Бродит рожь

Тем поселок и хорош
В летней знойной дымке,
Что с ним рядом бродит рожь,
С ветерком в обнимку.

В двух шагах — покой, шмели,
Васильки, колосья,
Коростель скрипит вдали,
Как в мороз полозья.

И как только в небесах
Свет высокий тает,
В поле на ржаных усах
Зорька засыпает.

Материнский крест

В нашем доме не было достатка –
Шестеро сидело по углам.
И для всех был угощеньем сладким
Черный хлеб с надеждой пополам.

А когда мы в город уезжали,
То, простясь, протягивала мать
Узелок, где хлеб и соль лежали,
Что могла она в дорогу дать?

У ворот стояла и грустила,
Как седая ива над рекой,
И украдкой нас вослед крестила
Доброю обветренной рукой.

Верю: даже в схватке рукопашной
Непременно этот крест спасет.
Нам на свете ничего не страшно,
Если мама на земле живет…

Обиход

Песчаный пригорок, крутой небосвод,
Дорога, кусты краснотала.
Здесь было когда-то село Обиход,
И вот Обихода не стало.

Не стало колодцев, заборов, домов,
Черемух, собачьего лая,
Не стало белесых рассветных дымов,
Лишь ветер да поле без края.

Бывает, здесь вечером с полуверсты
То чудятся тихие звуки,
То люди, разведшие руки,
А ближе подъедешь — кресты…

Хозяин

Росы травы зажгли,
Луг раскинулся краснослободский.
Друг за другом мы шли,
Крепко ноги расставив по-флотски.

Утро, словно с ковша,
Мятной свежестью сыпало в лица.
Вдруг возникла ужа
Голова над густой медуницей.

Потеплело в груди
От нежданной чудесной картины.
«Эй, ребята, гляди!
Здесь хозяин живет луговины!»

Обступили кольцом
Все, кто был в этот час на покосе.
И ужа Федорцов
В безопасное место отбросил.

Тот пополз по росе,
Были рады мы, словно мальчишки,
Солнцу, здешней красе
И короткой такой передышке!


За калиной

Тянут гуси над синей равниной,
Тает первый ледок на пруду.
В лес недальний за мерзлой калиной
На рассвете с корзиной иду.

Может, ягод сорвать не придется,
Но зато я увижу, как вдруг
Вся калина от птиц отряхнется,
Как вспорхнет снегириный испуг.

Не о том пожалею, что пусто
Будет в старой корзине моей,
А о том, что непрошеным хрустом
Потревожил в лесу снегирей…

Дождь

Проскакал по улице моей
Жеребенком чалым тонконогим,
И смолой весенних тополей
Пахнут небо, лужи вдоль дороги.

Я — за ним в намокший темный сад,
Я — на луг,
Что в теплоте дымится…
Только вдалеке уже стучат
Легкие блестящие копытца.

Перед отъездом

Сосновый дом по бревнышку раскатан,
По бревнышку уложен на прицеп,
И в первый раз хозяин виновато
Глядит на сад, на недозревший хлеб.

И в первый раз везде упрек встречает
Листвы, реки, былинки, колоска.
Уедет он, и вишни одичают,
Покроет двор крапивная тоска.

В другом краю найдутся сад и нива,
И все ж не раз, былое вороша,
Вернется к этим зарослям крапивы,
Как блудный сын, хозяина душа…

Сад

Плодовый предвкушая хруст
И августа земное диво,
Я в сад вошел, а сад был пуст:
Ни груш, ни белого налива.

И вспомнился минувший год,
Что был на урожаи редким,
Тогда, не сдерживая гнет,
Ломались солнечные ветки.

Сад набирался сил опять,
Задумавшись в шмелином гуде.
Его бы щедрость перенять
Нам, на земле гостящим людям…

Добрым взглядом

День апрельский широк и высок.
Далеко-далеко до заката.
Ах, как сладок березовый сок,
Если пьется из крынки щербатой.

Если ветер дождями набух
И свистит в этом древнем сосуде,
Мне легко оттого, что вокруг
Избы, солнце и близкие люди.

