Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Небесная встреча

Татьяна Николаевна Катаева. Окончила Саратовский государственный университет, физический факультет. Работала в геофизических организациях: компьютерная обработка геофизических материалов для поиска нефти и газа. Кроме профессиональной деятельности занималась литературной и общественной работой.

После обеда, когда Мария возвращалась из столовой к себе в палату, ей вдруг стало нехорошо. Она легла на кровать, прямо поверх одеяла, и уснула. Сны она раньше никогда не видела, все говорили — это оттого, что она убогая, что у неё больная голова, и то, что она увидела теперь, вовсе не было сном. Сначала её словно закружило, она даже испугалась: как бы ни упасть с кровати, потом голову пронзила острая боль и Мария увидела, что постепенно взлетает. Боли она уже не чувствовала и двигалась легко, как ветерок, а то, что было ею раньше, осталось лежать на кровати.

— Смотрите, бабушка Смирнова умерла! — крикнула толстая санитарка Фрося.

Фрося эта имела способность неожиданно появляться в самых разных местах, именно там, где её меньше всего ждали, и ходила бесшумно, словно подкрадывалась.

"Экая кошка лазучая!" — подумала Мария.

Санитарка и впрямь походила на рыжую, откормленную кошку, с зелёными глазами навыкате и вкрадчивым мяукающим голосом.

Подошла сестричка в халате, пахнущем лекарствами и кухней, подержала руку Марии за запястье и положила ей на грудь.

— Да, умерла, — сказала она.

Мария поднялась ещё выше. Сначала ей стало грустно оттого, что пришлось расстаться со своим телом, и оно осталось лежать там, внизу, беззащитное и никому не нужное, но потом зазвучал дивный хор, зовущий её, и она поняла, что именно сейчас по-настоящему родилась.

Взлетев в голубое, струящееся теплом небо, Мария посмотрела сверху на то место, тот дом, где жила последние годы, и ей стало спокойно и весело. Ей стало понятно многое из того, что раньше пряталось под серой, тягучей пеленой небытия. Освободившись от тела, она ринулась в светлую даль, многоголосое пространство, где всё связано единым смыслом, единым разумом, где прежние мысли, раскаяния, душевные страдания мучают лишь тех, кто наполнен был ими, живя на земле. Марию они не тревожили, ведь она убогая.

В детстве ей говорили, что она слаба разумом оттого, что отец спьяну выронил её из зыбки, и она ударилась головой. Отец не хотел ей зла — он её жалел. И других своих детей он тоже жалел. Он был сильный, черноволосый, с тёмными блестящими глазами, нежным, как у ребёнка, ртом и шершавыми от мозолей руками. Он рано умер и, живя на земле, она плохо его помнила. Умер он от тифа, и за ним умерли почти все братья и сёстры. Марию Бог оставил жить.

С другими детьми она не играла — не умела играть, и всё больше сидела возле мамы. Летом они вместе работали в поле, а зимой Мария любила прясть. Бывало, поёт мама под прялку тихо, жалобно, а потом вдруг плакать начнёт. Говорит:

— Как ты жить без меня будешь, доченька?! Сестру Ирину слушайся, она тебя не бросит.

Мария долго не понимала: почему это она будет жить без мамы? Но старшую сестру слушалась. Сестра была добрая, работящая, всё успевала: и в поле управится, и в доме и на вечеринки бегала.

Когда Мария подросла, её тоже стали звать на вечеринки, но мама не отпускала. Чаще других звал сосед Алёша. Весёлый такой, ласковый ... Волосы светлые, как лён, в кружок подстрижены, а на носу конопушки. Когда Алёша смеялся, на носу у него собирались морщинки, и заливался он, словно родничок журчал. Просит, бывало:

— Отпусти, тётя Катя, Машеньку на посиделки, я её потом до дома провожу.

— Нет, — говорит мама. — Тебе Машеньку доверить, всё равно, что лису в курятник пустить.

Он смеялся и уходил один.

Однажды летом, когда Мария шла с поля, Алёша ехал мимо — сено вёз. Остановил лошадь и говорит:

— Садись, Машенька, сейчас сено отвезём, а потом я тебя с ветерком до дома прокачу.

Сено они довезли, уложили в стог … Душистое оно, так бы всю жизнь и лежала в нём, грелась на солнышке. Опьянела Мария от аромата этого, от жаркого солнца и от ласковых слов Алёши. Говорит он:

— Красивая ты, Машенька. Глазки у тебя, словно василёчки синенькие, смотрю и дух захватывает, а сама ты, словно яблочко наливное, румяное. Что ты всё возле матери сидишь? Никак тебя на улицу не выманю.

Не знала она, что ему ответить, а он наклонился и поцеловал её в щёку. Мария провела рукой по голове Алёши и волосы ему растрепала — они шёлковые, на солнце вспыхивают, словно золото.

