Москва. Писать начал в семнадцать лет.

На двери звякнул колокольчик. Войдя в белый зал аптеки с пустующими прилавками, я обвёл взглядом две длинные очереди к кассам. Все, кроме меня, мяли в руках бумажки с рецептами. Я откашлялся и пристроился в конце. Меня слегка знобило, и я остался закутанным в пальто, грея руки в карманах.

Встав позади кавказца с жёлтыми от никотина усами, я пару раз перемялся с ноги на ногу, подхватывая нетерпеливое настроение толпы. Затем пустил в ход весь арсенал движений, призванных поторопить время: почитал названия лекарств, размял поясницу, проверил точность секундной стрелки на часах, незаметно убедился, что застёгнута ширинка и так далее. Когда дело дошло до перекатов с пяток на мыски и обратно, я обнаружил белый кафель под слоем растаявшего снега и грязи, копившихся здесь с начала дня.

Мне хотелось сгрести комок этой бурой жижи и швырнуть кому-нибудь в лицо. Общественные нормы запрещают и относятся к таким поступкам предосудительно, а по мне так это акт свободы. То, что я пережил сегодня, давало мне право получить лекарства сразу, а не в очередной раз становиться пленником очереди.

Ещё утром я был здоров, горло не першило, а нос различал запахи. Сегодняшний день ничем не отличался от предыдущих, но доконал меня именно он. В какой-то момент каждый доходит до своей критической точки.

Мне не трудно вспомнить, что произошло сегодня. Это повторяется изо дня в день. Проснувшись, я слонялся по квартире, дожидаясь своей очереди в ванную после жены. По пути на работу я отстоял очередь к автобусу, покрывшись за это время слоем снега. Перед входом на вокзал я мёрз в очереди за билетом на электричку, а позже давился от людских запахов в очереди к турникетам метро. Далее — непреодолимые толпы перед вагонами и в переходах. Очередь на пропускном пункте в офис. Очередь в буфет во время обеда. Очередь к кофемашине...

У соседней кассы разразился скандал. Большинство помалкивает, а те, кто давно не ощущал вкуса к жизни, вмешаются в спор. Типичный пример поведения в очереди.

Я в очереди на повышение. Уже полгода. Моя младшая сестра с ребёнком стоят в очереди на квартиру. Честно говоря, ещё я пишу рассказы, и они ждут своей очереди в редакции. Это занятие — единственное, что приносит мне удовольствие, и стоит намного большего, чем мирские стремления всех прочих, кого я знаю. В том числе и тех, кто стоит передо мной в очереди. Обыватели. Сами не понимают, чего хотят, и всё равно путаются у меня под ногами... Но я отвлёкся.

На работе меня истощила очередь из поручений, к тому же пришла моя очередь быть дежурным по кухне. В конце дня маятник, которому подчинена моя жизнь, качнулся в обратную сторону, и я отправился домой. Мой путь не изменился, с той разницей, что к названным очередям добавилась очередь на оплату счетов, очередь в банк, за продуктами, за цветами для жены, за кормом для кошки...

И вот, дома я встретил жену и понял, что заболел. Я решил, что запишусь к врачу и проведу выходной в очереди на приём. А пока, не отыскав лекарств дома, я снова пришёл сюда.

В очередь.

Звякнул дверной колокольчик, я обернулся. В зал вошёл высокий мужчина в расстёгнутой куртке, худой, но с неестественно пухлым лицом. Однако больше всего меня удивила рубашка, заправленная в строгие брюки. Шёлковая материя лоснилась на свету от собственной дороговизны, а чёрный фон украшала россыпь жёлтых звёзд и полумесяцев. Такой рисунок подошёл бы детской пижаме, но никак не деловой рубашке.

Он, всем улыбаясь, дохромал до скопления людей, его нога почти не сгибалась.

— Кто последний в аптечку? — спросил он таким тоном, будто встал в очередь за жалованием. Никто не удостоил его взглядом — скандал к этому моменту ещё не утих. Я неуверенно поднял руку.

Он шагнул ко мне, подтягивая больную ногу.

— Тогда я за вами. — Его улыбка не угасла.

Странный тип.

Я кивнул и вернулся к своим мыслям. Вспомнилась очередь в ЗАГС. После свадьбы мы с женой провели медовый месяц в домике на пляже Борнхольма, но перед этим — очередь за загранпаспортом и очередь в аэропорту. А после очередь в гостиницу. И на завтрак тоже очередь... Этому никак не воспротивиться.

Даже когда я умру, мне придётся дождаться в гробу своей очереди на кладбище.

Тем временем скандал исчерпал себя. Из аптеки вышел один посетитель, спустя минуту — второй. Соседняя очередь двигалась быстрее, но мужчина с пухлым лицом и в лоснящейся рубашке не двигался. Мне показалось, что он украдкой наблюдает за мной, и скоро я в этом убедился.

