Взгляд из зеркала

   Я,я,я.Что за дикое слово?
   Неужели вон тот — это я?
     В.Ходасевич

Прошлый век.Пятидесятые.
Жизнь забытая почти.
Как кино давно заснятое,
Вспять попробуй прокрути.

И всплывает быт забытый,
Превратившийся в фольклор:
Трюк страною пережитый —
Бег в мешках на светофор.

А вот юный и красивый.
Это я? А может он?
В дорогой рубашке синей,
Белый галстук — шик-бонтон.

И чтоб узел был не больше
Ногтя, или пятака.
Этот штрих ценился выше,
Чем советы знатока.

Брюки-дудочки. Забойный
Повод справить юбилей.
Раздражитель беспокойный
Комсомольских патрулей.

И, конечно же, "канадка"
С модным коком впереди,
Что пекла, как шоколадки,
Тома — только заходи.

Этот адрес знали массы —
Пять ступенек в аккурат.
Двадцать пять копеек в кассу,
И трояк суёшь в халат.

Но чем жил он, что он знал,
Что чему предпочитал,
Мыслил как, про что не ведал,
Что писал он, что читал?

Я с трудом припоминаю
В белом галстуке того,
И. похоже, что не знаю
Про него я ничего.

А из зеркала глядит
Тот, когда-то молодой,
Нынче странный индивид —
Располневший и седой.

Я себя всю жизнь искал:
Это я, иль тот юнец?
Не пора ль в игре зеркал
Разобраться наконец?

В чём здесь версия моя?
Где здесь явь, а где здесь сон?
Это он, который я,
Или я, который он?

Так по жизни и бреду.
Ну, как вовсе не найду?


Волчица

Прошла облава. Не кричат,
В клубах порохового дыма,
Уже ни стая, ни любимый,
Ни пятеро её волчат.

Как удалось ей уцелеть?!
Как с волчьей смёткой умудрилась,
И за столбом стоймя укрылась? —
На ровном месте так суметь!

И вот одна стоит в ночи,
С упёртой в небо головою,
И жуткий отголосок воя
Струной натянутой звучит.

Луна представилась на миг
Ей сочной головой овечьей,
Вой, спутник голода извечный,
Далёких хуторов достиг.

И псы, чтоб пайку заслужить,
Ворча, ощеривали пасти,
Ведь целиком в хозяйской власти,
Их сытая собачья жизнь.

Её запавшие бока,
И шерсть пожухлая на холке,
И наста острые иголки,
И злость, что как полынь горька.

Вой, рвущий душу и тягучий,
Летящий в неба беспредел,
Наверно долго бы летел,
Но наползли внезапно тучи.

Черны, как лес после пожара,
Рядном повисли облака,
Чтоб облегчить наверняка
Всю горечь тяжкого удара.

А ей мерещился вожак,
И вот она всё выла, выла,
Пока тень небо не накрыла,
И наступил кромешный мрак.


Денису Давыдову

Его короткий дерзкий нос
Был весь нацелен на успех.
Держал ли тост, играл ли в штосс,
Он всё равно был лучше всех.

И на язык он был остёр.
Чины — скромны, у дам — успех.
Он и бретёр, он и понтёр.
И тут он был успешней всех.

И знал салон наперечёт,
Как недруг знал за клевету,
Всю остроту его острот
И острой сабли остроту.

И ментик алый где мелькал,
Там дамы таяли порой,
Ведь крест "За храбрость" восхищал:
"Vous etes l`heros!",* то бишь герой.

И этот коренастый франт —
Судьба порой не так глупа —
Багратиона адъютант.
Не всяк достоин! Ne c`est pas?**

Он был солдат и был поэт.
И среди множества забот,
Что в письмах оставляют след
Был адресатом Вальтер Скотт.

В кудрях его седая прядь,
Чин — генерал. а был корнет...
Гусарским усикам под стать
В глазах всё тот же дерзкий свет.

Не уронив престиж отцов,
Познав тщеславия тщету,
Он в галерее храбрецов
Представлен навсегда.Ce tout!
-------------------------
* Ву зэт лэро(фр.) — Вы — герой.
** Нэ сэ па?(фр.) — Не так ли?
*** Сэ ту(фр.) — Это всё.


Кочевники

Слышен гул земли под нами,
Путь наш: топот, храп и пыль.
И широкими волнами
Низко стелется ковыль.

Ветер хлёсткий и упругий
Всё сильнее и сильней.
Крепко стянуты подпруги
Степью скачущих коней.

