«Путешествия избавляют от предрассудков».

                                                                                              Юлий Цезарь

Теплоход

Стоя на корме, Людмила наблюдала, как теплоход медленно пятится от причала и радовалась, оставляя на берегу неотложные дела и нескончаемые заботы. Она любила путешествовать. Едва войдя в вагон, спешила устроиться у окошка и с нетерпением ждала лёгкого толчка, дающего начало плавному движению, а потом с удовольствием наблюдала, как удаляется перрон, и вокзальная суета уступает уютному купейному бытию под стук колёс, с чаепитиями и беседами. В самолёте, как только закрывались входные люки, и пилоты начинали священнодействовать, готовя лайнер к взлёту, прислушивалась к рёву набирающих силу моторов и старалась не пропустить желанного мгновения отрыва от бетонной полосы, от земных проблем…

Однообразие и застой в делах и отношениях тяготили. С годами пришло понимание — ощущение свободы и полноты жизни можно получить лишь в движении, переходя от одного состояния в другое, постигая новое и неизведанное. Что обычно вспоминается, оглядываясь назад? Как каждый день, едва разлепив глаза, выпивали чашку кофе и двигались на работу? Как занимались служебными обязанностями, выполняя план выпуска, или добычи, или продажи чего-нибудь очень-очень нужного? Нет, конечно же, нет. В памяти остаются только самые яркие моменты: встреча с интересным человеком, впечатление от хорошего спектакля, трепет перед полотнами Ван-Гога, запах моря и изящные силуэты гондол на каналах Венеции. Путешествия превращают бытиё в замечательный временной сгусток, обогащают бесценным опытом самосознания, дают уникальную возможность перенестись в иное измерение и открыть неизвестный доселе мир...

К этой поездке Людмила готовилась с особым нетерпением. Есть места, притягивающие к себе магической силой — осенённые богатой на события историей, или природой уникальной красоты, или аурой выдающихся личностей, оставивших яркий след потомкам. Соловецкие острова обладали всеми этими качествами и даже большим: впитав саму вечность, они стали символом народной стойкости и терпения.

Суровая северная земля — далёкий российский форпост — во все времена привлекала к себе странников. Добраться до островов можно по-разному. Самый простой способ — на поезде до города Кемь, а оттуда всего два часа на катере. Или самолётом через Архангельск. Людмила выбрала теплоход. Несколько дней, отделявшие от московской суеты, давали возможность познакомиться с самобытными местечками, полюбоваться скромной природой русского севера, погрузиться в чтение путеводителей. Неспешный круиз по рекам и каналам основательно подготавливал встречу с Соловками.

Ещё зимой, по счастливой случайности, она стала обладательницей информации о грядущей навигации. Впервые появился беспересадочный круиз до Соловков, предусматривающий стоянку на островах не день, как обычно, а целых два. Заядлая путешественница решила не откладывать поездку. В жизни островного посёлка произошли судьбоносные изменения — недавно руководителем музея-заповедника назначили нового настоятеля монастыря, и теперь одному богу было известно, что может произойти на Соловках в ближайшем будущем, тем более, если принять во внимание настойчивость, с которой активно внедряющаяся в светскую жизнь церковь заявляла свои права на имущество и недвижимость…

Узкий Беломорско-Балтийский канал не был приспособлен для прохода огромных комфортабельных лайнеров, а небольшой двухпалубный теплоход «Чернышевский», один из немногих судов класса «река-море», имел возможность добраться от Москвы до Соловецких островов водным путём, без пересадок. Судно было приписано к Нижнему Новгороду, там же собрал свою команду симпатяга-капитан — нижегородский водник и моряк в третьем поколении. Всю работу с пассажирами выполняла его жена Екатерина, совмещавшая служебные обязанности с присмотром за мужем, находившимся в опасной для семейной жизни поре, выраженной словами: «седина в бороду, бес в ребро».

Говорят, у круизов есть свои прелести. Людмиле только предстояло в этом убедиться, а пока оставалось поверить на слово — многие попутчики не скрывали, что являются завсегдатаями речных путешествий, и этот факт говорил сам за себя. Путёвки были недёшевы даже по московским меркам, и пассажиры, прогуливающиеся по палубе, выглядели вполне респектабельной публикой, большую часть которой составляли пожилые супруги и одинокие женщины.