Он снова хотел поцеловать её, но тут мама закричала:

— Ах ты, разбойник! Да что ж ты делаешь?! Девку неразумную окрутить хочешь?!

Бросилась мама колотить Алёшу, а он увёртывается и жалобно так говорит:

— Тётя Катя, люблю я Машеньку!

Мама остановилась, упала в стог и заплакала:

— Да какая тут любовь, неужто не видишь — убогая она.

Алёша сел с ней рядом и тоже заплакал.

С тех пор он к Марии не подходил, только издали грустно поглядывал, а потом на войну ушёл. Больше она его и не видела. Говорят — убили его.

Сверху Мария увидела, как санитарка Фрося открыла её тумбочку и выгрузила себе в сумку банки с вареньем, которые неделю назад привезли племянник Андрейка и его жена Светка. К Фросе подошла сестра-хозяйка и стала ругать её за варенье, тогда Фрося отдала ей одну банку, и та успокоилась.

Вместе они перевернули ещё не остывшее тело и стали шарить под матрасом. Если бы Мария жила на земле, ей бы стало жалко ту кофточку, которую они вытащили из-под матраса. Кофточку эту, розовую, пушистую, с цветочком на груди, совсем недавно привезла Светка, и соседки по палате очень завидовали.

Некоторое время Фрося и сестра-хозяйка спорили из-за кофты и других вещей, но потом всё же поделили их и разошлись. Потом тело покойницы одели в больничный халат, тапочки и положили в гроб.

Когда умерла мама, Мария не сразу осознала, что потеряла не только маму — потеряла любовь, ту единственную любовь, которая у неё оставалась в жизни. Она не понимала, как будет жить без ласковых слов мамы, без её заботы. Всё казалось нереальным, чьей-то злой шуткой. Мама не должна была умирать — она должна была жить вечно! Мария сидела у гроба и плакала только потому, что плакала Ирина.

С тех пор она стала жить у сестры. Помогала и в доме, и по хозяйству — обузой для семьи не стала.

Ирина кроликов разводила, и Мария каждый день рвала для них траву. Порой так устанет, что разогнуться нет сил, а руки все от травы позеленеют и скрючатся. Сначала эта зелень отмывалась, а потом совсем в кожу въелась. Разозлится, бывало, на кроликов этих и на Ирину, да и говорит:

— Что б вы все сдохли! Я бы у Андрейки в городе пожила, отдохнула бы.

Ирина не обижалась и не ругала её, а только грустно качала головой. А на праздники и в дни рождения всегда подарки дарила, и сын её, Андрейка из города подарки привозил. И платки у неё были, и платья шёлковые …

Когда Андрейка отвез Марию в дом инвалидов, она эти платья взяла с собой, но их постепенно все отобрали. Каждую неделю приходилось сдавать бельё и одежду в стирку и то, что сдавали, назад не возвращалось. Вместо этого давали всё больничное.

Потом Светка на Женский день привезла ей новое шёлковое платье, и Мария спрятала его под матрас, но однажды увидела, как санитарка Фрося вытаскивает его. Мария стала кричать на Фросю, а та говорит:

— Здесь не положено ходить в домашнем, а если будешь буянить, мы тебя разденем догола и выставим в коридор!

Мария испугалась и замолчала, потому что видела, как некоторых из больных уже выставляли в коридоре голыми, и все над ними смеялись. Светке потом она не стала жаловаться: та поругается и уедет, а ей здесь жить.

Когда Мария жила у сестры, та перед праздниками давала ей деньги, и она ходила в парикмахерскую делать завивку. Все говорили, что у неё хорошие волосы, и завивка ей очень идёт. У Марии даже карточка сохранилась, где она сфотографирована с причёской. Такую же карточку она видела у Андрейки в альбоме. А когда она стала жить в доме инвалидов, её остригли наголо. Она плакала и просила, чтобы её не стригли, но ей сказали: так надо, чтобы вши не завелись. Потом волосы отросли и торчали ёжиком. Она стала носить платок, чтобы скрыть эту седую щетину. Светка говорила, что несколько раз посылала ей в посылках мыло и шампунь, но куда они потом девались, Мария не знала.

И всё же ей было лучше, чем другим, потому что её навещали родные, а к другим никто не приезжал. Вот и теперь Мария увидела, что в дом инвалидов вошла Светка.

— Хорошо, что вы приехали, — сказала медсестра. — Ваша родственница умерла. Мы как раз хотели вас вызвать.

Светка ахнула, а потом сказала:

— Отмучилась.

Потом она захотела взглянуть на покойницу, и её подвели к гробу.

— Да что ж вы его в коридоре-то, прямо на полу поставили?! — возмутилась она, а ей отвечают:

— Специального помещения для этого у нас нет.

Светка открыла крышку гроба, погладила Марию по руке и еле слышно сказала:

— Прости!