— У вас красивая рубашка, сэр, — сказал он.

Он назвал меня «сэр»? Он что, иностранец? Хотя мне понравилось, как он это сказал. С уважением. Но это была лесть, а я не люблю льстецов. Я ношу дешёвую белую рубашку из полиэстера и хлопка, которая хорошо сидит, только если ссутулиться. Что я и делаю.

— Заискивание не играет на пользу вашим манерам, — ответил я, возможно, с некоторой надменностью. Вообще не стоило так резко реагировать на безобидную вежливость, но я был не в духе. Всё-таки среди моих немногих оставшихся прав в повседневной жизни было и право на грубость.

— Может, хотите мою? — не смутившись, спросил хромой.

— Что?

На его толстых щеках появились ямочки.

— Рубашку. Я готов её уступить вас.

— Это шутка?

— Нисколько. Я хорошо разбираюсь в людях, и мне показалось, что вы незаурядный человек. Хотелось сделать вам комплимент, но раз я вас разозлил, примите в качестве извинений рубашку.

Его тирада сбила меня с толку. Этот шут явно измывался надо мной, и после некоторого колебания я ответил:

— У вас нелепый рисунок. Я бы ни за что не надел такое посмешище.

Хромой расхохотался. От его гомерического гогота я втянул голову в плечи и злился, что он заставил меня почувствовать стыд за него. Я ждал, что все посетители аптеки обернутся и посмотрят на нас с осуждением, но никто не пошевелился. Даже ближайший ко мне кавказец только и рассматривал свои ногти и отгрызал разочаровавшие его кусочки. Меня одновременно успокоило и поразило их мещанское безразличие.

— Ваша правда, сэр, — хромой стёр слезу и почти успокоился, — ценю вашу прямолинейность.

Он даже покраснел от удовольствия. Или у него проблемы с сосудами.

Я промолчал в надежде, что этот хмырь наконец отцепится.

— У вас усталый вид, — снова сказал он. Я понял, что игнорировать его не получится, а очередь всё не двигалась.

— Послушайте, кем бы вы ни были — я не желаю вас видеть и слышать.

— Желаете. Я уверен, что каждая встреча в жизни происходит не просто так. Мы встретились, потому что вы желаете поговорить с кем-то близким вам по духу. Нужно лишь дать себе волю.

— Чушь. — Решив, что это на него не подействует, я добавил: — Весь день я провёл в очереди. При этом пострадало моё здоровье. Но даже это не так ужасно, как потеря времени, которое я мог бы провести с большей пользой, чем разводить баланду тут, с вами.

— Тогда оставим пустословие. У меня есть вопрос, который испытает ваш ум, сэр, и вы забудете про время. — Он отвесил важный поклон. — Повторюсь, что сразу распознал в вас созидательное начало. По речи видно, что вы личность высокая и независимая, заслуживающая особого отношения.

Что-то изменилось в моём отношении к нему. На этот раз я не счёл приятные слова издевательством, и от такой неожиданной похвалы мне захотелось пригладить на себе что-нибудь. И мне всё больше нравилось, как он называет меня «сэром».

— Что ж, я действительно...

— Будьте со мной честны, — перебил он, — как с самим собой. Скажите, что причиняет вам так много страданий?

Я сразу нашёл ответ, словно уже давно его отрепетировал. Это были самые сокровенные слова, самые значимые. Не знаю, что заставило меня их озвучить — подкормленная гордость, скука или порыв откровенности с незнакомцем, на которого готов вывалить все проблемы и больше никогда не увидеться.

— У нас так мало времени перед смертью, а его отнимает всякая ерунда. Все эти... — Я убедился, что больше никто меня не слышит, и перешёл почти на шёпот. — Все эти люди создают непреодолимый затор, сами тонут в рутине и топят других, вроде меня, да ещё пытаются унизить, будто я сам слабак, раз не могу устроить жизнь иначе. Но разве это возможно, когда большинство давит меньшинство? Кажется, будто все мы живём по очереди. Успеваем лишь отхватить от жизни ещё не обглоданный кусочек, прежде чем опять застрянем среди толпы.

Хромой слушал меня. С его лица пропало весёлое выражение.

— У вас занимательные мысли. — Он, не отрываясь, смотрел на меня. —  Мне ясна ваша логика. То есть, говоря по-простому, вы считаете, что нужно избавиться от всех людей?

Я окаменел, услышав его голос на этот раз. Фраза, которую он произнёс и наполнил своей интонацией. Слова будто застряли у меня в мозгу и повторялись, отскакивая от стенок черепа. «Избавиться от людей».