Пятиконечная звезда на шпиле Северного речного вокзала постепенно превратилась в едва различимую точку, и спустя час после отхода от пристани городские кварталы сменились зеленью посадок, сквозь которую проглядывали щедро разбросанные по берегам канала красавцы-коттеджи и целые дворцы с причалами и катерами.

Обитатели «Чернышевского» с интересом разглядывали суда, бороздившие в этот солнечный день подмосковную акваторию. Прогулочные катера, тесно облепленные экскурсантами, создавали не менее напряжённое движение, чем автомобили на московских улицах. Громадные круизные лайнеры, похожие на мощные внедорожники, неспешно и важно проходили мимо, позволяя рассмотреть себя со всех сторон; их пассажиры снисходительно поглядывали с верхних палуб на мельтешащую внизу транспортную мелочь.

Назойливый стрёкот моторов издалека возвещал о приближении катеров и яхт, изящество форм которых могло поспорить с изысканным дизайном экзотических спортивных автомобилей. Шикарные атрибуты обеспеченной жизни с возлежащими на баках полуодетыми девицами проносились мимо, словно вихрь, уверенно рассекая водную гладь и неизменно вызывая интерес у всезнающей молодёжи, которая обменивалась информацией о мощности двигателей и цене этих роскошных игрушек.

Скоростные суда распоряжались речной трассой, не особенно считаясь с остальными, их рискованные манёвры вызвали в памяти трагедию, случившуюся где-то неподалёку. Обкатывая новую яхту, капитан уступил место у руля её будущему хозяину. Судно лихо развернулось в пляжной зоне, в опасной близости от пловцов, и лопасти мотора отрубили ноги молоденькой девушке, вскоре скончавшейся от потери крови. Лишь благодаря случайно снятым на камеру кадрам, попавшим в интернет, родственники несчастной жертвы смогли дать делу ход. Иначе всё пошло бы по обычному, как это бывало в последнее время, сценарию, точно переданному фразой из басни Крылова: «У сильного всегда бессильный виноват…».

Корабельное радио выдало властный голос капитанши — первую смену пассажиров приглашали на обед. Людмила познакомилась с соседками по столу, которым на вид было прилично за шестьдесят. Подруги, сидевшие возле окна, оказались весьма интересными собеседницами: игривая не по годам брюнетка Вероника преподавала в Дипломатической академии португальский язык, а Ольга учила итальянскому языку в Инязе. Пожилая учительница биологии и простоватая на вид женщина, представившаяся Раисой, показались скучными и манерными. Весь круиз Раиса надоедала рассказами о своих обеспеченных сыновьях и их трёхэтажных особняках — старалась вызвать зависть и восхищение у окружающих. Впрочем, без особого успеха.

К вечеру показались первые шлюзы канала имени Москвы. Заходящее солнце окрасило в кроваво-красный цвет помпезное, в стиле сталинского ампира, здание с табличкой: «Год окончания строительства 1937-й».

— Вот, построили же такую махину! Какой в те годы был энтузиазм у народа! — восторженно изрёк пожилой солидный мужчина, с почтением оглядывая мощные стены шлюзовой камеры.

— Скорее, всё происходило под дулами винтовок, а энтузиазм тут не причём, — не удержалась от комментария Людмила.

— Ну да! Было и так! — согласился тот, и после паузы добавил. — И всё же нашим теперешним руководителям нужно поучиться, как за короткий срок превратить страну в индустриальную державу!

Людмила промолчала, предоставив собеседнику возможность высказаться.

