Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Речные ангелы

Марина Адольфовна Демчук. Серов. 1961 г./рожд.

***

На шаткие качели
сосновых игл
два ангела слетели
на краткий миг.
Два облака проплыли,
как миражи…
Один расправил крылья,
другой сложил.
Как раньше в поднебесье
не повстречались?
Всего-то были вместе —
пока качались…
Июльский зной живицей
стволы оплавил…
Один сложил, как птица,
другой — расправил.
Ах, где мы нынче, кто мы?
Унес закат
две тени невесомых
за облака.

***
Теней синева и солнечный свет
в снег между соснами вплетены.
Из-под неплотно сомкнутых век
верба следит за приходом весны.
И, до свободы считая дни,
пульсом живым средь холодной тьмы
бьется река, и струя звенит
в своды ее ледяной тюрьмы.
 Млея, белея под ярким лучом,
кошки зимы подставляют бока:
боязно, щекотно и горячо…
кап... кап... кап…

***

Разрушенный причал для паука
становится уже обычным домом:
он споро паутиною заткал
подгнивших досок черные проломы.
А если вдруг расходится волна
и бьет в причал, сердитая, седая, —
на брызги разбивается она,
и капли в паутине оседают.
О маленький богач, ловец волны,
твои тенета серебром полны;
но первый шторм тебя легко смахнет,
не пощадив ни дома, ни тенет…

***

Отразился в реке весь безоблачный день —
с синевою и солнцем, разбрызганным щедро.
Лист ивовый, играючи сорванный ветром,
напоследок купается в синей воде.
Золотистая спинка в стремнине видна…
Он не понял еще, как вода холодна.

***

Козленочком — из козьего копытца,
а мне хотелось досыта напиться
из ямки под осеннею осиной,
где в землю след впечатался лосиный –
и стать лосенком, чтоб в лесном завале
мои следы вот так же узнавали,
по летнему иль зимнему пути
чтоб ты однажды смог меня найти.
Мы встретимся… да вот одна беда:
ты воду пил из волчьего следа.

***

Ночь под куполом неба сиренево пляшет.
Ловит луч проводов перекрестье.
Мгла стекает за край опрокинутой чаши,
затопляя предместья.
В желтом круге фонарного света
ночь поземку полощет
и нелепую тень доходяги-поэта,
словно вросшую в площадь.
И глядит, насмехаясь, плясунья, как снизу —
заморочен, растерян, заснежен —
божий шут позабытую ищет репризу
в освещенном манеже…

***
Березовый, белый, сквозной, молчаливый.
Ни птицы, ни ветра, ни шороха листьев.
Сентябрь, словно вор, проходя торопливо,
от звонкой монеты все ветки обчистил.
Но Бог синеву, как накидку, набросил
на лес, что так подло ограбила осень.

***

Так сладко плачется сосулькам,
так пальцы солнца горячи,
смешно капели в лужах булькать…
Весна смеется без причин.
 И даже если вдруг заплачет,
набив синяк о гололед,
то это ничего не значит:
погладит ветер — все пройдет.

***

У ветра повадка лисья —
и клык наостро, и коготь.
Выводок желтых листьев
перебежал дорогу…
Где для птенцов осенних
от холодов спасенье?
Оторвались от стаи.
— Детки, что с вами сталось? —
осень цыплят считает…
А скольких — не досчиталась…

***
Ни свату, ни брату, ни черту, ни Богу,
как левый ботинок на правую ногу.
Ничей. Никому. Ни отцом и ни мужем.
Другим неудобен, с собою не дружен.
Все в жизни не так, не тогда и не то.
А смерть скрупулезно подводит итог.
И в этом итоге — поэт: гениальный,
шальной, аморальный, капризный, скандальный.
Ни нравом. Ни внешностью. Ни теплотой.
А мир без него — сирота сиротой.

***

Чтоб согреться, деревья руками трясут
в обжигающий холодом воздух,
но сквозь ветер они осторожно несут
опустевшие легкие гнезда.
Ждут осенние гнезда весенних птенцов,
не желая с зимою мириться.
За снега, за моря их доносится зов —
и всегда возвращаются птицы.

***
А им пока неведома печаль,
живущим рядом, но уже не с нами.
Нас дарит ночь тревогами — не снами,
а дети вырастают по ночам.
Ещё, казалось, прожито так мало,
хранит постель младенчества тепло…
Глядишь, а под коротким одеялом
белеет оперённое крыло.
Размах, рывок — сплеча да сгоряча…
Молись за них: они во сне летают,
и души их летящие не знают,
как матери седеют по ночам.