Оттого, что я здесь не безлик,
Не затерян, как жалкая кроха.
А вослед мне посмотрит старик.
Удивится: «Ну, точно, Ероха?!»

Я в ответ старику улыбнусь
(Имя прадеда гордость навеет),
И иду, и гляжу я на Русь
Добрым взглядом очей Ерофея…

Последняя любовь

Задворками,
Задворками украдкой,
Когда зари вечерней гаснет свет
И пахнут над рекою травы сладко,
Шагает дед Борис на склоне лет.

Шагает бодро, молодо,
От счастья,
Как в юности, кружится голова,
Ведь ждет его в избе сосновой Настя –
Еще совсем не старая вдова.

Дед и в годах
Был при огромной силе,
Ему в работе равных не найти,
И если травы мужики косили,
То непременно шел он впереди.

Под ношей в поле никогда не гнулся,
Был весельчак,
И видно с давних пор
Он молодухе Насте приглянулся,
И разгорелся по селу сыр-бор.

Досужих баб и мужиков ухмылки…
Мол, выжил из ума бесстыдник-дед,
Как свечереет,
Он — к дородной милке,
Да как же так на старости-то лет...

Но, не взирая на досужих этих,
Сквозь годы,
Вечерами вновь и вновь
Шагает дед украдкой в алом свете,
Неся в душе последнюю любовь!..

Ночной разговор

Взять билет у заспанной кассирши,
С пониманьем улыбнуться ей.
Проводник, от сквозняков осипший,
Мне предложит место у дверей.

Для луны и тучи не помеха,
Льет на землю ровный серый свет,
И бросает полночь хлопья снега
Поезду бегущему вослед.

Что мне вспомнить?
Ничего, пожалуй.
Жизнь моя — расшатанный вагон.
Еду, в нем.
Кругом народ усталый.
Суета и шум со всех сторон.

Разговор совсем непринужденный.
Исповеди, что ли, он сродни.
Хорошо мне.
В поле отдаленном
Деревенек тусклые огни.

Расскажу случайному соседу,
С простотой помятого лица,
Что всю жизнь спешу,
Куда-то еду,
Что к дорогам тяга от отца.

Он, бывало,
Если выпьет лишку,
Доставал потертый чемодан.
Отправлялся то на север, к мишкам,
То в Хабаровск, то на Магадан.

Мать, конечно, по привычке — в слезы.
Как ей жить, ведь в доме ни гроша,
Но угомонилась под березой
Бати неуемная душа…

Махмуд
У насыпи, где поезда бегут,
И где дороги лента у ворот,
Земли узбекской
смуглый сын Махмуд
С простою русской женщиной живет.

Когда-то он в Ташкенте освещал
В театре сцену, мастер был вполне,
Но родину свою не навещал –
Прижился он в березовой стране.

Изобретать стремился с детских лет
И к удивленью много сделать смог:
Сам в коридоре вспыхивает свет,
Едва к Махмуду ступишь на порог.

И двери раскрываются в гараж,
Когда хозяин давит на клаксон,
И может печь божественный лаваш
В своей изобретенной печке он.

Хоть горный привкус есть у лаваша,
Но кто хлебец попробует, поймет,
Что русская широкая душа
В груди Махмуда весело живет.

Ожиданье в ночи

Что мне горечи жизненных бед
И дорожных невзгод непокой,
Если мне из окошка вослед,
Улыбаясь, ты машешь рукой?

Я в любые места доберусь,
Подберу к вечным далям ключи,
Но в пути непременно наткнусь
На твое ожиданье в ночи.

Мне великое счастье дано -
И его я в душе не таю:
Возвращаться и видеть окно
И простую улыбку твою.

Хозяйка мест

Везде раздолье и покой,
Везде кленовая прохлада,
И в легкой дымке за рекой
Коров пестреющее стадо.

Пастух, уставший у костра,
На плащ присев,
ждет — не дождется,
Когда в луга придет пора
Исхода дня, заката солнца.

А в огороде, где ботва
Давно сухой и жухлой стала,
Стоит, заметная едва
Хозяйка мест в платочке алом.

Она до самой темноты
Лелеет огород и поле,
Не видя здешней красоты
И яркой осени раздолья.

