Тринадцатый апостол. Маяковский: Трагедия-буфф в шести действиях

По какой-то причине издательство «Молодая гвардия» не захотело выпускать книгу о Владимире Владимировиче Маяковском в серии ЖЗЛ. Дмитрий Быков несколько раз успешно выступал в этой серии, широко известны его сочинения о Пастернаке и Окуджаве. В аннотации так прямо и сказано, что книга о Маяковском вместе с книгами о двух вышеназванных поэтах должна составлять трилогию.

И составляет.

Но и отличается, и сильно, в основном тем, что нарушает ЖЗЛовский канон.

 Как исполняются стандартные книги этой серии? Берется биография, и все что автор желает сказать о выбранном персонаже методично и неуклонно нанизывается как на шампур на хронологическую линию.

В случае с «Маяковским» все не так. После пролога в первом действии речь идет о самоубийстве. «Получилось так, что выстрел Маяковского – главное его литературное свершение. Пастернак: «Твой выстрел был подобен Этне в предгорьях трусов и трусих». Цветаева: «Двенадцать лет человек убивал поэта. На тринадцатый год поэт встал и человека убил».

Продолжая опровергать обычный ход вещей, Быков в третьей «картине» первого действия пишет о наследниках поэта. Кстати, один из лучших в смысле неожиданной познавательности, моментов книги, и демонстрация автором великолепного литературного вкуса.

Второе «действие» – тут главное «как это сделано» и «из чего это сделано». Анализируются особенности поэтики, и основные «наполнители», замечателен пассаж о «вывесках». К чему-то тут и именно тут, это не вполне понятно – Ахматова, с которой у Маяковского, если исходить из сообщения самого Быкова, ни длительных, ни глубоких контактов вообще не было. Ну и ладно, автор так захотел, пусть так и будет.

В отличие от большинства других авторов писавших в разное время о могучем, но болезненном поэте, Быков немножко занимается медициной. И мы знакомимся с мнением Быкова о диагнозе Маяковского. Обсессивно-компульсивный синдром. Перед нами страница, выполненная в манере вкладышей в лекарственную коробку, проценты, цифры, но, в общем-то, хорошо, что это есть. Стыдливое замалчивание намного более злокачественная вещь, чем откровенный разговор. Да и уделено этому аспекту места чуть.

С третьего «действия» Быков возвращает поток повествования в привычное ЖЗЛовское русло. Дальнейший разговор идет «вдоль биографии», начиная с 1913 года. И здесь самое любопытное – развенчивание «Автобиографии» Маяковского. Из нее мы получаем слишком обобщенные, а значит «фальсифицированные» сведения о поэте, причем, автор фальсификации сам поэт. Маяковский излагает версию своей жизни небрежно, где неприятности вроде полугодичной отсидки в тюрьме почти забавны. На самом деле, как доказывает Быков, Поэту пришлось солоно в застенке, и он очень старался выбраться поскорей на свободу, «бил на жалость» в своих прошениях на имя представителей власти. Брошенная на середине «Анна Каренина» из тюремной библиотеки, так никогда и не была дочитана – напоминало о неприятном.

Много, как и надо в данном случае, пишет автор о женщинах Маяковского. Поэт дал повод, сам составлял «дамские депутации» своей жизни. Интересно, что в «картине» посвященной единственному платоническому роману с Верой Шехтель, Быков, говоря о тучном Давиде Бурлюке, своем сердечном товарище, умудряется и себя протащить в герои повествования. Ну, не совсем себя, а свою тень. «Трудно быть жирным, особенно в России».

Пытаться упомянуть всех, о ком в данном сочинении идет речь, конечно, в краткой статье было бы задачей несообразной. Причем, Быков не просто упоминает, характеризует подробно и умело, и страстно. Вообще книга это помимо того, что детальный портрет Маяковского, это еще и портрет эпохи. Очень чувствуется – достаточно посмотреть на этот «жирный том», что автора просто душит интересный, питательный материал, который жалко оставлять под спудом, все время ощущение, что автора распирает.

 Пишет Быков толково, все время по делу, каждое лыко у него вроде бы в строку, но при всем том, постепенно появляется и укрепляется такое ощущение: тебе показывают многокомнатный, богато обставленный особняк, но в каждую комнату заводят по нескольку раз.

Припоминается фраза из переписки какого-то француза, он извиняется перед своим респондентом: у меня совсем не было времени, поэтому я написан к вам длинно. В какой-то момент книга начинает казаться сборником материалов для биографии.