его смерти в Нижнем Новгороде. В 1933 году она, уже после смерти отца Георгия, была сослана по «делу Лаврова» в Забайкалье. В ссылке с ней была и другая хозяйка этого дома — Мария Кузьминична Ш. (впоследствии схимонахиня Михаила). В 1936 году хозяйка мезонина вернулась из заключения и решила поселиться в Сергиевом Посаде, в доме отца Георгия (въезд в Москву ей был запрещен, хотя там жили ее родители и другие родственники). Но, увы, ее мезонин занят! Соседи рассказали, что пустили пожить там скромного, тихого учителя, немного странного: у него, кроме большого количества книг, ничего больше нет, и все свободное время он читает или пишет. Хозяйка сочла неудобным беспокоить такого жильца и остановилась у соседей. Будучи по специальности медсестрой, она стала готовиться к экзаменам в медицинский институт, но что-то не ладилось с физикой. И тут подсказали, что жилец из мезонина — специалист по физике и может помочь. Он действительно очень помог ей, так что экзамены Татьяна сдала успешно. но учиться ей не пришлось. Ее учитель, Тихон Тихонович, понял, что его ученица — тот человек, без которого он не сможет жить, и в день праздника иконы Божией Матери Иверской поехал к ее родителям — просить руки, а 9 мая 1937 года они венчались в Киржаче, где тогда служил духовник Тихона Тихоновича — отец Вениамин. С тех пор скромный мезонин дома отца Георгия стал их жилищем на всю жизнь... Велика сила молитв и слов старца! С юных лет Таня Мельникова тяготела к монашеству и не думала о замужестве. Много раз просила она отца Георгия о постриге, тем более что почти всех ее подруг он постригал, ей же, улыбаясь, ласково отвечал: «Подожди, деточка, будешь еще матушкой». Через десять лет после свадьбы Таня стала матушкой, помощницей и верной спутницей отца Тихона Пелиха.
Вообще, о жизни матушки Татьяны Борисовны до замужества можно рассказать много интересного, но скажу вкратце. Родилась она 20 января 1903 года в Польше, где служил тогда ее отец — Борис Никанорович Мельников и где они жили до Первой мировой войны, затем — жизнь в Царском Селе до 1918 года, потом — Нижний Новгород, где юная Таня под руководством епископа Петра (Зверева) проводит занятия по Закону Божию и церковному пению с детьми в епархии и серьезно изучает церковный устав (настолько серьезно, что впоследствии она знала его наизусть и помогала служащему духовенству в любых условиях и без книг). После Нижнего семья Мельниковых возвращается в Москву и живет на Остоженке, недалеко от храма Христа Спасителя. Таня становится прихожанкой храма и духовной дочерью протоиерея Александра Хотовицкого. По его благословению она несет различные послушания в храме, и не только в храме. Основным послушанием Тани и еще двух ее подруг было носить письма и передачи духовенству, заключенному в московские тюрьмы. В то время нелегко было добиться, чтобы взяли посылку или письмо, но отец Александр требовал, чтоб добивались, и они это делали... Много горючих слез было пролито у тюремных стен, много жалобных слов сказано охранникам (думаю, что немало и молитв) — и удавалось даже получать ответы от заключенных... После ареста отца Александра и проникновения в храм обновленцев Таня уходит в Данилов монастырь и попадает к архимандриту Георгию (Лаврову), с которым едет впоследствии в ссылку и служит ему до его смерти. Затем вторая ссылка и возвращение в свой «дом» — дом батюшки Георгия, где ее ждал жених. Очевидно было, что старец благословил Таню на новую, семейную жизнь, благословил этот брак.
Вспоминая своих родителей, их рассказы о своей жизни, впечатления разных людей, близко знавших их, могу сказать лишь одно: что свой совместный путь прошли они душа в душу и всегда «едиными усты и единым сердцем» славили Бога. И скончались почти одновременно: 1 и 17 июля 1983 года...