Ждет бабуся
Накупила подарков: невестке платок,
Сыну — шарф
И цветастое платьице внучке.
Ждет бабуся гостей, да не едет никто,
Догорают вдали красноватые лучики.

День воскресный ушел, но не тронут пирог
На столе под большим полотенцем.
Ждет бабуся гостей, все глядит за порог,
Все по сыну тревожится сердце.

Все вздыхает она, и, как только восток
На окошке зарей обозначится,
Нежно смотрит на шарф,
На невесткин платок,
На цветастое внучкино платьице.

Тихая вечность
            
Вот она тихая вечность:
Крест, купола, облака.
С ними плывут в бесконечность
Дни, и года, и века.

Птицы летят вереницей,
Стебли колышет вода,
Где и когда возродится
То, что ушло в никуда?

Просто, а, может, непросто
С этой проститься рекой?
Но от села до погоста
Можно подать рукой.

Крест и святые лики,
Тополь — седой старожил…
Россыпи земляники
Между просевших могил.

Здесь, что ни шаг, то тайна.
Корни, цветы, глинозем…
В мир мы явились случайно,
Так же случайно уйдем.

Соседи
Что я помню? Головешки бревен,
Копоть, горечь, липы без ветвей,
Матери надломленные брови
И потухший взгляд из-под бровей.

Помню, как, устроившись нелепо
На узлах, измученные, мы
Без тепла, без крова и без хлеба
Ожидали наступленья тьмы.

Я уснул, едва ресницы смежил,
А проснулся на чужой печи.
У окна сосед Кузьма на дежу
Набивал со звоном обручи.

Ах, как пах и стружкою и тестом
У соседей черепичный дом,
Где для нас, для погорельцев, место
На печи нашлось и за столом.

Помню, как хозяйка Пелагея
Хлеб к столу с улыбкою несла.
…Думал, что соседям я успею
Отплатить за добрые дела.

Не успел… Теперь досады жала
Больно бьют по сердцу моему.
И сквозь горечь давнего пожара
Вижу Пелагею и Кузьму.

Скоморошки

Кто им дал название — не знаю,
Только знают хорошо у нас:
Скоморошки — это гать лесная,
Рытвин и пригорков перепляс.

Кляли место гиблое возницы,
Ведь в сырой денисовской глуши
Сыпались колес тележных спицы,
От натуги лопались гужи.

По лесам стонали вьюги яро,
Выли волки, но в такой ночи
Не зверей, разбоя Кудеяра
Здесь всегда боялись богачи.

Ой, ты Русь лесная — Скоморошки!
Нет коней, возниц, но и сейчас
На душе скребут противно кошки,
Если бросит в сторону УАЗ.

И клянет водитель топи эти,
Ползает машина взад, вперед.
Хорошо, коль завтра на рассвете
Выехать отсюда повезет…

Так хочется дождя
Так хочется дождя, густого, затяжного,
Молоденькой листвы, резной, еще в смоле,
Почувствовать себя среди всего родного
Причастным к радостям и тайнам на земле!

По крышам, по ветвям
и по оконным рамам
По лужам и ручьям дождинки станут бить.
Я спрячусь в сквозняках разрушенного храма,
Чтоб прошлые века душою возродить.

По зданию пройдусь, разглядывая фрески,
И глянет на меня святого вечный лик,
И станет вдруг легко, и я над перелеском
Раздольно полечу, как журавлиный крик.

На мельнице

Внизу река уносит воды, годы
И безмятежность легких облаков.
А наверху подводы и подводы,
Табачный дым и говор мужиков.

Я на возу, нагруженном мешками,
У коновязи ждет отец черед,
И слышно, как о камень трется камень
А над аиром дым ржаной плывет.

И иногда, присыпанный мукою
Выходит рослый мельник на простор
И достает он белою рукою
Из белого кармана «Беломор».

Он здесь хозяин на бугре покатом,
И смотрится забавно, как божок.
И даже из бровей его мохнатых
На папиросу сыплется снежок.

К закату солнца все у нас готово,
Лошадка с возом по песку ползет.
И теплые мешки с мукою новой
Отец с улыбкой сдержанной везет.