Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Дворники

Алина Пожарская. Родилась в 1989 году в Москве. По образованию филолог, лингвист. Работала журналистом, редактором, переводчиком, корректором, педагогом.

Дворники

Похолодало. Кончилось лето,
похолодели руки у мамы резко.
В лоб из фейсбука летит повестка
от родительского комитета.

«Значит так, мамаши-папаши.
Раз вы на карандашные
подставки по две с половиной тыщи
не сдаёте,
мы вам даём задание.
Задание для детей-идиотов
и вас, высоколобые нищие
неприкаянные.

Собрать гербарий.

С каждого штук по триста листьев,
каждый прогладить по обе стороны.
И тогда, может, ваших дебилов не отчислят
за то,
что позорятся в одной школе
с мажорами».

И покорились родители детей-изгоев,
интеллигенция и нищеброды,
и покорились, и вышли на дороженьку асфальтованную.
И не было скучно им:
кряхтя, нагибались они не за листьями,
а за Пушкиным,
Гойей
и каким-то там ещё поэтом — чуть-чуть с нищебродами зарифмовывается.

Готово. Гербарий собран,
спасены дети-отбросы общества.
Полночи мамаши листья утюжили
вместо рубашки для учёного мужа.
Круги под глазами, Персен…
Листья отправились в школу со всеми почестями.

А дворники во дворе,
почти как родители
(а кто-то из их числа!),
неприкаянно-интеллигентные,
банки, бычки, ошмётки газетные
с дороженьки асфальтованной вывезли.
Вывезли —
и увязли
в экзистенциальном кризисе.

Не было листьев. Ни одного.

………………………….

Уходят, уходят дворники.
Вслед за летом
уходят в ночь и в личностный кризис.
И сидят, и смеются где-то
в ворохе краденых листьев
мажорные
чёрные
во́роны.

* * *

Было у тебя не чудетство, просится рифма не та.
Была у тебя густая болотная темнота.
Тебя считали тихоней, слабой, местами ку-ку,
а ты считала нормальным, когда дерутся по трезвяку.
Тебя считали стервой, ледышкой, вообще ханжой,
а ты всего лишь тряслась от руки чужой.
В десятом — прозрение: надо что-то менять.
Дошло-таки, прелесть, но как же оставить мать?
Так и жила, клеем латая картонный щит,
в конце концов выкинула: вряд ли переборщит.
Так и тянула иглы из слабой груди,
яд выводила — без него пусто, поди.
 — Эй, чего грустная? Ну-ка держись там!
Лишь бы. Лишь бы не. Лишь бы не стать садистом.

…Выросла. Вышла. Оставила не за спиной.
Оставила там, в парадигме какой-то иной.
Молчишь. Не от жалости к извергам-упырям.
Просто ты знаешь, что́ тебе скажут.
Ну прям!
Ты такая спокойная, будто в теплице росла.
Ты что, прозаик, не можешь без вымысла?

И появился он. Секунда глаза в глаза.
И вы понимаете оба. Что за…?
У вас одно прошлое на двоих.
Но ты спокойна.
Он — псих.

Путь человека всё же тернист и неисповедим.
А может, он просто не смог создать себе парадигм.

И он, с ядом, с иглами, видит в тебе врага.
Солидарность? С иглами? С ядом?
Ага!

И он нападает. А ты слышишь сдавленный смех.
Ты стала сильной, но не для всех.

А тебе все вокруг: забей, он не виноват,
посмотри на него, он же неадекват.
Тяжко ему приходилось наверняка.
Тебе не понять, мелкая ты пока.

Было у тебя не чудетство, просится рифма не та.
Была у тебя густая болотная темнота.
Тебя считали тихоней, слабой, местами ку-ку,
а ты считала нормальным, когда дерутся по трезвяку
Эй, чего грустная? Ну-ка держись там!
Лишь бы.
Лишь бы не.
Лишь бы не стать садистом…

* * *

Моя жена должна быть идеальной
сказал он
борщи варить и в койке кувыркаться
его услышал прикроватный мент
исполняющий желания
что-то поменялось
ноябрь зажёг фонари

его с тех пор никто не видел
но если тёмным тревожным вечером
заглянуть к нему в окно
можно увидеть её
она кувыркается в койке
одна
выполняет акробатические упражнения
с серьёзным лицом
с полосками на синем спортивном костюме
левой ногой раскидывает борщ
все стены в терпком свекольном вареве
а он сидит в углу
притянув колени к подбородку
и смотрит перед собой
безумными от ужаса глазами.

