-1-

— Люлю, давно хотел у тебя спросить. Почему наш остров называется Бавуно?

Девушка как будто меня не слышала, настолько она увлеклась расчёсыванием волос на моей голове. Она попеременно то ныряла пальцами вглубь кудрей, то скользила по их поверхности маленькой костяной расчёской. У нас с Люлю не было ничего общего, никаких точек соприкосновения. Но эта беззаветная нежность, которую девушка проявляла с первого моего дня в деревне, уже успела сделать её самым близким для меня человеком на Земле. Хотя, с кем я мог сравнивать и сколько вообще в моей жизни было близких людей? Все мои воспоминания смыло в позапрошлый сезон дождей.

— Так всё-таки, почему Бавуно?

— Что? — девушка рассеяно оторвалась от своего занятия и улыбнулась, — Прости, мне так нравятся твои волосы. Пока ты не оказался в деревне, я и не думала, что волосы могут быть светлее застывшей лавы. Да ещё и закручиваться вьюнком. Да, Бавуно... На наречии тех, кто жил здесь задолго до нас, это вроде бы означает солёный. И ещё что-то связанное со смертью. Говорят, вода здесь гораздо более солёная, чем где бы то ни было. Я не знаю, никогда не была в других местах. Ещё старики говорят, что именно из-за солёной воды мёртвую рыбу выносит на сушу. Но я так не думаю. Мне кажется, это от чёрных масляных луж на поверхности моря. Они всё чаще и чаще появляются. В моём детстве луж не было, и рыба не гибла.

— Может быть морские дети тоже из-за луж появляются?

— Да, действительно, морских детей раньше не было, — согласилась Люлю, — Я уже была довольно большой, когда родилась первая на моей памяти девочка с ластами вместо рук.

Я откинулся в плетёном кресле. В прошлом месяце у Ханны, женщины, жившей ближе к побережью, родился ребёнок с ребристой чешуйчатой кожей. По принятой в таких случаях традиции, его сразу после рождения обернули в пальмовый лист, привязали к ручкам по кокосу и отпустили с лодки в море. Несколько дней назад он с приливом вернулся обратно. Мёртвый и без кокосов, но сам раздувшийся от воды, как кокос. Эта история повергла в шок всю деревню. Почему море отказалось принять своего сына? Но тяжелее всех, конечно, это перенесла Ханна. В тот день она заперлась с младенцем дома и больше не выходила.

-2-

Солнце только проглядывало из-за пальм. Прохладная с ночи вода то находила на берег, выталкивая из моря порцию мелкого, как пыль, песка, то отступала, раскатывая его ровным слоем теста. Мои стопы проваливались в это тесто, оставляя небольшие ямки-лужицы, которые, впрочем, быстро стирались новыми волнами. Море выглядело чистым. После прошедшего несколько дней назад шторма все масляные пятна смыло с его поверхности. Вдалеке даже можно было разглядеть пару чаек, что было редкостью.

Послерассветные часы казались наиболее подходящими для прогулок в этой местности. К сожалению, за всё проведённое в деревне время моя кожа так и не приспособилась к ядовитому тропическому солнцу. Я с некоторой завистью смотрел на загорелых рыбаков, которые спокойно ходили под солнцем весь день, за исключением разве что сиесты. У меня, увы, даже после короткой прогулки ближе к полудню кожа покрывалась красными пятнами. А в первый ясный день на Бавуно, когда сезон дождей подходил к концу, я вообще чуть было не погиб. Белая с синеватой бледностью кожа к вечеру стала бардовой и покрылась пузырями. От нахлынувшего на меня жара я начал бредить. По словам Люлю, даже пытался вытащить на воду старую дырявую лодку её отца, чтобы уплыть с острова. Правда, через пару шагов я упал от бессилия и боли. Люлю была уверена, что мне уже не выкарабкаться и вызвала какого-то колдуна с соседнего острова, чтобы он провёл обряд очищения до того, как я испущу дух. Но каким-то чудом на шестой день температура спала, колдун так и не приплыл, а я с облезшей, ноющей от любого прикосновения кожей, уже мог самостоятельно передвигаться. Сидеть взаперти для меня было невыносимо, и первое время я выбирался на улицу только до восхода и после заката. Понемногу я осмелел и расширил время прогулок до первых послерассветных часов и часов приближения сумерек.