— Разве можно припомнить что-нибудь значительное, созданное за последние двадцать лет? — продолжал мужчина. — Чем смогут гордиться наши дети? Самой крупной в мире яхтой Абрамовича? Что появилось, что построено? Заводы закрыты или дышат на ладан. Гляньте, вон деревня: как и сто лет назад, люди там живут рыбалкой да огородами, — рассказчик кивнул в сторону нескольких покосившихся избушек на берегу. — Что изменилось в провинции? Где дороги, газ, тёплые туалеты? Только Москва растёт и жиреет, как гнойник, да заражает всё вокруг миазмами наживы и беззакония. Вы вспомните шестидесятые годы, — мужчина покосился на собеседницу, и, убедившись, что она по возрасту может помнить те годы, продолжал, — прошло только шестнадцать лет после страшной войны, а страна первая в мире запустила человека в космос! И пусть тогда ещё не ели досыта, но радовались любому достижению, как своему собственному! А сейчас у стариков, всё это создавших, нет достойной пенсии. И не только это гнобит — привыкли уж к умеренной-то жизни — а то обидно, что сытая молодёжь, выросшая среди полных прилавков, занята одной только погоней за тачками и шмотками. О стране-то кто переживает? Проглотили лёгкую наживку потребительского отношения к жизни... совсем думать разучились. А всё оттуда идёт! — мужчина выразительно показал пальцем вверх. — Жёлтая пресса, гламур, глянец, «зомбоящик» — всё работает на растление! Идеалов-то нет! И теперешняя власть, и младореформаторы-либерасты — все накинулись на прошлое, «совком» называют. А сами-то что сделали для страны? Сейчас-то где мы живём? Каким словом можно назвать то, что происходит? — раззадоренный своей речью оратор досадливо махнул рукой и ушёл на бак встречать очередной шлюз.

Второй день путешествия

После обеда, слева по берегу, показались очертания городка со смешным названием Мышкин. Недалеко от пристани, на огромной куче песка, сваленной на берегу, резвились купальщики — жара выгнала жителей к реке, явив туристам трогательный уголок местной «ривьеры».

Славное местечко с населением всего-то около шести тысяч, уже на подходе покоряло трогательными картинками милого провинциального бытия: по крутому холмистому берегу живописно разбежались белые церквушки и двухэтажные дома, сохранившие неповторимый колорит деревянной застройки позапрошлого века.

Теплоход встречали ряженые в мышей местные актёры, устроив настоящее представление с танцами, песнями и хороводами. Возле причала, на площади, заставленной лотками с сувенирами, вяленой и копчёной рыбой, туристов поджидала экскурсовод — ладная, крепконогая волжанка Валентина.

— По легенде русский князь с дружиной проезжал мимо этих мест и прилёг отдохнуть в тени дерева. Неожиданно по лицу пробежала мышка и потревожила его сон. Князь разгневался и хотел её убить, как вдруг увидел рядом змею. Поняв, что мышка спасла его от гибели, повелел заложить в этом месте поселение, — скороговоркой прострекотала гид и жестом показала двигаться дальше.

Небольшие музеи были той самой «изюминкой», делавшей Мышкин столь привлекательным для туристов местом. Они размещались в старых, порой, ветхих помещениях, сохранивших неповторимую атмосферу незатейливого провинциального быта со скрипучими полами, стойким запахом деревенской избы и неизменной геранью на окошках. Подобранные с любовью и со знанием дела вещицы, размещённые в интерьере, хотелось рассматривать долго и внимательно. На полках и в шкафах уютно обитали прялки, гребешки, льняные полотенца, всевозможных размеров и окрасок валенки, медные самовары и безглазые куклы-обереги, и, казалось, каждый предмет ещё помнил тепло человеческих рук и скучал по своему хозяину, словно детдомовский ребёнок, мечтающий о собственном доме и семье.

Маленький городок покорял бережно хранимым духом русской старины. Властям хватило мудрости разумно распорядиться историческим наследием, оставив без изменения уникальную застройку: центральную площадь украшали добротные купеческие и дворянские особняки, а администрация занимала скромное здание, видневшееся за деревьями сквера.

С высокого берега открывались необозримые речные просторы, виднелась пристань, облепленная пароходами — пейзаж невольно вызывал в памяти эпизоды из жизни некогда богатых приволжских городов.

В роскошном, огромном по местным меркам Успенском соборе звучали песнопения Бортнянского. Божественные звуки множились, отражаясь в расписанных густой синей лазурью высоких сводах и сливаясь в полифонию неземной красоты. Богато окрашенное гармоничное многоголосье казалось чудом: его создавали всего лишь трое певцов. Рассчитывая на полученный от выступления эффект, предприимчивые студенты Санкт-Петербургской консерватории тут же предлагали диски с записями по пятьсот рублей за штуку — волшебная музыка легко открывала не только сердца, но и кошельки.

