Естественное право — справедливость.

Имею ли я волю к естеству?

Что благо одному — другому зловредимо.

И может ли быть истиной обман?

Не воля к естеству даёт свободу воли.

И воля к правде — писаный закон.

Причина всех причин есть тирания —

Иллюзия свободы от причин.

Природу человек не подчинил,

Передавая ложные скрижали:

«О вере в то, что человек — закон.

И высшей целью — мир очеловечить», —

На камне выбито. Был преданный земле.

Что временно — не длится бесконечно.

Начало, середина и конец.

Любой процесс — механика Вселенной.

И нет в её природе неизменных черт.

И даже разум человека не константа.

Рождению предшествует распад.

А бытие стремится к превращенью,

Как превратилось всё из ничего.

В других масштабах ничего всецело,

Как всё ничтожно в замкнутой среде.


Ничто не истинно — дозволенно ли всё?

Раз нет той мысли, что неоспорима.

А правда — то, что верно как итог.

Как то, что больше справедливо.

В другой момент — священное табу —

Самозабвенный фетиш слова.

Формальное, что взято за основу,

Не может стать основой для всего.


Движение — не свойство постоянства.


***

Нежность розовых веток.
Сквозь обложку конфетти
в белёсых обрезках сизой ткани —
спустя утро — пьянящий воздух свободы —
обволакивающая серебряная нетающая пелена,
невесомая, еле ощутимая.
ДНК, РНК, белки, нервные клетки
и прочие элементарные частицы,
рождённые из бесстыдного торжества —
глубокого таинственного покоя и пронзительной мольбы —
они сожмутся и уснут в одном безбрежном пространстве…
Что-то возмущённое, просящее, приветливое.
Жизнь, как подлинное происшествие, драматическая и чистая.
Шагновение времени. Состояние прозрения. Расширение сознания.
Химический фактор образа и символа. Цветастое пространство.
Периоды чередуются подобно ряби на воде.
Золотым светом отразились от голубых волн кроны тополей.
Лучезарный мрамор фасадов.
Я открываю дверь,
влажный шероховатый мрамор.
Пахнет морем и какими-то экзотическими растениями.
Время сосредоточенно.
Дыхание бежит, словно наперегонки с биением сердца.
Скрипучие крики чаек, напоминающие о неизбывной сущности земного существования.
Ощущения такого рода неуловимы.
По залитой солнцем долине,
где тают сахарные зёрнышки,
сгибаются орешники под тяжестью диких груш,
цветут и горят луга,
в воздухе ваниль и миндаль, оттого сладко пахнет печеньем,
даже ветер, приходящий с горных хребтов — ласков,
словно та пена облаков в океане.
Притягательная, утончённая, напористая.
Переливчатой пустотой.
Голоса флейт и молящий плач симфоний.
На перекрёстке синих, красно-чёрных и жёлтых зеркал.
Я иду вдоль кустов,
мимо цветущих кладбищ,
через тусклые дожди.
И всё, что мне хочется знать,
сочится слезами из глаз,
в которых поселился звон.
А в маленькой яме,
как в чреве,
что-то мягко горит,
непознанное, непостижимое.

То, что говорит на мёртвых языках.