К берегу подходил Кувах, мальчишка лет десяти с кривыми от рахита ногами и большим родимым пятном в поллица. Он что-то крикнул мне с улыбкой, я помахал ему в ответ. Это стало своеобразным утренним ритуалом для нас. Я встречал его примерно в это время каждый день с того момента, как Ханна, его мать, заперлась дома. Это событие сильно изменило Куваха, мне кажется, он понял, что стал теперь ответственным за семью. Глаза мальчика приобрели какую-то взрослую серьёзность, родимое пятно потускнело. Я чувствовал, что он стал разговаривать со мной на равных.

— Ну что, сегодня снова будешь ждать Рыбьего Короля? — спросил я Куваха.

— Уверен, что сегодня он непременно приплывёт, — серьёзно ответил мальчик, — Уже месяц, как я его жду на берегу. Но самое главное, этой ночью я его видел во сне.

— Да? Как же он выглядел?

Мальчик на секунду задумался.

— Мои сны всегда как нырок в воду. Я чётко ничего не вижу. Какие-то расплывчатые отрывки, звуки. Тут самое главное — тот восторг и любовь к Рыбьему Королю, которые я испытывал. Он был большой, очень большой, как множество лодок, если их связать вместе. Но это единственное, что я узнал о его облике.

— А что он делал?

— Он пел, — сказал мальчик и посмотрел на моё удивлённое выражение лица.

— Пел?

— Ну да. Только он пел беззвучно, даже не знаю, как это объяснить. Как будто его голос тишиной разгонял шум. Я был окружён суетой, гулом, голосами, шелестом листвы и криком птиц. Крутился в водовороте из всего этого. Но вдруг вдали появился Рыбий Король. Он всё приближался и приближался. Внезапно наступила абсолютная тишина. Я почему-то отчётливо понял, что это его песня.

— Ладно, Кувах, — сказал я, посмотрев на поднявшееся над макушками пальм Солнце, — извини, но мне надо идти. Скоро проснётся Люлю.

Но сон Куваха надолго отпечатался у меня в голове. Неужели, что-то может быть тише этого острова? И кто же всё-таки такой этот Рыбий Король?

Слава богу, Люлю ещё спала, когда я вернулся. Она очень не любила просыпаясь не заставать меня дома. Была у неё такая особенность мировоззрения. Якобы всё однажды произошедшее должно обязательно произойти вновь, но только наоборот. Раскрывшийся цветок обязательно закроет свой бутон во время увядания. Лужица, натёкшая во время шторма, непременно высохнет. А я, когда-то пришедший из ниоткуда к ней в дом, снова растворюсь в никуда. И каждое утро, когда меня не оказывалось дома, Люлю спрашивала себя с тревогой: "А не наступил ли тот самый момент?"

-3-

Сегодня был один из тех дней, которые местные жители называли днями пустого неба. Облака в полном составе отступили, отдавая земную поверхность во власть особенно ядовитого солнца. Даже развешенную на улице одежду в такие дни старались снимать, т.к. к вечеру она могла полностью выгореть: потерять цвет и стать ломкой на ощупь.

В доме Люлю крыша состояла из огромного куска жести, покрытого сверху соломой. Когда ещё был жив отец, Люлю несколько раз спрашивала его о происхождении этого единственного во всей деревне металлического предмета. Отец лишь разводил руками. Старая жесть сильно заржавела, в некоторых местах коррозия проела её насквозь. Во время особенно сильного дождя через дыры внутрь дома подтекала вода.

На потолке сквозь отслаивающуюся ржавчину проглядывало написанное белой краской "К-141". В деревне никто не владел грамотой и я не уверен, что у местного языка вообще была письменность. Всю жизнь до моего появления Люлю думала, что "К-141" — некий символ их семьи. По её рассказам, она в детстве повсюду перерисовывала эту таинственную надпись: на песке, на коре пальмы, выкладывала её травинками и камушками. Люлю казалось, что таким несложным образом она расширяет границы собственного довольно скромного по размерам дома. Я предпринял безуспешную попытку объяснить девушке, что же значит 141. С большим трудом я насобирал сто сорок одну ракушку, высыпал их на стол и сказал Люлю, что 141 — это количество ракушек в получившейся кучке. Она лишь рассмеялась, искренне удивившись, что кому-то может быть дело до того, больше там на пару ракушек или меньше. Зачем рядом с этим бесполезным числом стоит ещё два символа, я уже не рискнул ей объяснять. По правде говоря, я и сам этого не знал.