Она стала угощать всех, чтобы Марию помянули: угостила сестёр, санитарок, потом стала угощать больных, а Фрося, которая ни на шаг от неё не отходила, стала обо всех рассказывать.

— Эта, — говорит, — бабушка, уже давно лежит, не встаёт, видно скоро помрёт. А эта вот, здоровая, всё время курит, дымит, как паровоз. Мы её гоняем, а она дерётся, попробуй с ней сладить! А вон та, девчонка, вечно беременная, уже несколько раз убегала, да её с милицией возвращали.

Дом инвалидов, где жила Мария, находился недалеко от деревни, и первое время она по-прежнему работала. За работу ей платили мёдом и яблоками, а ещё иногда давали деньги. Деньги она не знала и все их отдавала в деревне, а за это получала молоко и яйца. Молоко она сразу выпивала, а яйца варила в кружке, наливая туда кипяток для чая.

Сначала она часто просила соседку писать Андрейке, что хочет домой. Здесь все были чужие, равнодушные к ней. Он приезжал и был грустным. Мария видела, как судорожно ходит его кадык, и как натянуто он улыбается.

Когда сестра Ирина умерла, и Мария переехала, наконец, в город, оказалось, что жить там вместе никак нельзя: квартирка у Андрейки маленькая, а тут еще ребёнок родился.

Она перестала проситься домой только тогда, когда у неё появился муж. Он тоже жил в доме инвалидов, тихий такой, молчаливый, и глаза у него белесые, словно весенний ледешок на воде. Они вместе работали, вместе сидели вечерами во дворе на скамеечке, вместе ели из банки мёд, залезая туда по очереди ложками и перемазывая лицо. С этого времени Мария смирилась. Теперь её домом стал дом инвалидов, и уже не навещать её приезжали Андрейка и Светка, они приезжали к ней в гости.

Когда того мужчину, которого Мария называла мужем, перевели в другой дом инвалидов, она его быстро забыла, а вот свою юность и Алёшу помнила хорошо. Она часто вспоминала душистый стог сена, шёлковые волосы Алёши, которые золотились на солнце и ручейками текли между пальцев, снова видела, как приближается его лицо, чувствовала влажное прикосновение губ на щеке и слышала голос: "Машенька, какая ты красивая и глазки у тебя, словно василёчки синенькие".

Она увидела, что Светка идёт к церкви: покрыла платок, раздала милостыню, вошла ... Эта церковь знакома Марии, она несколько раз была здесь перед тем, как Андрейка отвез её в дом инвалидов. Вот и теперь тихо поёт хор, пахнет ладаном. Светка зажигает свечи и ставит их на канон перед крестом. Мария никогда раньше не видела, чтобы она крестилась. Светка шепчет:

— Упокой, Господи, рабу Божию Марию!

Потом начинает плакать и причитать:

— Прости! Прости меня!

— Да не убивайся ты так, — говорит ей женщина в прозрачном шарфике на пышно взбитых волосах. — Не плачь, а то слезами её зальёшь. Будет сниться вся в воде.

— Виновата я перед ней.

— Все мы друг перед другом виноваты.

Ещё несколько дней остаётся у Марии, чтобы видеть то, что происходит на земле, а потом она навсегда должна будет покинуть эту прежнюю обитель.

Как хорошо вместе с ветром носиться среди облаков, слышать пение птиц и опускаться к земле, чтобы ещё раз, в последний раз, увидеть знакомые лица.

Вот Андрейка и Светка едут на катафалке хоронить её тело. С ними едет сопровождающая из дома инвалидов. Она жалуется, что ей постоянно приходится организовывать похороны, что она устала уговаривать могильщиков, которые капризничают и сердятся, когда им не дают "на лапу". Андрейка говорит, что всё оплатит и памятник поставит.

Водитель вдруг поворачивается и предлагает забить крышку гроба, мол, простились, хватит уже, а то запах!..

Андрейка и водитель забивают крышку гроба, а сопровождающая говорит, что из-за частых похорон она вся пропиталась запахом мертвецов и если так пойдёт дальше, то муж не будет пускать её в постель … и вообще, что она скоро уволится с такой работы.

Мария увидела, как похоронили её тело и то земное, что от неё оставалось, перестало её связывать. Теперь она стала, наконец, свободной.

Ей захотелось полететь туда, куда она давно стремилась душою — захотелось увидеть родные места, где прошла её юность!

Снова зазвучал дивный хор голосов и позвал её. Она поднялась выше. Внизу осталось кладбище — внизу остался дом инвалидов.

Она взлетела в безбрежное голубое небо и увидела, что навстречу ей несётся Алёша. Он в военной форме и улыбается, его светлые волосы выбиваются из-под пилотки и золотятся на солнце. Он берёт её за руки и кружит, кружит ... Так и летят они, взявшись за руки. Она свободная! Ей хорошо!..





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0