Но вернусь к рассказу о Тихоне Тихоновиче — будущем отце Тихоне. Во время Второй мировой войны он служил в стройбате под Москвой: из-за слабого зрения не годился на передовую. Запомнилось мне возвращение отца домой в 1945 году. Это было на Пасху. Яркий солнечный день, все вокруг звенит от пасхальной радости... Мы с братишкой играем во дворе, и вдруг во двор входит страшно худой, бледный и совершенно незнакомый человек в шинели... Мы оробели, а незнакомец спрашивает, дома ли наша мама? Отвечаю, что сейчас позову ее, пулей лечу в дом, а сердечко трепещет: неужели папа?! За годы войны мы забыли его облик. И все-таки решаюсь сказать маме, что какой-то незнакомый человек пришел к нам... Увидев, как мама бросилась со слезами к этому человеку, — все поняла... Вскоре папу увез к себе наш родственник-врач: ему было необходимо медицинское наблюдение и хорошее питание, а мы жили тогда очень бедно и голодно. Опять остались мы без папы, правда, мама каждую неделю ездила навещать его — это было недалеко от Москвы (поселок Кучино по Горьковской железной дороге). Этот год после войны был решающим для Тихона Тихоновича. Живя у родственников, он занимается с их детьми физикой и математикой (кого-то готовит в институт) и, как в былые времена, много читает духовной литературы, обдумывая свою дальнейшую жизнь... В один из этих дней во время чтения акафиста Царице Небесной Тихон Тихонович сподобился чудесного явления преподобного Серафима Саровского. Вот как об этом рассказывает он сам в письме к маме:
«Родная моя Танюшенька! Странно тебе покажется, что вместо устной беседы с тобой я пишу тебе письмо. Но так надо. Всю неделю сердце мое рвалось к тебе поделиться своей пасхальной радостию, которая есть у меня на сердце. Но я боюсь, что в устной беседе ты меня не поймешь, скажешь: “Это твое больное воображение от переутомления”.
Предвидя это возражение с твоей стороны, я и решил объясниться с тобой письменно... Итак, слушай. я не знаю, что тебе рассказывал дедушка, но факт был такой: проводив тебя, я пришел домой и стал читать акафист Божьей Матери со слезами на глазах. Вдруг меня обуял такой внутренний трепет, что я должен был опустить голову наземь, закрыв глаза, и ясно почувствовал, что в комнату нисходят силы небесные...
Это такой ужас, который не передашь словами. Я ясно почувствовал присутствие в комнате преподобного Серафима Саровского Чудотворца. И тут началось самое страшное — таинство исповеди. Он меня исповедовал, он мне в картинах показал всю мою жизнь и, так как я по временам сомневался, не бред ли со мной и не мерещится ли все это мне, он после исповеди каждого моего греха давил мою голову, как молотом; причем ни руками, ни ногами я не мог шевельнуть. Я был во все продолжение исповеди в полном сознании...
В исповеди мне был показан один страшнейший грех, к которому причастна и ты: преподобный, укоряя меня, перечисляя мои грехи, вдруг открыл бездну святости, которая хранится у нас, и я только помню, что схватился руками за голову и закричал: “О, прости, прости!” — ибо полнота воинства небесного хранится у нас... Мне приказано в ближайшее же время привести святыню в надлежащий порядок. Под нашей крышей хранится величайшая святыня[1], грозный суд за небрежение я пережил. Не будем больше грешить. Я в воскресенье причащаюсь и водворяю святыни в надлежащем виде.
Танюшенька, вчера, на великомученика Пантелеимона, Господь сподобил меня причаститься... Все это я пишу тебе, чтобы рассеять твои сомнения, чтобы избавить тебя от греха неверия своему мужу, думая, что я в прелести. Нет, моя родная, преподобный Серафим избрал меня в орудие Промысла Божия. Подвижница схимонахиня Олимпиада назвала нашу семью благодатной и вот почему: мне дана благодать священства, тебе дано счастье разделить эту благодать. Господь тебя благословит, Матерь Божия утешит, а преподобный уверит.
Тиша (август 1945 года)».
Это было в первых числах августа 1945 года... Через год, 1 августа, в день памяти преподобного Серафима, Тихон Тихонович был посвящен во диакона, а 26 августа 1947 года, в день своего ангела, в храме Донского монастыря он был рукоположен в иерея. На всю жизнь запомнился мне этот день, весь светящийся папа в белом облачении дает крест после литургии у гробницы святителя Тихона, потом длинная вереница незнакомых людей, берущих благословение у «нового» батюшки, а он неспешно, истово осеняющий каждого; помню свое нетерпение: когда же можно будет приблизиться к папе?.. Наконец мы дождались папу, мы идем с ним вдоль монастырской стены, и нам под ноги падают уже первые листья... А папа теперь — не совсем наш... Он — священник!
Первые годы отец Тихон служил в разных храмах Подмосковья (села Шурма, Шеметово, город Пушкино), и мы, дети, не видели его. Домой он приезжал редко, и то только затем, чтобы позаниматься пением, разобраться в церковном уставе — здесь уже папа был учеником, а мама — учителем. Очень трудно давались папе гласы, особенно стихирные, а мама, имея абсолютный слух и большой опыт церковного пения, была строга и требовательна к своему ученику так, что часто мы засыпали и... просыпались под пение гласов... Помню также, как в эти посещения папы мама подробно рассказывала ему о лавре, о новых монахах.