В дни пустого неба жестяной лист нагревался настолько, что до него было больно дотрагиваться. Не помогала даже постеленная сверху крыши солома, не помогали и всегда открытые оконные проёмы. Находиться в доме в такое время можно было только лёжа голышом и не шевелясь, пытаясь уловить кожей каждое дуновение ветра. Для такого любителя прохлады, как я, подобная жара оказывалась настоящей пыткой.

Ещё рано утром Люлю отправилась с подругами в манговую рощу. Деревья росли относительно далеко, и из таких походов девушки возвращались обычно затемно, пронося на плечах через ночь набитые фруктами корзины. Чтобы не запечься окончательно, я решил сходить в гости к старосте. Он жил в единственном на Бавуно каменном доме. Не понимаю, почему больше никто их не строил, ведь это идеальное жилище для данной местности. В дни пустого неба дом старосты был самым прохладным местом на острове. Даже лучше камышовых зарослей у ручья, к западу от деревни. В промозглые ночи сезона дождей дом наоборот казался тёплым и защищённым от чрезмерной сырости.

Старосте нравилось, когда я заходил к нему в гости. Он выказывал огромное радушие с первого моего дня на острове. Всё-таки я был чужаком, практически не знающим их языка, и староста вполне мог не разрешить поселиться в деревне. Но он не просто разрешил, но и попросил Люлю заботиться обо мне до полного выздоровления.

Несмотря на свою почётную должность староста был довольно молод. Казалось, что он лишь немногим старше меня. Хотя, по правде, я не очень-то хорошо умел определять возраст местных жителей. Такое ощущение, что они накапливали года, практически не меняясь, чтобы в один момент, когда настанет срок, количество переросло в качество. И после этого они старели буквально за месяц.

Когда я вошёл, староста заканчивал вырезать очередную маску. Он скользил костяным ножом, убирая слой за слоем с деревянной заготовки. На каменный пол сыпалась тонкая, почти прозрачная, стружка. Ещё несколько движений, и вытянутое лицо маски приобрело болезненную в своём совершенстве симметричность. Староста некоторое время повертел её в руках и только затем обратил на меня внимание.

— Готово. Немного подсушить и нанести краситель, — сказал он, как будто давая самому себе задание.

— По-моему получилось очень похоже на эту, — я указал на одну из масок, которыми была завешана комната.

— Думаешь? Главное, что в новой меньше пустых деталей. По мне, маска — лицо из которого убрано лишнее. Чем больше убрано ненужного, тем лучше маска. Но главное не убрать то, без чего нельзя.

— И как ты решаешь, что нужно убрать, а что не стоит?

— Если убираешь рот, то по крайней мере оставь улыбку, — усмехнувшись ответил староста.

Он взял миску с высушенными ягодами, названия которых я не знал, и принялся за изготовление красителя. Староста засыпа'л в глиняную ступку горсть кислых, практически несъедобных шариков и пестиком превращал их в тёмно-синий порошок, затем освобождал ступку и засыпал следующую горсть.

— Хотел тебя спросить о Кувахе, — прервал я размеренный скрип пестика. — Ты не думаешь, что с ним что-то не так?

— Ты про то, что он целыми днями сидит у моря и ждёт Рыбьего Короля?

Я кивнул.

— Гунг по моей просьбе сколотил небольшой навес на пляже. Теперь даже в самое пекло Кувах защищён от Солнца. А девушки стараются приносить ему еду.

— Люлю тоже его подкармливает, когда не уходит на целый день из деревни.

Староста прекратил размалывать ягоды и постучал пестиком по краю ступки, стряхивая с него остатки синего порошка.

