Странная, немного грустная история

Когда у неё была необходимость во мне, —
Я не видел, какое в этом таилось искусство,
Когда у меня возникла необходимость в ней, —
Она этого не почувствовала.

Странная история, без прошлого и будущего,
Странная история, немного грустная.

Она обо мне не забывала,
Даже на расстоянии, даже в своём безмолвии,
А когда вновь потом меня обнимала,
Мы почему-то оба об этом помнили.

Странная история, без конца и начала,
Странная история, немного боли.

Бездна Вселенной, а места мало,
Бездна Вселенной сжалась до одного предела.
Это похоже на навязчивое состояние,
Как будто у тебя там что-то заело.

Не хочется, чтобы настало завтра
И чтобы опять повторилось это.
Вот так бы лежать, растворяясь в лучах заката,
Сливаясь с туманом бледнеющего рассвета.

Послушай, послушай меня

                        «...настанут лучшие времена!
                        Пусть я выражаюсь пошло, смейтесь,
                        но воссияет заря новой жизни,
                        восторжествует правда...»

                                   (А.П. Чехов. Палата № 6)

Послушай, послушай меня, друг мой,
Я немного скажу, ты лишь тихо меня послушай.
Покажу тебе дом я, стоящий в забвеньи пустой,
Дом, в котором забыты когда-то в нём бывшие души.

В этот дом просто так ты не сможешь войти,
Я тебя проведу, отворив в его комнату двери,
Но из комнаты этой обратно не будет пути,
Так что можешь прилечь на привинченной к полу постели.

Здесь уныло и душно, и тени сползают вдоль стен,
А от сырости в старом матраце холодно;
Потолок закопчён и теснит попадающий в плен
Сквозь железо решёток луч пыльного ржавого золота.

И, в надежде взирая на призрачный свет,
Мир увидится нравственным, чистым, гуманным...
Но от страха, затмившего разум, спасения нет —
Так мечта вмиг окажется мыслью наивной и странной.

Ей представится, как умерщвляли невинных детей,
Как бросали в костёр пожелтевшие старые книги,
Как сжигали живыми замученных страхом людей... —
Их теперь не сжигают: теперь они просто безлики.

Ты один здесь, ты болен, но вера жива.
Что для веры быть может важнее культуры,
В чьей основе лежат из Завета слова
И язык не сгорающей литературы?

Ты послушай, послушай меня, мой друг:
Эти стены тебя не оставят уже в покое,
Ты попал в их немой заколдованный круг,
Где лишь тени, склонившись, безмолвно стоят над тобою.

Комната с висящей лампой

Лампа висела низко,
Чуть выше уровня взгляда,
Но никто не видел её так близко,
Как хозяин, здесь живший когда-то...

Он под вечер сидел у окна,
Молча глядя в закатное небо.
Он не помнил, случилось когда
То, что меркло за кротостью веток.

Он смотрел, как мелькают дожди,
Как стучится за створками ветер.
Что оставят они позади?
Как покорно идти вслед за этим?

Он, безмолвствуя, думал о ней —
Ей едва ли было пятнадцать —
Сквозь туманное марево дней,
Когда время шептало прощаться.

Он всё время был словно во сне,
Будто в бездне немого пространства,
Наблюдая её в тишине
Под раскинутым звёздным убранством.

И ему не хотелось дышать,
Не хотелось в беззвучии слышать —
Лишь далёкому зову внимать
Одинокого голоса свыше...

В тихой комнате было темно,
Лампа спряталась в занавес фона,
И тянулись к ней через окно
Тени веток с придушенным стоном.

Юный месяц

В сизой сияющей дымке
Скромно таящийся месяц —
Юный в своей улыбке —
Тенью свой лик завесил.

Молча глядит оттуда,
Грустно с высот взирает:
Что он в тот миг задумал,
Что он такое знает?

Может быть, видит взоры,
Что обращают в небо:
Та, что рисует узоры,
Тот, что зовётся поэтом.

Может быть, все его мысли,
Всё то, о чём он мечтает,
Откликом мглы серебристой
В эти сердца проникает...

Нежно вселяя в них чувство,
Что знать не будет покоя:
В тихой тоске и грусти,
Осенью и весною.

Будет искать... а где-то
Ждёт его светлым взором:
Тот, что зовётся поэтом,
Та, что рисует узоры.