В начале 1950 года отец Тихон был переведен в Ильинский храм города Загорска по просьбе митрополита Николая (Ярушевича) для создания «благоприятной атмосферы» новому настоятелю, которого ожидали в феврале, по возвращении из эмиграции. Но новым настоятелем оказался протоиерей Всеволод Шпиллер. С первых же дней совместного служения они прониклись взаимным уважением, и, хотя отца Всеволода уже через полтора года перевели в Москву, общение пастырей не прекращалось до их кончины, последовавшей с интервалом в пять месяцев. (Отец Тихон скончался 17 июля 1983 года, а отец Всеволод — 8 января 1984 года.)
В 1951 году по ходатайству отца Всеволода папу назначили настоятелем Ильинского храма. Как рассказывал впоследствии отец Всеволод, это была его личная просьба к святейшему патриарху Алексию. Святейший охотно исполнил ее и, кроме того, назначил отца Тихона духовником учащихся Московской духовной академии и семинарии. Сколько будущих пастырей и архиереев нашей Церкви он наставил, благословил на монашеский путь, исповедовал, венчал. Пастырский авторитет его ценила и братия Троице-Сергиевой лавры: духовники присылали людей за советом в трудных вопросах, молодые монахи и послушники обращались за наставлениями...
В нашем доме в те годы бывало много духовенства и мирских, самых разных людей и по роду занятий, и по образованию, и по положению в обществе. Приходили и ранним утром, и днем, и даже ночью... Папа никому не отказывал. Особенный наплыв посетителей приходился на лето, когда, кроме москвичей и местных, приезжали из дальних городов и весей богомольцы в лавру и останавливались в нашем доме на несколько дней. Бывало, отец Тихон еще не вернулся из храма, а в нашем садике, в беседке и в доме уже ждут его люди — целая очередь... Мама как-то умела всех принять и занять: одному даст интересную книгу, другого накормит и напоит, с третьим побеседует, посочувствует и успокоит; если человек торопится — посоветует написать отцу письмо. Мне часто приходилось помогать маме в ее «послушании», и благодаря этому я узнала много людей, многих полюбила на всю жизнь и получила неоценимую пользу от общения с ними. У отца Тихона руководились и дивеевские сестры: одни приезжали к нам домой, с другими он вел переписку. К сожалению, мне почти не пришлось с ними общаться, лишь одну из них я помню с раннего детства — мамину подругу Софью Александровну Булгакову (матушку Серафиму), которая, по ее же признанию, была очень против замужества своей подруги Тани Мельниковой и даже молилась, когда Таня поехала венчаться, чтобы что-нибудь помешало этому и венчание не состоялось бы... А через 15 лет она станет духовной дочерью отца Тихона и чаще всех будет бывать в нашем доме. Вообще можно сказать, что к отцу Тихону ехали и писали со всех концов земли русской... Интересен в этом отношении его помянник: против имен можно прочесть в скобках примечания: с Урала, или из Сибири, или пятигорские, или из Киева, Костромы, Печор, Киржача, из Крыма, из Владивостока...
В памяти моей отец Тихон — родной мой отец — остался прежде всего пастырем добрым, смиренным и усердным молитвенником и нежно любящим отцом. В редкие дни и часы «досуга», когда он бывал дома и не ждал посетителей, помню папу или молящимся, или размышляющим над книгой... Забежишь к нему наверх (в мезонин) — утром ли, днем ли, вечером, — чтобы взять благословение перед уходом из дома, а он стоит на коленях, погруженный в молитву, и не замечает никого вокруг или сидит около икон, глядя вдаль, и не сразу заметит вошедшего. Летом папа очень любил грозу и всегда старался наблюдать ее под открытым небом, примостившись в саду под каким-нибудь кустом, и только тревожные призывы мамы возвращали его домой. А зимой папу привлекали морозные звездные ночи, иногда он звал меня «попутешествовать» по звездному небу. Он прекрасно знал астрономию и столько интересного рассказывал во время таких прогулок, а главное — ему можно было задать любой вопрос и всегда получить ответ, полный духовного смысла... В то же время отец Тихон необыкновенно живо и как-то по-детски смешливо мог участвовать в общем разговоре, особенно с молодежью и с детьми. Надо также сказать, что он был всегда в курсе всех событий и новостей — как церковной жизни, так и общественно-политической. Следил за всем, что происходило не только у нас, но и во всем мире. Вспоминается мне такой эпизод. Папа просматривает свежие газеты, именно просматривает, как всегда, схватывая самое важное на данный момент, и сокрушенно качает головой, вздыхает и медленно истово крестится. Спрашиваю его: «Что-то случилось?» А он отвечает, что гибнут люди, льется человеческая кровь (где-то на другом континенте идет война, и ему это не безразлично, ему больно).