— Не могу сказать, что поведение Куваха кажется мне таким уж странным, — сказал староста, доставая масло для красителя. — Он чувствует, что между его семьёй и Рыбьим Королём вероятно есть какая-то связь. Но не до конца понимает суть этой связи. Вот он и хочет узнать подробности. Хочет показать Рыбьему Королю, что его вопросы пока остаются без ответа.

— Не возьму в толк, что за связь ты имеешь ввиду.

— Ну как же. Рыбий Король не принял морского ребёнка Ханны. Он ведь сделал это по некоторой причине? Последнее время не так уж редко рождаются морские дети. И Рыбий Король принимал всех.

— Действительно, — согласился я, — Даже при мне уже было несколько детей с чешуёй и одна девочка с ластами вместо ног.

— Вот-вот. Теперь же Рыбий Король чем-то не доволен. Либо семьёй Ханны, либо нашей деревней. Во втором случае всё гораздо серьёзней.

Староста поставил в центр стола миску с маслом и разом высыпал в неё весь порошок. Сперва на подёрнутой рябью поверхности образовалась небольшая горка из пигмента. Хотелось подойти и размешать содержимое миски, ведь это казалось единственным способом завершить процесс изготовления краски. Но через полминуты крупицы ягодной мякоти начали сами опадать на дно, исчезая и перерождаясь в синий цвет.

— Так что если Кувах хочет сидеть на берегу и ждать Рыбьего Короля, стоит его только в этом поддерживать. Всё-таки он уже достаточно взрослый, и может решать за себя сам.

— Должен признаться, что у меня до сих пор не сложилось полной картины, кто же такой Рыбий Король.

— Есть очень старая легенда. Уже и не сказать, что в ней правда, а что выдумано. Когда-то вся земля была одним большим морем, заселённым рыбой. Морем от горизонта и до горизонта, без единого клочка суши. Рыбёшки старели, умирали, превращаясь в прикорм для новых мальков. И этот цикл продолжался очень долго. Рыба всё плавала и плавала по морю, не видя никакой цели и никакого смысла. Но в какой-то момент рыбы обратились к своему вождю или лучше сказать богу — Рыбьему Королю. Рыба взмолилась: господи, дай нам смысл. Дай нам то, ради чего мы будем плавать. И Рыбий Король создал человека вместе с его голодом. Таким образом, у рыбы появился смысл существования — утолять человеческий голод. Рыбий Король был щедрым, он дал людям не только голод. Он дал им землю, дал пресные ручьи и деревья. Но он так же дал болезни, тоску, старость. Рыбий Король на тот момент не знал, что часть его подарка окажется нежеланной, ведь то, что плохо и что хорошо было придумано уже потом — людьми. Поняв это, он пожалел о своей непредусмотрительной щедрости. И пообещал однажды прийти и вмешаться, забрав часть подарка — все человеческие несчастья.

— Как ты думаешь, он действительно их заберёт?

— Не знаю, — староста отвернулся, — иногда я вообще сомневаюсь в том, что он есть на самом деле.

-4-

Я вернулся от старосты поздним вечером. Люлю уже рассортировала манго и занималась потрошением рыбы, полученной в обмен на фрукты. Слева от неё лежали кусочки филе, справа — чешуя, кости, внутренности и прочие несъедобные части. Их обычно собирали и выбрасывали назад, в море. Рыба без хвоста таким образом могла обрести хвост, рыба без головы — голову.

— Как ты, не устала? — спросил я Люлю.

— Немного, — ответила девушка. — У одной из корзин отломалась ручка. На обратной дороге пришлось нести её, прижавши к себе. По пути домой я встретила Куваха. Он тащил на берег что-то очень тяжёлое, судя по сгорбленной спине. Я окликнула его, но Кувах не обернулся. Может, просто не услышал. Но всё-таки проведай его, пожалуйста, если не сложно. А то он последнее время как-то странно себя ведёт.

— Хорошо, заодно отнесу ему несколько манго.

Несмотря на достаточно поздний час, темнота не поглотила остров целиком. Как и бывает обычно после дня пустого неба, звёзды светили особенно ярко. Они рассыпались над пальмами пригоршнями искрящегося жемчуга. Иногда кажется, что в их взаимном расположении есть какие-то символы и сигналы, обращённые ко мне. Готов поклясться, что вчера я в определённый момент отчётливо прочитал на небе "К-141", надпись из дома Люлю. Немного поморгав и взглянув на небо снова я увидел лишь хаос из огоньков.

