Дом

Дом слышал всё. Вечернюю молитву.
И голос хриплый пьяного отца,
Дрожащего, с притупленною бритвой,
Не видящего в зеркале лица.

Он слышал шёпот ветра в тополях,
И на реке предутренние плески.
Надсадный зуд пузатого шмеля
В тяжёлой паутине занавески.

Дом жизнь хранил. Потрёпанный годами.
Глаза больные ставнями прикрыв,
Он мир непрочный подпирал стенами,
Фундамент в землю русскую зарыв.

Смелела мышь, точила половицы,
И галки поселились на трубе.
Давненько не варили чечевицы
В покинутой потомками избе.

Дом позабыл весёлый голос мамин,
В её кровати дремлет тишина.
Он незаметно стал воспоминаньем,
Обрывком недосмотренного сна.

Но он всё ждал, подслеповато щурясь,
Щетиной зарастая сорняков.
А новостройки, нагловато хмурясь,
Совсем не замечали стариков.

И я, как он заброшенный, бесхозный,
Не раз судьбою битый наповал,
Его по тайным знакам узнавал,
И радовался, что пришёл не поздно.

И вот уже подстрижен, и подлатан,
Расправив стены, вновь хорош собой,
Дом , прикурив от головни заката,
Дымит нещадно новенькой трубой.

Не стыдно перед дедом и отцом!
Ухожен двор и перекрыта крыша.
Приблудный кот царапает крыльцо.
Живёт мой дом! И всё, как прежде — слышит!


Не приходи

Звонила Осень. Признаюсь, не ждал.
Был за мгновенье мир переиначен.
Я потерял надежду на удачу
И потому забвения искал
И ёжился. И, согревая руки,
Дышал на них. Дышал и не согрел.
И всё зевал от холода и скуки,
А вечер постепенно догорел,
Потух и задушил в объятьях солнце,
Убил огонь и угли затоптал...
Я пялился на переплёт оконца,
Дрожал и думал: Как же я устал!
А в коридоре хлопали дверями,
И звали всё по имени меня.
Я головой приник к оконной раме
И любовался угасаньем дня.
А Осень распиналась о погоде,
Рыдала в трубку: Только не молчи!
Я промолчал - молчанье нынче в моде -
Я так себя безмолвию учил.
А Осень забывалась, забывала
Попутно пересчитывать цыплят,
Несла про лёгкий свет, про дым вокзала,
А я не мог взять в толк: На кой мне ляд?..
Я оттого грустил ещё сильнее,
Но Осень заливалась соловьём
О том, что будет глубже и синее
За окнами прозрачный окоём.
И в холоде предутренников белых,
В пустой стерне, в заброшенных стогах,
Была она - и жаждущее тело,
И шёлк паучий в ласковых руках.
О нежности своей мне пела Осень.
( Я голос твой когда-то так любил!
И пил взахлёб из глаз любимых просинь,
И на руках оранжевых носил.)
Она всё лепетала о подарках,
Которые с собою принесёт...
Эх, был бы я хоть чуточку Петрарка,
А не упрямый, хмурый рифмоплёт!


Тени на воде

Есть своя прелесть в тихой воде
Ровная речка туманом укрыта,
По берегам невесомы ракиты.
Скрыт горизонта далекий предел.

Звуки погасли. Таинственный сумрак.
Мысли медлительны. Сонная нега.
Влажным пятном у овражка - телега.
Лошадь застыла размытой фигурой.

Нет на душе ни волненья, ни злости,
Радости нет. Пустота. Очищенье.
Миру всему ты даруешь прощенье,
Вдруг ощущая - в нем мы только гости.

Странники мы, за плечами котомка,
Мимопроходцы уснувшего мира
Дудка в руках у немого факира,
Первое слово  устами ребенка.

Мы - только тени на водах стоящих,
Здесь, в этом мире. без солнца и звука.
Гости, открывшие двери без стука,
В сонные горницы ангелов спящих...


                        *        *        *
Перехожу на «Вы»!
Весь белый – красьте в красный.
Не белый флаг – а тряпка для быка
Чтоб Жизнь, протухшая уже слегка
Предстала дикой, острой и опасной.
Чтоб ноздри раздувались, чуя кровь,
Звериный след и вздувшиеся вены.
Чтобы напалмом ярилась Любовь
В твоей дотоле ледяной Вселенной!
Пусть будет ночь разорвана как платье,
И днём последним – каждый будет день!
Пусть будут нежными – и жаркими – объятья.
Прошу Вас, умертвите свою лень!
Убейте страх, отчаяние, скуку.
Сомните ложь, разбейте маету.
Прошу вас- нет, не опускайте руки!
Поверьте в сказку, в чудо и в мечту!
Пусть бьётся мир на хрупкие осколки,
Пусть ничего из них не сотворить -
Достаньте Жизнь как книгу с пыльной полки,
И начинайте, я прошу Вас – Жить!


Пикассо

Смешалась с долгим шумом тишина
В густую, гуттаперчевую массу
А в городе  к полуночному часу
Сдала позиции разбитая весна.

С размаху сунула восставшая  луна,
Ей нож янтарный в согбенную  спину,
И двор собрал, вооружил и  кинул
Пехоту тополей  на бастион  окна.

Холодным пеплом выстелив балкон,
Выводит он бравурные рулады
Чадит  в углу потухшая лампада
И лики грозные   на дереве икон

Я тщетно тру глазницы пыльных окон,
Я с мясом рву из рамы рукоять!
И время заворачиваю  вспять -
В тугой заиндевевший кокон.

Мне нет покоя. В тесноте ночной
Идей моих бесформенная каша
Вступает в бой, как говорится «с марша»!
И отраженье ссорится со мной.

