* * *

там, где несказанное слово
по умолчанию, смотри!
разносит ветер дух еловый,
что зелен, колок, смолянист.
в густом пространстве вязкий воздух
полощет горло.
золотой
огонь пылает.
искры-звезды,
сгорев, становятся золой.

в застывшем взгляде птицелова —
сквозит нездешняя тоска.
кусок небес отлакирован,
под небесами склон покат.
давно подрезанные крылья
зарубцевались.
капюшон
на лоб надвинут. тянет пылью,
а голос птичий отражен
от голубого изголовья
перебродившего ручья.

осиротелые гнездовья,
себя лишившие чутья.

в них осень в красном балахоне
уже мерещится ловцу.
где осторожный клинтух молит
о легкой смерти.
но к лицу
все ближе черные ладони.
и не пытаясь говорить,
стальную клетку дый обронит
во искупление
любви.

* * *

что слова — сиротство. пустуют гнезда.
беспощадна осень, но злей зима.
из стеклянных нитей холодный воздух,
выйдешь в ночь на ощупь, худа сума.
словно странник набожный посох держишь
и бредешь к трамваю поверху вод.
поначалу зол, грубоват, осержен,
а потом осадишься:
— что ты? вот
льет луна на землю сироп лимонный,
и блестит седеющая трава.
а по полю звездному — анемоны,
смотришь в глубь небес, взгляд не оторвать!
и на миг почудится:
вот он, рядом,
шелестит тяжелым своим крылом.
а в душе твоей — и покой, и радость
оттого, что за́ руку ты ведом.

* * *

впору сесть,
и медленной рукой
небеса за облако сдвигая,
скрипку возложить на аналой.

листьев позолоченную стаю
бросить. 

словно кто-то невпопад
слово произносит —
год от года.

скоро на подходе снегопад,
передел воинствующих лодок.

слышишь?

как последний менестрель
голосом почти заледенелым
неба голубую акварель
разбавляет,
чтобы не темнела.

* * *

отождествление с отцом.
уход воды с песчаных склонов.
речёшь, водой привороженный,
скиталец с ангельским лицом.
оставь меня наедине
со звуком жалобной свирели.
когда ладони еле-еле
лица касаются,
во мне
уже не зреет виноград.
и в небе зримое — едва ли...
так много здесь исповедален!
но все одно — приговорят.

* * *

да ну ее, эту рыбалку!
смотри, как плывет за бортом
чудесное тело русалки
с чешуйчатым сомьим хвостом.
ты видел когда-то такое?
лилейные грудь и живот,
и солнце блестит золотое.
блестит под водой, но не жжет.
поймать бы ее, молодую
на звон колокольной блесны.
русалочий голос тоскует
по грубым ладоням шексны.
но там, где закончатся всплески,
в пределах обычной реки
по-щучьи
надсадно и резко
цепляют за горло крючки.

* * *

...а потом в тебе воскресает мак,
лебеда, кипрей, золотая рожь.
ты не веришь снам, говорящим:
— так
будет раз за разом
покуда ждешь,
что наступит срок и вода возьмет
все грехи людские
и даже твой...
авраам, иаков, ревекка, лот,
исаак, иона, страдалец ной.
переходит голос границу вброд,
проникает сквозь звуковой барьер.
и тогда из горла его течет
вперемешку с жизнью густая смерть...

* * *

для тебя синева за кормой
с каждым днем ощутимей.
послушай,
вот на палубе дождик хромой
рвет и мечет
от близости суши.
направляет баркас на волну,
с капитанского мостика глядя.
я тебе успеваю кивнуть,
отразившись ундиной.
прохладен
день тринадцатый.
ветер окреп,
гонит гребни морские и пену.
эль густой да родительский хлеб
заломившим огромную цену.
отвечаешь,
что первый не рейс.
репетиция поисков истин.
обещают на завтра борей
и тяжелый забористый виски.

* * *

...и скажи
— зачем это все, зачем?
тихий ход воды, синий плес небес.
сон приходит молча. ночной тотем.
непонятно —
умер или воскрес.
словно лунный свет смотришь сквозь стекло —
вот отец сидит, мастерит ковчег.
вот чужое имя в тебя вросло
безутешный плакальщик, человек.
и звезда горит, освещая тьму.
от доски сосновой летит на пол
смоляная стружка.
насуплен, хмур
плотоядный бог, что тебя подвел
к земляному рву.
заглянуть ли вниз?
и свербит, и тянет, и страшно так!
на часах две стрелки в одну сошлись.
но покуда воздух здесь
не иссяк,
ловишь слабым ртом приглушенный звук,
вспоминая рыб затрудненный вздох.
и сгущаясь, тени встают вокруг,
чтобы ты не верил ни в сон, ни в чох.

* * *

обернешься на черный снег,
по весне превращенный в жижу.
— слава, господи!
человек
в этот год, как и прежде — выжил.
перенес городскую тьму,
леденелой зимы заплатки.
только знаешь ведь, никому
не расскажешь, насколько хватким
был юродивый звук церквей
в небе цвета свинцовой стыни.
саваоф ты мой, досифей,
безбород, но уже морщинист.
в направленье уральских гор
гонишь с ветром густую пену.
наливаешь, как кровь, кагор,
заломившим тройную цену
за погоду. и тем кто жив
пятерней без одной фаланги.
и уходишь в пике,
в отрыв
голенастый кондовый ангел.

* * *

ты — просто текст. набор лексем.
страница из молитвослова.
регистр звука. низкий тембр,
который осенью взволнован
нахальной лисьей красотой
и видом рыжего фасада.
изящной ножкой городской,
небрежно брошенным
— так надо.
губами терпкими, как сок
перебродившей винной вишни...
курсив,
что лег наискосок.
на белый лист
— прости, так вышло.