Шурочка Тетерева к 17 годам своей жизни окончательно поняла, что красавицей ей не быть никогда, несмотря на рассказы об удивительных возможностях косметики и пластической хирургии. В меру погоревав, она убедила сама себя, что новых ног не купишь, а «старые» — вовсе не мешают весело смеяться и горячо любить жизнь.

Окончив школу, Шурочка подала заявление в педагогический институт. Экзамены — провал! На следующий год ситуация повторилась. Побежали дни, месяцы, годы, и вот уже свой сороковой год рождения Шурочка встретила не только без высшего образования, но и без мужа, и без детей. Главное, что она приобрела к этим годам, так это солидный стаж работы воспитателем в детском саду, и мизерную зарплату. Иногда Шурочка, зарывшись головой в подушку, оставляла на ней следы слез. Следы, быстро высохнув, исчезали, горькая безысходность, впитавшись в подушку, оставалась.

— Так надо, — думала Шурочка, — видно, нет у меня таланта, любить, не всем он дается, да и некого любить-то!

Шурочка, не могла и подумать, что заграбастает ее в свои лапы неистовый демон любви, что забудет она обо всем на свете, и только два человека безраздельно будут властвовать в ее, истосковавшемся по любви, сердце. Но именно так и произошло.

В садик была оформлена девочка, которую привел ее отец, мужчина лет двадцати семи. Шурочка не могла понять, что с ней произошло, когда она познакомилась с этим человеком. Всего несколько слов, сказанные им, произвели на нее магическое действие. Его взгляд, манера говорить, голос опьянили Шурочку. После его ухода она вбежала в одну из комнат детского сада, села на стул и обхватила голову руками так, как будто хотела выдавить из нее мозг. Шурочка не могла понять, откуда пришло наваждение, ведь она же совершено не знала этого человека, и, наконец, возможно ли, чтобы сразу, и так неожиданно могли проснуться дремавшие столь долгое время, чувства?! Шурочка ясно осознала, что жизнь, которой она жила, была жизнью человека, потерявшего что-то драгоценное и нужное. И вот теперь она, уже навсегда утратившая надежду на свое законное женское счастье, поняла вдруг, что может обрести его.

Отец девочки был по-прежнему незнакомым ей человеком и в то же время стал для нее вселенной. Вся, присущая Шурочке, нежность, сосредоточилась на его ребенке. Иногда, спохватываясь, и. боясь показаться странной, Шурочка переключалась на других детей, но это были вспышки показного внимания, которые никого не могли ввести в заблуждение, но после которых она с еще большей теплотой отдавала всю себя чужому ребенку. Все, что знала об отце девочка, теперь знала и Шурочка; он давно стал для нее самым близким и родным человеком, превратился в какое-то выдуманное, но горячо любимое божество.

Шурочка уже давно и незаметно для себя стала матерью. Она никогда не рожала, никогда не ощущала барахтающегося возле себя младенца, но теперь она чувствовала всеми порами своего тела, что этот его ребенок принадлежит ей. Она была убеждена, что не может без него, что все ее чувства слились в одно чувство любви к нему и к этой девочке.

Как-то случайно она узнала, что девочку вскоре переведут в другой садик. Это известие шокировало Шурочку.

— Завтра! — зашептала она, — девочку заберут завтра! Все будет завтра! Но сегодня девочка еще здесь. Что же делать? Что же делать? Боже! За что, за что?

Шурочка уже не понимала, почему когда-то решила, что нашла любовь, нашла счастье, нашла успокоение! Все, все было не так! Чумная ее любовь была односторонней, его ребенок был ей чужой, успокоение было надуманным, внушенным самой себе. Разум отказывался служить ей, отчаяние охватило ее целиком. Шурочка кинулась в детскую, взяла девочку на руки и выбежала на улицу. Лил дождь, но она, неведомо зачем, устремилась в непогоду, крепко прижимая к груди, несправедливо ускользающую от нее любовь.