Возле причала Людмила встретила Ольгу и Веронику. Подруги решили пройтись по рыбному рынку. Всё, что только водилось в волжской воде, было выставлено на прилавках в копчёном или вяленом виде: и поджарые зубастые щуки, и костлявая простолюдинка чухонь, и благородный судак, и речная элита — угри. Аппетитный вид и пьянящие запахи медно-золотистых тушек парализовали волю, и москвички не удержались, чтобы не полакомиться нежной рыбной мякотью, которой потчевали приветливые продавцы, наперебой рассказывая красочные истории про каждый выставленный экземпляр. Прислушавшись к голосу здравого смысла, от покупки пришлось отказаться: державшаяся несколько дней жара явно не шла на пользу скоропортящемуся товару. Сошлись на том, что хорошее пиво в рыбе не нуждается.

— А вот и то, что нам нужно! — Вероника показала на ларёк «Живое пиво».

— Пиво, конечно же, не живое, но вполне приличное, не фильтрованное, — прокомментировал парень с «Чернышевского», успевший пригубить напиток.

Послеполуденное пекло не оставляло выбора, и три дамы расположились за пластиковым столиком.

— Замечательное местечко! — поделилась Вероника. — Почему бы руководителям небольших городков не перенять опыт Мышкина? Так и хочется сказать нашим скороспелым нуворишам: оставьте хоть русскую глубинку в покое, не разрушайте, не застраивайте своими безвкусными коттеджами!

— Мышкину повезло, он находится в стороне от больших дорог и нефтяных вышек, — согласилась Людмила. — Слава богу, «эффективные менеджеры» ещё не добрались до этих мест.

Край озёр и святых обителей

На следующий день теплоход миновал Рыбинское водохранилище, печально известное с советских времён, как огромный погост: в его водах затоплено более семисот поселений и тысячи гектаров полей. И всё это — ради электростанции, мощности которой теперь едва хватает для маленького города Рыбинска…

После завтрака завсегдатаи прогулок по палубе обратили внимание на зелёный холм, видневшийся справа — по легенде, именно с этой вершины горы Мауры преподобный Кирилл обозревал окрестности, выбирая место для строительства монастыря.

Через полчаса теплоход пришвартовался возле небольшой пристани.

В этих исконно русских местах среди лесов и озёр затерялись село Горицы и городок Кириллов. Отсюда до ближайшей железной дороги — более ста километров. На землях, позднее вошедших в Московское княжество, трудолюбивые монахи обосновали десятки обителей, служившие местным жителям образовательными, культурными и медицинскими центрами.

Колыбель Руси. Русский Север.

Недалеко от причала виднелся небольшой, скромного вида Горицкий Воскресенский женский монастырь, знаменитый своими затворницами — в его стенах отбывали ссылку жёны Ивана Грозного, дочь Бориса Годунова. Во времена расцвета здесь проживало до семисот монахинь, сейчас — лишь двенадцать…

Немолодая послушница, закутанная в серый платок и с лицом того же серого оттенка, нудно, без эмоций поведала о дореволюционной истории обители. И заметно оживилась, перейдя к рассказу о событиях, связанных с советским периодом. Новая власть жестоко расправилась с монахинями, а в стенах монастыря открыла клуб с танцами.

— А пришествие антихриста, то бишь советской власти, и кощунство в храме было предзнаменовано, — выдала не требующим возражения тоном. — Перед революцией в монастыре жила дочь одной из монахинь-меценатов. Молодая девушка являла собой пример самоотречения и смирения: молилась больше других, плоть свою истязала трудом, по ночам колола дрова и складывала их в поленницы. Но однажды напали на несчастную бесы — вошедши в храм, монахиня вдруг разделась догола и стала плясать, призывая подруг сделать то же самое: «Давайте танцевать, давайте веселиться...».

История о «чуде предзнаменования» вместо священного трепета вызвала совсем иные ассоциации.