По пути к берегу было удивительно тихо. Я тут же вспомнил Рыбьего Короля с его молчаливой, разгоняющей шум, песней. Может быть он приплыл наконец и Кувах отправился его встречать? Моё предположение получило дополнительный аргумент за, когда я подошёл к берегу. На некотором отдалении от него я увидел над водой силуэт лодки с сидящим в ней мальчиком.

— Кувах, куда ты плывёшь в такое позднее время?

Он не ответил. Я забеспокоился, подошёл ближе к береговой линии и окликнул Куваха снова:

— Эй, что-то случилось?

Кувах отбросил вёсла, поднялся, и я разглядел в руках у мальчика громоздкий предмет. Видимо, именно о нём говорила Люлю. Это был приличных размеров камень, даже больше головы Куваха. Удивительно, как в этом небольшом исхудалом теле на кривых ногах хватило сил принести сюда такую махину. Но тут я смог разглядеть ещё одну деталь, которая на мгновение лишила меня дара речи. От камня к шее мальчика тянулся толстый канат.

— Кувах, подожди! — крикнул я срывающимся голосом, — Давай с тобой поговорим!

Сердце колотилось, я был совершенно не готов к такому развитию событий. Глаза заволокло пеленой паники. Что нужно сказать, чтобы остановить его? Надо придумать как можно быстрее. Наконец мальчик мне ответил. Интонация голоса была удивительно спокойной. Практически такой же, как сегодня утром, когда я совершал послерассветную прогулку.

— Извини, я должен это сделать, я так решил. Рыбий Король не принял моего брата, он ждёт меня. Он не придёт в деревню, пока я его не приведу сам.

— Кувах, стой! Зачем? Подумай о матери, ведь она...

Кувах больше ничего не сказал. Руками, согнутыми в локтях, он перекинул тяжёлый камень через борт лодки. С сильным всплеском глыба исчезла в воде. Канат устремился вслед за ней, всё сокращая и сокращая ту часть, которая была над поверхностью. Рефлекторно пытаясь сохранить равновесие, Кувах замахал в воздухе руками. Но канат потянул мальчика вниз, и под второй оглушительный всплеск Кувах пропал в водной толще. Накренившаяся лодка чуть было не перевернулась, несколько секунд покачалась на образовавшихся волнах и пришла в спокойное состояние. Над водой снова повисла тишина.

Меня отпустил паралич. Швырнув в сторону до сих пор зажатые подмышкой манго, я устремился к лодке. Ноги увязали в густом мелководье, не давая бежать. Я спотыкался, падал, ударяясь о песок и гальку, вставал и снова пытался бежать. Наконец я зашёл достаточно глубоко и поплыл. Как же это приятно... Удивительно глупо умирать в такой тёплой воде. Зачем Кувах это сделал? Но больше всего меня тревожило другое. Почему я не пришёл чуть раньше, чтобы остановить его, пока он был на берегу? Ведь вполне можно было не задерживаться у старосты. Не исключено, что тогда я бы просто перехватил Куваха на пути к морю, где его встретила Люлю.

Доплыв до лодки, я нырнул. Потолок воды сомкнулся надо мной, и я сделал несколько гребков вглубь. Тут же сила, намного превосходящая мою, начала меня выталкивать на поверхность. Я почувствовал себя ребёнком, подошедшим к пропасти, которого заботливый родитель берёт на руки и переносит подальше от края.

Я снова попробовал нырнуть, с силой расталкивая руками водную массу. Ничего: я как будто состоял из воздуха. Чувство беспомощности охватило меня. Я облокотился на край лодки и немного отдышался. Люлю как раз говорила о том, что вода вокруг Бавуно удивительно солёная. Может быть в этом дело? Она настолько плотная, что тут же выталкивает на поверхность. Я мог бы привязать к шее камень: в том, что этот способ рабочий, сомнений теперь не было. Но Куваху так не помочь. Опёршись на днище лодки, мне удалось подняться на борт. Лодку снова качнуло. Голова закружилась, я не устоял на ногах и боком завалился в воду. И снова после короткого погружения последовала успешная контратака моря. Открыв глаза, я увидел синее усыпанное всё теми же звёздами небо. Я и сам лежал звездой на поверхности воды, прямо рядом с лодкой.