***

На небесном берегу
вглядываюсь в синеву.
В синем озере плывут
белый лебедь, серый гусь.
Серый с белым, к брату брат.
Держат путь крыло в крыло.
Непогоде серый рад.
Нужно белому в тепло.
Разойтись — такой пустяк!
Только эти облака
друг от друга все никак
оторваться не хотят.
Небо — синяя вода.
Гусь да лебедь тают в нем.
Уплывают в никуда
все по-прежнему — вдвоем.

***

Натянутое полотно пруда
гранитные удерживают пяльцы;
усталости не знающие пальцы
по вышивке снуют туда-сюда,
не оставляя на канве следа;
дождем друг к другу накрепко пришиты
и хляби туч, и города граниты;
так далеки, так неразрывно слиты
земная и небесная вода.

***
Пела мать сыночку в колыбели
да и напророчила судьбину.
Закружились ладушки над сыном,
поманили вдаль и улетели.
С той поры затосковал сыночек,
и ни в чём-то нет ему отрады:
только одного теперь и хочет –
улетевшей в небо птицы — лады.
Он ушёл с котомкой за плечами
за моря, за долы, на чужбину.
При дороге ивою печальной
 мать стоит, ветвями машет сыну.
Прилетают к иве одинокой
из-за дальних далей лады — птицы
и поют до осени глубокой.
Только сын уже не возвратится.

***

Мать выпекала ночами бессонными
хлеб на дорогу сынку.
— Матушка, что же лепешки так солоны?
— Капали слезы в муку.
— Пестрым узором дороги сплетаются,
а все краюшка цела;
жаром душа от нее согревается,
что ж ты за хлеб испекла?
— Жар тот вовеки, сынок, не остудится;
он не от русской печи:
хлеб я месила с молитвой Заступнице,
были мольбы горячи;
и долговечней его не узнаешь ты,
хоть целый век проживи:
нету, сыночек, остатнего краешка
у материнской любви.

***

Во влажном воздухе бедой,
как ветром, тянет;
как глупых птиц, нас ловчий-дождь
накрыл сетями.
Уже друг другу не свои,
уже не братья,
нам из дождя, как из петли,
врозь выбираться.
Как трудно порознь одолеть
нам несвободу
и друг от друга прочь лететь
сквозь непогоду…

Из цикла «Дождаться Одиссея»

***

— Где ж твой супруг-государь? –
кумушки ей намекали. –
Свеж первоцвет Навзикаи;
он не вернется сюда.
Словно под пытку подвел —
жадно, уперто, подробно
— Был ли он, мифоподобный? —
сын теребил за подол.
— Был он супругом плохим.
Не широко ль тебе ложе?
Преданней есть и моложе, —
лгали в глаза женихи.
Боги, пространства, война,
добрых людей наущенья…
Двое их — пес и жена,
что дождались возвращенья.

***

Кто там вздумал сегодня плакать?
Царь вернулся в свою Итаку:
нынче милостив Посейдон,
дал скитальцу увидеть дом.
Зря жена поднялась от кросен.
Все неправильно, все не так.
Муж есть муж, даже если бросил,
но к порогу пришел — чужак.
Этот взгляд с прищуром жестоким,
этот гнев, что неудержим…
Пусть остался и цел, и жив, —
не напрасны цирцей уроки.
За дорогами, за веками
Одиссей, потерявший память.
Он пришел. Не мог не прийти.
Но зачем? — Забыл по пути.


***

Я вернулся к тебе, твой беспутный герой;
спор давнишний с богами закончен;
и в лицо мне дохнула Итака жарой,
и трава прошептала: — Сыночек…
И земно поклонился царю козопас,
словно ждал моего возвращенья;
и лавина навстречу с горы сорвалась,
и ответило эхом ущелье.
Двадцать лет на суровом понтийском ветру…
У чужбины устойчивый запах.
Но, ослепший, учуял тепло моих рук
старый пес на негнущихся лапах...
Сеть морщинок у глаз, и висков белизна.
Двадцать лет без меня миновало.
Этот шрам под коленом сумела узнать
та, что ноги мои омывала…
Отчего ж ты нахмурила брови, жена,
и от слов твоих холодом веет?
Как же вышло, что ты, дорогая, одна
не признала во мне Одиссея?

***

Укрепилась весна в правах,
а в дому тишина — обвалом:
слышу, как прорастает трава,
я, соломенная вдова
с нескончаемым покрывалом.
Тихо скрипнул сверчок в углу
и замолк — себя испугался…
Я сама, как сырую ветлу,
натянула проклятый лук
так, что он пополам сломался.
Это значит, что всем пора
заревою холодной ранью
корабли снаряжать с утра
да и прочь с моего двора —
все пресытились гостеваньем.
Тишина с каждым днем все глуше…
Пес ослепший напрасно ждет,
зря сторожко поставил уши.
Жесткосердны и море, и суша.
Одиссей уже не придет.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0