Доколе знамя алое восток
Не развернёт над павшими стенами -
Воюю я с прошедшего тенями,
И не пускаю память на порог.

А  за стеной, на кухне полутёмной,
Смолят себе ядрёный самосад -
Мой прадед, защищавший Сталинград,
И дед другой, матёрый уголовник.


Оранжевый

Оранжевый - сродни воспоминаньям.
Когда вечерней, сумрачной порой,
К нам память возвратится из изгнанья -
Неисправимый, грубый, злой герой.

Оранжевый - как фильтр сигареты,
Зажёванный задумчивой ухмылкой.
Где в мыслях: "Что ты? Где ты? С кем ты?"
А наяву - наедине с бутылкой.

Оранжевый - из детства мандарины,
И греет душу новогодний запах.
Блестят огнями Невского витрины
И серебрится снег в еловых лапах.

Оранжевый - отчаянная небыль,
Где я,  уставший, покурить присяду
На пасмурное утреннее небо
Гранитного гиганта Ленинграда..


           *       *        *
Вот и всё. Полыхнуло, погасло.
Загустел и остыл окоём.
И заполнило жёлтое масло
Запотевший оконный проём.

Стариковски кряхтит половица.
Робко тренькнул и замер сверчок.
Утащила полночная птица
За окно облысевший смычок.

Тянет прелью из пасти подвала,
Толстый чайник беззлобно ворчит,
Громко пахнет нагретым металлом
И на вкус даже воздух горчит.

Согревая в дырявом кармане
Долгий счёт безвозвратных потерь,
Я дремлю на скрипучем диване.
Дует месяц в открытую дверь.


        *        *        *
Смотри -  желтеют пастбища и нивы.
И на берёзах крючится листва.
Да на задворках ярится крапива.
И росная по вечерам трава.

Уж всё прошло - но я ещё не верю.
Ещё при встрече глупо улыбнусь.
Ещё не вовсе запертые двери.
Ещё и ты надеешься - вернусь.

Да только вот.. уж горек дым вокзала
И проводник. И влажное бельё.
Всё что дарила мне - и обещала.
Поверишь ли? - становится твоё.

Так ты владей. и помни - если хочешь.
А если нет - так выбрось и забудь.
Заметила? - Уж почернели ночи.
Но ты не плачь. Ты..Ты - живи. Ты - будь.

Пусть будет всё. Ещё. Однажды. С нами.
В другом сезоне. И в другой судьбе.
Теперь же чай. Железный подстаканник.
И воробей ершится на трубе.


            *         *          *
Я бежал за летом виновато
В стоптанных, разбитых башмаках,
И ложились облаков заплаты
Сединою на моих висках
И, не чуя тяжести в ногах,
Отстегнув изношенные крылья,
Догонял в некошеных лугах,
И ревел от злобы и бессилья.
Летнего обноски торжества
Мне в лицо швыряли липы-клёны
И уже скорей из озорства,
Я мотал башкой недовлюблённой,
И заката уголь раскалённый
Башмаками грубыми топтал.


Небо ходит по крышам

Небо ходит по крышам. Деревья разводят руками,
И под ноги роняют вчерашние мысли мои.
Будто осень однажды нарочно придумана нами,
Чтобы как-то загладить весенний щенячий наив.

Я тону в этой осени, словно в дешёвом портвейне,
Отложив на потом недописанный мной некролог.
Я шепчу ей на ухо, я каюсь в измене, в измене.
Осень гладит меня по лицу и щекочет висок.

И лукаво смеётся, и дело совсем не в погоде,
Разметавшей лохмотья весенних нелепых стихов.
Просто осень внезапно, но так пунктуально приходит!
Что, признаться, я к ней совершенно теперь не готов.

Мысли виснут на ветках, держась за незримые нити.
И сползают к земле заунывным, тягучим дождём.
Осень редко приносит счета – всё больше открытия.
Я целую тебя в тишину, по которой идём.


  *         *           *
Ночь притаилась за окном.
Касаясь влажно занавески,
Слезится небо. Нынче в нём
Так мало глубины и блеска.

Ночь беспокойна. Ночь пьяна.
И темнота всё глуше, тише...
Тень недосмотренного сна
 Скользит по невесомой крыше,

 Измерив вдоль и поперёк
Притихшей комнаты пространство,
И бесконечности порог,
И нестабильность постоянства.



Посеребрило тополю виски.
Погожих дней перевидал он много,
Но на краю последнего порога.
Особенно ранимы старики.

Ещё тепло. И сумерки легки.
Ещё щебечут на рассвете птицы.
А тополю всё беспокойней спится.
И ночи его стали коротки.

И шелест его в скрежет перешёл,
И стала тень прозрачнее и глуше,
Он зеленел - никто его не слушал.
Он поседел - и слышно хорошо,

Что лето, бабьим возвратясь назад,
Минувших дней копилку открывает -
Где перестук последнего трамвая,
И липкой почки горький аромат.


                *          *          *
Скоро всё кончится.
хватило бы пороху.
мокрый асфальт натянули на улицы
когда одиночество
пахнет черёмухой,
и руки устали, и спины сутулятся,
я чувствую -
всё непременно закончится
опустится занавес, молью проточенный
безумствую я,
оживляя пророчества.
Как хочется жить! Но как прежде - не хочется.


             *           *            *
Рыжий кот, обломок янтаря,
Капли солнца на вечернем платье,
Лёгкий привкус летнего объятья,
Горький смех начала сентября.
Дробь рябины, города тиски.
Под ногами небо расплескалось
И берёзы ржавые листки,
И в душе непрошеная жалость.
Ангел мой, ты проводи меня
Через ночь знакомою тропою,
Как ведёт усталого коня
Мальчик ясноглазый к водопою,