Не оглядываясь на море, я выбрался из воды и пошёл от него прочь. Зачем смотреть туда, где уже ничего не сделаешь? По щекам текли слёзы, но я не знал что их вызвало: смерть Куваха или едкий морской рассол.

К моменту моего возвращения Люлю уже спала. Похоже, она действительно сильно устала за день. Это даже лучше, ведь я бы не смог сейчас рассказать ей то, чему стал свидетелем. Одного моего вида было бы достаточно, чтобы повергнуть её в шок: ладони оказались разодраны краями лодки, я сильно хромал на левую ногу, ударившись при падении за борт. С трудом мне удалось стянуть с себя прилипшую мокрую одежду и обтереться полотенцем. Аккуратно, чтобы не разбудить Люлю, я забрался под одеяло и закрыл глаза.

-5-

— Проснись, проснись же скорее.

Люлю трясла меня за плечо. Её голос вытягивал на поверхность из густого тягучего мрака. Я открыл глаза и глубоко вдохнул. Удушье, сопровождавшее кошмар, отошло. Это был один из тех мрачных снов, которые время от времени меня посещали. Коридоры огромного здания, построенные без определённой цели. Голоса, которые меня зовут, но не становятся ни громче, ни тише при моём перемещении, как будто не имеют источника. И едкий дым, проникающий в лёгкие и отравляющий тело и душу. Кто меня звал... Зачем я ходил по этому наполненному дымом коридору... Наконец, удалось вырваться из нудного мучительного кошмара. Или не удалось? Я вспомнил вчерашний вечер. Куваха, который был, но потом за секунду перестал быть. Исчез настолько, что даже до его тела теперь не добраться.

Комната через оконный проём успела наполниться утренним сумеречным светом. Люлю была рядом, улыбалась и гладила меня по груди. Кувах мёртв, коридоры в моём сне так и остались наполненными дымом и голосами. Но от прикосновения её маленьких пальцев по телу разливалось сладкое тепло. Я потянулся к ней.

— Ну не надо, не сейчас, — засмеялась она. — Пошли скорее. Говорят, Рыбий Король вернулся.

— А? Как?

— Меня только что староста разбудил, сказал спешить на берег.

В этот момент я обратил внимание на доносившийся с улицы шум и выглянул в окно. Деревня приняла вид залитого дождём гигантского муравейника: семьи в полном составе покидали жилища, срывая в спешке занавеси с дверных проёмов. Девочка из соседнего дома несла на руках двух младших братьев. Они голосили, размахивая во все стороны ногами. Девочке было явно тяжело, но это не мешало ей улыбаться. Шедшие по большей части выглядели восторженно несмотря на утреннюю взлохмаченность. Разговоры людей в толпе смешивались в единый поток, из которого отчётливо вычленялось имя Рыбьего Короля.

— Ну же, давай скорее, вдруг мы не успеем, — торопила меня Люлю.

Я накинул грязную, но высохшую вчерашнюю одежду, и мы поспешили к берегу. На половине пути нам встретилась Ханна, прислонившаяся к стене и державшая в руках какой-то большой свёрток. Подойдя к ней, я тут же отпрянул. Она несла младенца с чешуёй. Морской ребёнок выглядел так же, как в тот день, когда его выбросило на берег. Мёртвенно-бледная кожа была совсем белой от покрывавшего её тонкого слоя соли. Открытые глаза без зрачков казались окаменевшими.

— Ханна, — предложил я тихо, — давай помогу тебе с малышом.

Она посмотрела на меня и коротко покачала головой. Затем добавила:

— Я сама должна отнести его к Рыбьему Королю. Вы туда же? Давайте дождёмся Куваха и отправимся вместе.

Мне стало дурно, я посмотрел на высохшее лицо этой бедной женщины. Тем не менее скрывать случившееся было нельзя. Я собрался с духом и ответил:

— Его бесполезно ждать... Вчера поздно вечером он утонул. Поскользнулся в лодке, упал в воду и не смог выкарабкаться. Ханна, я пытался спасти его, но вода почему-то выталкивала...