В наших хитрых и раскосых
Зло прищуренных глазах
Отсвет пламени покосов
И пожаров в городах.

В нашем непрестанном беге,
В грозном топоте копыт,-
Печенеги! Печенеги!-
Крик отчаяния летит.

Постоянные набеги
Вехи нашего пути,
Никакие обереги
Неспособны вас спасти.

Нам же шалым диким гимном
Злую схватку завершить,
И на пепелище дымном
Ковш кумыса осушить.


Мой двор

Дворник листья сметает с асфальта,
Ветер в виде игривого сальто
Вслед ему вьёт причудливый жгут,
Их пакуют в мешки бытовые
И в машины несут бортовые,
Увезут и, наверно, сожгут.

У подъезда "Жигуль" проржавелый,
Что когда-то был, помнится, белый,
В общем рухлядь, ни дать и ни взять.
На стекле боковом кто-то резво
Написал, что он купит за евро,
Не за три, а за целых за пять.

Пятый год тот "Жигуль" здесь ржавеет,
Но особую прелесть имеет
То, что всё это рядом с ГАИ.
Но коль скоро сказать напрямую,
То машины их интересуют
Не чужие, а только свои.

Во дворе магазин прогоревший,
В кризис, видимо, не уцелевший,
Чему житель соседний не рад.
А на горке на детской, как вымпел,
Кто-то слово похабное вывел,
Благо русский язык так богат.

Дворник листья сметает с асфальта,
И пурпурно-янтарная смальта
Умирает в преддверье зимы.
Справедливо жестока природа:
Всё исчезнет в своё время года,
Как уйдём в своё время и мы.

Мы уйдём, каждый сам, а не вместе,
Как до нас лет за сто или двести
Все почили на божьих лужках,
А ушли незаметно и тихо
И видны лишь на дагерротипах:
Дамы и господа в котелках.

Будут дети кататься на горке,
К сожаленью без нас, как ни горько,
И "Жигуль" постарались убрать.
Будет тот же привычный наш дворик,
Но другой, нам не ведомый дворник,
Будет листья всё так же сметать.


Фламенко

Если видели вы Пиренеи,
Голубые, парящие в небе,
Пир природы, испанская Мекка,
Это подступы к теме "фламенко".
Если ехали вы по дороге,
Где извивы её колченоги,
Светлых домиков рыжие крыши
Забираются выше и выше,
Где поля сплошь, как днище у бочки:
Ни одной нераспаханной кочки,
Это всё человека оценка,
Что создал на досуге фламенко.
В мир неона, кино, электроник
Вплыл фламенко, как свечка в ладони,
Как в рубахе крестьянской пот в швы,
Как верёвочные подошвы.
Даже бутом обутая стенка,
Тех же рук, что и ритмы фламенко.
Никаких шантанных флик-фляков,
Варьете для нетрезвых поляков.
Нет, здесь пели душою от века,
Ведь от пламени слово "фламенко",
И служили залогом успеха
Не фанера, а горное эхо.
Но вниманье: чуть видная сценка
Осветилась: начало фламенко.
Потихоньку вступает гитара
В четверть силы природного дара,
И басы лишь негромко ворчат,
Что верха почему-то молчат.
На подоле испанской гитаны
Набегающей пеной воланы,
И открытые крепкие ноги
Всё ещё неподвижны и строги.
Вот негромко запела солистка.
Всё пока что понятно и близко,
Но заманка гортанного пенья
Горячит остротой, как паэлья.
Звук гитары всё громче и чаще,
Это голос уже настоящий,
И певица ведёт за собою,
Голос крепнет, как рокот прибоя.
Вот уже наподобие крика
Звуки сыплются с узкого грифа.
Белым голосом женщина плачет
И не ясно, что всё это значит.
Так, быть может, стенает калека,
Или всё это голос фламенко?
Дробный стук каблуков танцовщИцы,
К ней повёрнуты зрителей лица,
Всё внимание ей и недаром
Так надсадно ей вторит гитара,
И по грифу пассажи разносят
Быстрых пальцев четыре ли, восемь?
И причёска танцОвщицы диво:
Цвета ночи с шафранным отливом.
Пулемётную дробь каблуков
Утверждает железо подков.
Танец страстен, жесток и неистов,
Это вам не забава туристов.
Взгляд оливкового оттенка
Тоже служит фрагментом фламенко.
Всё быстрее, быстрее гитара,
Каблуки и хлопки ей под пару.
Вдруг обрыв! Как под сердце стилет.
Танец кончился. Баста! Оле!