* * *

А мне у моря одиноко.
А я привыкла видеть берега.
Многоэтажки, лес кардиограммой,
пусть аритмия,
только б не прямая вдалеке.

А я росла на пойме. Строгино
и Щукино — по разным берегам.
Тут рыбы, там деревья,
и тут и там пятнадцатый трамвай.
Людей я даже различала:
тут сахар в чай кладут,
там — в сахар чай.

Мне говорят — ты мыслишь мелко.
Ты мыслишь пресно, в августе цветёшь.
Но мне нужна кардиограмма леса,
и новостроек, и чудны́х соседей,
трамвай и зелень в глубине.
Мне просто нужно видеть берега.

* * *

Аня пишет в ночи преподу биологии.
 — Тимур Адылевич, я передумала стать врачом.
Нет, вы учитель от бога,
и вы ни при чём.
Просто другие у меня ценности.
Не бабское это дело —
крест кровавый нести.
Я стану моделью,
вот где мой крест, мой флаг, мой бич.
Перегорела я, Тимур Адылевич.

Ответ пришёл в шесть утра:
— В смысле?!

— В прямом.
Я не хочу окружать себя колбами
и прочим дерьмом.
Пора
на подиум, а потом
стану женой олигарха.
Отсужу детей, квартиру и выгоню нахер.
Жить буду на алименты, а годам к сорока
выйду за дряхлого старика.
Откинется через пару лет — мне наследство.
Ну и два сына будут меня содержать…
под конец-то.

Тимур Адылевич снял очки.
Перед глазами его безочковыми
вся жизнь пронеслась и распалась на атомы.
Всё то,
ради чего он жвачки
клеил на парты совковые,
ради чего крыл белый свет чёрным матом —
единственный смысл
видел он в гениальной девятикласснице,
той, что могла спасти человечество,
той, что готовил он в Первый мед.
Руки трясутся.

— Ань, ты серьёзно?
— Нет.

* * *

мне приснился кошмар
будто текст который я корректировала
опубликовали миллионным тиражом
а корректура слетела
все эти дефисы вместо тире и кляксы-кавычки
и кое-где нарочно подправлено

меня охватила паника
ощущение будто я вышла на улицу без лифчика
там ещё пропали заглавные буквы и запятые
почти как в этом стихотворении

я рассказала приятелю Генке об этом
вообще-то у меня нет приятелей с таким именем
это же сон
но Генка мне посоветовал
скажи всем что это пародия
и что ты на самом деле не корректор ты автор
это пародия на графостилистическом уровне
а человек, указанный в качестве автора, не существует
он роботизированный механизм

напиши это прямо сейчас в фейсбуке
и все почувствуют себя дураками
скажут Аля нас наебала
критики напишут о новом переосмыслении пародии
тебя полюбят адепты всего нового
нет не полюбят ты круче их
тебя возненавидят консерваторы
нет
они и так тебя ненавидят
да и критики ни черта не напишут потому что всё это уже было сто миллионов раз
и даже вон тот юморист так и будет тебя чморить
потому что юмор — это про сиськи
(и ты тоже вставь их под конец)
короче никто ничего не заметит всё останется как было

потому что искусство вторично и вообще всё тлен
но ты всё равно сделай как я сказал
ничего не поменяется
но ты не будешь чувствовать себя так, будто вышла на улицу
без лифчика.

* * *

В редакции на подоконнике
стоит старый факс.
Слегка щурясь, поглядывает он в окошко
и мечтает о том,
как пенсионер из Красногорска
пришлёт ему фельетон про курс валют
и станет знаменитым,
а всё благодаря ему,
факсу.
Ведь старый факс не перешлёт этот тоненький лист бумаги
выпускающему редактору,
а выпустит его сам.
Из окна по весеннему ветру.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0