— Что ты несёшь? — грозно прервала меня Ханна, — Совсем тебя солнцем припекло. Только не вздумай Куваху такое рассказывать.

Добровольное заточение с мёртвым младенцем не могло остаться без последствий. Спорить с сошедшей с ума от горя женщиной было бессмысленно. Повисла пауза. Я уже собирался предложить Люлю пойти к берегу без Ханны, как вдруг из её дома вышел человек. Я не поверил глазам: это был либо Кувах, либо некто как две капли воды на него похожий. Я пристально всмотрелся ему в лицо. Нет, это был определённо Кувах. Не могут же появиться на свет два человека с одинаковыми родимыми пятнами на лице.

Кувах подмигнул мне и сказал:

— Я же обещал, что приведу Рыбьего Короля.

Ханна свободной рукой потрепала сына за плечо, и мы двинулись дальше к морю. Я посмотрел на Люлю. Она ни о чём не подозревала, действительно считая, что сказанное мной о смерти Куваха — это какое-то временное помутнение рассудка. Судя по кратким взглядам в сторону Ханны, её больше тревожил мёртвый младенец. Как же убедить её, что я говорил правду? Или и не надо убеждать? Пораненные вчера о борт лодки ладони до сих пор болели. Пока мы шли к берегу, я украдкой поглядывал на Куваха. Точь в точь такой же, как и день назад. Но нет, кожа бледнее обычного. И вдоль всей шеи, я обратил внимание только сейчас, протягивалась багровая ссадина, уже начавшая покрываться коркой. Это был след от каната с привязанным к нему камнем. Так что хотя бы частично я продолжал находиться в здравом рассудке. Ведь могло же плотное солёное море волнами вынести мальчика на сушу, пусть и с камнем на шее?

Чем ближе мы подходили к берегу, тем отчётливее становилась наваливавшаяся на нас тишина. Было так тихо, как перед грозой. Когда все птицы вдруг замолкают, ветер на время перестаёт дуть — окружающий мир готовится ко встрече со стихией, которая вот-вот разразится.

Наконец мы подошли к берегу. Он просто кишел людьми, я и не знал, что в деревне так много жителей. Большая часть стояла на коленях, обратясь к центру.

— Вот же он! — беззвучно закричал Кувах, — Рыбий Король!

Огромная стальная рыба со столбом-плавником стояла в центре берега. В высоту она была как несколько пальм, про её размеры в длину можно было только догадываться, так как она целиком не помещалась на песке, и её хвост уходил в воду.

"Субмарина", — вдруг промелькнуло у меня в голове на каком-то другом, уже почти забытом наречии. Это воспоминание обожгло изнутри, я почувствовал сильную тревогу.

Я сорвался с места и побежал к субмарине.

— Эй, куда ты? — крикнула мне вслед Люлю. А может быть и не крикнула, ведь над берегом стояла абсолютная тишина. Но Люлю, вероятно, должна была меня окликнуть. Я расталкивал людей, собравшихся в это раннее утро, чтобы Рыбий Король избавил их от несчастий.

Остановился я лишь подойдя вплотную к Рыбьему Королю. Остальные жители деревни не решались к нему так приближаться.

Сбоку в обшивке зияла дыра, уходившая чернотой вглубь стального тела. Я подошёл к дыре и заглянул внутрь. Мне в нос ударило резким запахом дыма. Лёгкие заболели, на несколько секунд я потерял способность дышать. Глаза привыкли к сумраку, и я наконец увидел внутренности субмарины.

В одно мгновение я вспомнил всё, что происходило со мной до попадания на Бавуно. Яркая огненная вспышка. Люди, которые от жара вплавляются в металл. Еле держась на ногах, я отпрянул от лодки, слёзы текли по перепачканному копотью лицу. Жители деревни всё также беззаботно радовались, сидя на песке. Я кричал им что-то про взрыв, подлодку. Но мои губы лишь впустую колыхали воздух. Даже если бы я мог перекричать нависшую тишину, в языке этих людей всё равно не было подходящих слов.