— Да, уж… против природы-то не попрёшь, рано или поздно молодой организм всё равно своё возьмёт, — вполголоса прокомментировала Вероника. — В юности нужно нагуляться, чтобы потом успокоиться, да святость свою в пример ставить. Иначе может казус получиться, такой вот, как с этой монашкой…

В стороне от толпы туристов Людмила приметила тёмнолицую девушку в мешковатой одежде, с любопытством, в упор, разглядывающую приезжих. Было в её глазах что-то от затравленного, но дерзкого зверька. Позднее, когда все разошлись по территории, послушница опять попалась на глаза на монастырском погосте: стояла, покорно опустив голову, выслушивая наставления пожилой толстой монахини, убирающей могилу.

— Это грех... так могут вести себя только мирские. Монахини так себя вести не должны… — выговаривала наставница своей подопечной.

Слова неприятно задели: в них слышалось и пренебрежительное отношение к «мирским», и попытка подчеркнуть «самость» воцерковлённых, и желание противопоставить одних другим.

«Для чего это девушке вбивается в голову? Неужели монахиням так важно отделить себя от остальных, разве в этом желании нет элемента той самой гордыни, что считается грехом? — рассуждала Людмила, задумчиво разглядывая могильные плиты. — Может быть, осознание своей избранности здесь, на земле, служит затворницам одним из немногих утешений за то, что многого себя лишают? А с другой стороны, порицая другую жизнь, ту, что за монастырскими стенами, с её радостями, соблазнами и неограниченной свободой, не разожгут ли наставники в юной душе нездоровый интерес? Запретный плод — сладок. И вот, как результат взрыва бурлящего естества — пляска в храме той, далёкой юной монахини, протестующей против жёстких рамок. А сегодня — этот полу-осуждающий, полу-восхищённый взгляд темноликой девушки, полный дерзости и дикого любопытства, для которой мы — люди другой планеты, непонятные и грешные. Но как явственно читалось в её глазах желание постичь эту незнакомую, проходящую стороной, жизнь...».

— Выбор судьбы отшельника должен быть сделан человеком осознанно, без давления извне, — делилась впечатлениями Вероника по дороге к автобусу. — Мне становится не по себе, когда вижу, как приводят в храм совсем маленьких детей, полностью зависимых от воли взрослых. В одном из Суздальских монастырей наблюдала картину: на вечернюю молитву робкой стайкой вошли девочки, одетые, как старушки. Молились, стараясь не смотреть в сторону прихожан. На мой вопрос, не почувствуют ли дети себя чем-то обделёнными, когда подрастут, одна из местных жительниц уверенно ответила: «Так они ж детдомовские, здесь им лучше… а в миру они пропадут… обдерут их, как липку, ведь ничего не знают и делать не умеют». Вот и получается — сначала человека лишают возможности адаптироваться в нормальном светском обществе, а потом объясняют заточение в монастыре яко бы благими намерениями.

Кирилло-Белозерский монастырь, когда-то считавшийся на Руси одним из богатейших и влиятельных, раскинулся на берегу глубокого и рыбного Сиверского озера. Сейчас обитель выглядела заброшенной и печальной: местность оживляли лишь небольшие группки туристов да несколько местных прихожан, идущих со службы. За стенами Малого Ивановского монастыря, вдали от любопытных глаз, несли послушание не более десятка монахов. Сюда не дотянулись ни щедрая рука углеводородных меценатов, ни благословенная длань Патриархии. Всемогущие законы рынка оказались сильнее стремления к духовному очищению вдали от мирской суеты — церковным иерархам важнее не те места, что ближе к Богу, а те, где проживает больше обеспеченных прихожан, приносящих доход…

После обеда палубы теплохода обычно пустели: пассажиры дружно укладывались на «тихий час», надышавшись чистейшим речным воздухом, действовавшим, как снотворное, на отравленных смогом жителей мегаполиса.

Вечером миновали сиротливо возвышавшуюся из воды полуразрушенную церковь. Свинцового цвета волны плескались возле руин, безжалостно, неотвратимо, по кусочкам, слизывая остатки святыни. Печальные развалины обозначали место, бывшее когда-то селом Крохино неподалёку от истока Шексны — единственной реки, вытекающей из Белого озера. Ночью миновали и само озеро, и Волго-Балтийский канал.