Необходимо отметить еще одну особенность отца Тихона... Он всегда жил в Церкви. Круг церковных праздников был кругом его жизни, иначе отец Тихон просто не мог жить. Каждый праздник, особенно двунадесятый, он переживал как космическое событие, происходящее в данный момент, и готовился к этому событию: прочитывая службу наступающего праздника, выделял особо какую-то стихиру или прокимен, близкий его сердцу, пропевал его и размышлял вслух о таинственном смысле празднуемого события.
Трудно рассказать об этом, но вот скажу хотя бы немного о таких моментах. Приближается, скажем, праздник Богоявления, и отец уже весь в ожидании освящения водной стихии и радостно переживает и «трепет Предтечи», и явление благодати Божией, «спасительной всем человеком»... И мы, дети, тоже с нетерпением ждем этого события, когда вся вода (а значит, и снег тоже) «дрожит» от благодати. Или, скажем, приближается Страстная неделя, дни великой скорби, — и отец всем существом своим погружен в эту скорбь: он там, в Гефсиманском саду, на Голгофе... и, смотря на него, понимаешь, что такое: «Да молчит всякая плоть человеча... и ничтоже земное в себе да помышляет...» Но вот настает Великая суббота, и папу трудно узнать! Надо было видеть, как служил он литургию Великой субботы! И нам всегда говорил, что, не пережив Великой субботы, не ощутить полноты пасхальной радости. А во дни этой пасхальной радости вспоминаю свое детское недоумение: как это папа ходит по земле? Он почти летает! Из храма после службы на первый день Пасхи он не мог уйти, и мы, домашние его, это понимали... Вот прошла Пасха, и опять «взлет» от радости Вознесения Господня, затем — дни ожидания Пятидесятницы, ожидания Духа Святаго... Среди них отец особо выделял Родительскую субботу и, готовясь к ней, с какой-то светлой печалью говорил об усопших: «Как ждут они наших молитв!»
Осенью 1979 года по независящим от него обстоятельствам отец Тихон вышел за штат и вынужден был уехать из Сергиева Посада. Больно вспоминать, как переживал он разлуку с приходом, с храмом, где прослужил тридцать лет, и свой вынужденный «отдых». Несмотря на 84-летний возраст и многие недуги, отец Тихон был бодр и силен духом. Той печальной осенью он не раз говорил нам: «У меня еще столько сил, чтобы служить Богу и людям...» И Господь возложил на Своего пастыря новое послушание — трудный подвиг старчества... О своем старчестве отец Тихон засвидетельствовал сам незадолго до кончины, сказав моему мужу: «Ты не подумай, что это я по своей воле старчествую. У меня на это есть благословение». А немногим раньше отец Всеволод Шпиллер в одном разговоре со мной вдруг строго спросил меня, понимаю ли я, какой старец мой отец?
Последние годы своей жизни отец Тихон прожил при храме Покрова Пресвятой Богородицы, что в селе Акулове Московской области. Здесь он по мере сил служил с отцом Валерианом (протоиерей Валериан Кречетов — брат моего мужа) и помогал ему в требах. И опять множество людей приезжали к нему на исповедь, за советом, и всех встречал с любовью кроткий, смиренный и ласковый старец — «батюшка Тихон».
17 июля 1983 года был воскресный день. В Покровском храме совершалась литургия, и отец Тихон, прикованный к постели, все время мысленно участвовал в службе; по окончании литургии служивший священник причастил его... Он был в полном сознании и все время молился безмолвно... в три часа пополудни скончался отец Тихон.
Похоронили отца Тихона за алтарем Покровского храма.
[1] Святыня, о которой идет речь, это Антиминсы лавры и другие. Во время войны, когда немцы были под Москвой и папе пришла повестка, родители собрали все святыни в ковчежец и для большей их сохранности закопали в саду, в зарослях вишневых деревьев. Мне все объяснили и просили хорошо запомнить это место... Я его запомнила на всю жизнь, а вот когда после войны доставали из земли ковчежец — не помню... Вероятно, это произошло в августе 1945 года... Помню под вишнями ямку-холмик, поросший травой, и строгое предупреждение нам, уже много лет спустя, не играть там, ибо место то — священное...