Звякнул колокольчик. Моя очередь ожила и тяжёлой поступью слона двинулась вперёд, все разминали затёкшие мышцы. Хромой подтолкнул меня, выводя из оцепенения.

— Не задерживаемся, сэр.

— Отойдите от меня, — сказал я, но подчинился. Меня держал в плену взгляд неумолимых серых глаз, точно таких же, как у меня.

— Вы знаете, что не такой, как все, — продолжал хромой. — Вы лучший. Так же чисты, как белая рубашка на вас. Так почему бы не заявить о себе? И больше никто не скажет, что вам не хватает силы воли изменить свою жизнь. Это быстрое и просто решение.

Да что он заладил с этими рубашками? Я уже собирался сказать ему об этом, как вдруг понял, что моё пальто по-прежнему застёгнуто на все пуговицы. Хромой не мог знать о цвете моей рубашки, даже воротничка не мог видеть. «Избавиться от людей». Какого чёрта?

Я услышал, как снаружи взорвались петарды. Очередь из хлопков стремительно прошла один за другим и резко оборвалась. Эти звуки напомнили мне что-то, но я никак не мог уловить, что именно. Оно как-то связано с тем, что появилось у меня недавно. Почему я забыл? Оно сейчас со мной? «Избавиться от людей». Боже, какая навязчивая мысль.

— Как заявить? Что это значит? — спросил я, уже не сомневаясь, что имею дело с сумасшедшим, и даже сомневаясь в собственной трезвости рассудка.

— Вы уже знаете, как. Вы попробовали сегодня. Когда вы вернулись домой, то обо всём заявили своей жене.

Из меня точно вышибли дух.

— Откуда ты знаешь про мою жену, псих ненормальный? — Теперь я сам взрывался, как петарда. — Мы с ней даже словом не перемолвились, пока я был дома!

— Верно. Тут и не нужны слова — у вас есть всё необходимое, чтобы освободиться. Просто расстегните пальто и используйте это. Давайте же. Вам не нужно стоять в очереди, чтобы жить так, как вам хочется. Избавьтесь от преград и начните прямо с тех, кто сейчас перед вами.

И тут незнакомец исчез, буквально испарился, а ко мне вернулась память о вещах и событиях, которые ранее казались тёмными пятнами.

Слегка растерянный, я огляделся. Люди в аптеке смотрели на меня как-то странно. Мне не понравились эти взгляды. Похоже, они не заметили или их не волновало, что мой сосед по очереди пропал. «Избавиться от людей». Я заново прокручивал в голове наш разговор с незнакомцем, смотря на тупые, враждебные лица толпы, и постепенно на меня снисходило понимание. Ранее я злился на хромого, но его слова сломили моё бессмысленное сопротивление. С ним боролся вовсе не я, а принципы табуированного общества во мне, которые он помог окончательно выкорчевать. Хромой говорил, что нужно дать себе волю. Так я и собирался поступить, чтобы освободиться и больше не слушать никого, кроме себя.

Мне стало жарко. Я расстегнул пальто, взял висевший на ремне пистолет-пулемёт и сказал всем:

— Хватит!

Снова начали взрываться петарды. Приближались праздники.

Посетители аптеки по очереди упали. Я прошёл за кассу, прилипая ботинками к полу, и нашёл нужные лекарства. Звякнул колокольчик.

Я вышел на улицу и вытер ноги о снег. В наступающей ночи горели фонари и проносились фары машин. Я закутался в пальто и заторопился домой, не помня, желал ли когда-нибудь попасть туда так сильно. Перебегая дорогу, даже не поглядел по сторонам. Частые прохожие не знали меня, не замечали во мне перемен и просто шли дальше по своим делам. Я их отпускал. Мне не было до них дела, главная награда за мою сегодняшнюю смелость ждала впереди.

 Дрожащими руками я попал ключом в замок и отпер дверь. Кошка выбежала в подъезд, я запер за ней. Цветы, что я купил, лежали на полу рядом с не дышащей женой.

На ходу я перекусил тем, что лежало в не распакованном пакете с продуктами, после чего вырвал шнур от домашнего телефона, разбил мобильный и закрылся в комнате. На случай, если кто-то меня побеспокоит, я положил на рабочий стол пистолет «Узи», раздобытый недавно и с меньшим трудом, чем ожидалось. Автоматическая очередь будет лучшим ответом незваным гостям. Автоматическая очередь... Неплохо! Я немедленно это записал, а затем творческий процесс пошёл сам собой, как и должно быть. 

Поздний час перестал меня пугать, как раньше, потому что от прочей работы я тоже освободился. А сама мысль о том, что завтра и все следующие дни я смогу заниматься тем, чем захочу, что я переступил через других людей и их рамки, давала мне покой и наслаждение.

В голове завыли сирены, точно полицейские.